Болезнь войны.

Сразу вам скажу, не совпадают мои взгляды на праздник Великой Победы с общепринятыми. Нет, я искренне уважаю ветеранов ВОВ, тем более воспитана в традициях почтения к старшим. Просто старики, участвовавшие в боях или пережившие ту войну в тылу, имеют весьма малое отношение к этому фарсу, который мы видим  ежегодно 9 мая. Они нуждаются в квалифицированной медицинской и социальной помощи, а не в парадах, выступлениях руководителей наших, использующих день Победы для своего политического пиара. Да и задумывались ли вы когда-либо, что на самом деле мы празднуем? Дату окончания одной из самых кровавых войн 20 столетия. Этакая мистерия смерти, танцы на костях давно умерших людей. Дорога-то до Рейхстага была плотно выложена трупами, как солдат, так и мирных жителей, причем усердствовали все, и фашисты и коммунисты и союзники. История не терпит сослагательного наклонения, но иногда очень хочется добавить к некоторым событиям словосочетание «если бы».

Нет, я не буду вдаваться в историю, блог ведь о психологии, военные мемуары и документы вы можете прочитать на других сайтах. Просто с  точки зрения медицины то, что мы все радостно празднуем 9 мая-это, по сути, ода болезненному состоянию человеческой психики. И называется это состояние «посттравматическое стрессовое расстройство», сокращенно ПТСР.  Впервые  это заболевание было описано у американских военнослужащих после их бесславной кровавой операции во Вьетнаме 1965-75. Так называемый вьетнамский синдром. Затем, врачи стали обращать внимание на то, что идентичная симптоматика возникает почти у всех военнослужащих после пребывания в зоне любых вооруженных конфликтов. Есть корейский синдром, афганский, чеченский. Вспоминаем любой локальный военный конфликт и получаем соответствующий ему вариант ПТСР. Великая Отечественная Война в этом ракурсе тоже не исключение.

О чем обычно говорят ветераны на своих встречах перед праздником? Для чистоты эксперимента давайте вернемся лет на двадцать назад, чтобы у читателей не было соблазна списать все на их преклонный возраст. А говорят они о том, что помнят ВОВ очень ярко и четко до сих пор, хотя столько лет прошло. Плохо спят, вздрагивают от внезапных звуков и вообще  иногда путают мирную реальность с вооруженными действиями. Упоминают и о своих кошмарных снах с кровавыми боями и телами давно погибших однополчан. Говорят, что их мучает чувство вины перед теми, мертвыми, за то что они-то выжили. Они бережно хранят все документы о войне, собирают архивы, ищут достоверную информацию о военных событиях и, соответственно, ратуют за восстановление справедливости в отношении себя и своих умерших друзей. Многие до сих пор ненавидят немцев, хотя  всем очевидно, что фашист и немец не равнозначные понятия. Вспоминают наркомовские сто грамм перед боем да свои многочисленные соматические болячки. И практически у всех военные годы ассоциируются с наиболее эмоционально насыщенным периодом их жизни. Думаете, что я сейчас описываю? Это основные симптомы ПТСР! Они рассказывают нам о своей болезни, а мы этим восторгаемся.

Ну хватит теории, давайте перейдем к реальным случаям. Я нарисую вам портрет настоящего российского воина. Дабы не раздражать ревностных защитников « святых» моментов  истории, воин этот будет современный, пропитанного порохом текущих локальных конфликтов, никакого отношения к Великой Отечественной войне  не имеющий. Это будет портрет одного из моих пациентов с посттравматическим стрессовым синдромом.

Ему около сорока лет. Рост под метр девяносто, крепкий, подтянутый, мускулистый, никаких намеков на избыточный вес, кулак с кирпич. Такой большой железный шкаф для хранения особо важной информации. Обычно замкнут, избегает визуального контакта, приходя на прием, покорно занимает очередь, достает электронную книгу и спокойно её читает. В разговоры с соседями по ожиданию не вступает, скандалов не устраивает. Образование среднее техническое. Во  втором браке, двое детей.

Он бывший сотрудник ОМОН. Не помнит точно, сколько командировок в Чечню у него было, просто много, воевал по полной программе. Это первая и вторая Чеченские компании: Грозный,  Гудермес, Ачхой-Мартан. Масса боевых ранений, осколочных, пулевых, минно-взрывных, контузия. Во всяком случае, руки все в специфических шрамах, с вкраплениями пороха по периферии, неправильной формы, втянутые, зажившие вторичным натяжением. Это когда рана затягивалась сама по себе, без хирургического вмешательства, долго и с нагноением. Пришел он ко мне из МСЧ МВД  уже с группой инвалидности и диагнозом ПТСР. Не на психотерапию, нет, да какая-там психотерапия. Один из симптомов ПТСР–это развитие психопатизации, т.е. вторичной стойкой деформации черт личности, довольно резистентной к психотерапии. Ему необходимо было помочь решить социальные вопросы-продлить группу инвалидности. Ну и полечиться.

Он практически не спал, постоянно пребывал в состоянии крайнего внутреннего напряжения, что проявлялось в виде выраженной раздражительности и периодических вспышек агрессии и гнева. Сам признавал, что постоянно ощущает себя как на войне, и вообще-то рад тому, что не спит. Потому что видеть сны еще хуже. Много лет ему снилась исключительно Чечня, бои, военные госпиталя да погибшие сослуживцы. Про свои жертвы клиент никогда не говорил, но могу предположить, что они были и они тоже являлись к нему по ночам. Он с трудом выдерживал нахождение в группе людей, болезненно относился к любой несправедливости по отношению к себе и другим «простым гражданам». Резко негативно отзывался о властях, и силовых структурах. С первой женой развелся по причине своей крайней неуживчивости, долго судился с ней уже после развода. На момент обращения ко мне и второй его брак начинал трещать по швам, просто вторая супруга оказалась принципиально терпеливее. У него были навязчивые движения и тики в области лица. Не смотря на наличие группы инвалидности и пенсии ветерана локальных войн, он, неофициально, подрабатывал  по ночам охранником. Возможно это улучшало ситуацию в семье. Оружия ему не полагалось, да и зачем пистолет при таких-то навыках рукопашного боя и комплекции. Смирным он был только в пределах больницы. Во всех других местах он постоянно вступал в конфликты и перебранки, в том числе с применением физической силы, всё искал правды и справедливости. Он постоянно приходил на прием с кровоподтеками на лице, ссадинами, разбитыми кулаками, пару раз ломал кости предплечья и кистей. Замечу еще, говорил, что абсолютно не пьет алкоголь. Причин не верить в это у меня не было, если бы пил-покалечил бы не мало народу. 

Из лекарств на него действовали только очень сильные и тяжелые нейролептики. Он принимал азалептин и аминазин в довольно больших дозировках одновременно с трициклическими антидепрессантами. И все это для того, чтобы иногда спать, не видя снов про войну. На его агрессивность таблетки не действовали. В стационаре герой наш удерживался не более двух-трех дней. Затем его начинали раздражать все пациенты, и он сам просил о выписке, опасаясь за целостность окружающих. На амбулаторный приём тоже предпочитал ходить к одному врачу, говорил, что доверяет только тем, к кому привык.

Вы спросите, а как же всё-таки психотерапия? Да, положена психотерапия в таких случаях, конечно положена. Пациентов с ПТСР надо слушать, слушать и слушать. Чтобы они всю накопившуюся внутреннюю пакость из себя выкидывали. Но это еще та работенка. Когда воин наш начинал изливать свою душу, меня саму начинало потряхивать. Это были не красивые и бравые военные мемуары, похожие на голливудский боевик. Это было описание черного цепенящего ужаса войны, ненужной никому, жестокой, кровавой, беспощадной. Ненависть кругом. Помню однажды он рассказал про то, как фельдшеры забыли занести пятерых или шестерых тяжело раненых бойцов в палатку-перевязочную. Оставив их замерзать прямо на земле, на носилках, при минусовой температуре. Ушли на перекур, да отвлеклись. Четверо из тех раненых умерли от переохлаждения на территории госпиталя.

-А я смотрю, снег на нас уже не тает. Кричал, кричал, потом не помню..

Очень тяжело их слушать, правда. Хочешь-не хочешь, подключаешься ко всей этой жути. Никакого героизма, никакой целесообразности и элементарной логичности, ничего рационального там не было никогда, нет и не будет. Война это только страх, агрессия, насилие, разрушение, боль и смерть. Пиршество трикстера, тени нашей. Война-это гной души человеческой, вонючий и мерзкий. И не важно, какая это была война:  Чеченская, Вьетнамская или Вторая мировая.

В общем, беседовала я с ним, да понимала, что перспективы у мужика печальные. Как-то пропал он на полгода, я уж решила, что всё. Укатали Сивку крутые горки. Не угадала. После очередного конфликта он сильно рассердил своих побитых соперников. Так сильно, что вынужден был спешно уехать из города в глушь Свердловской области. В дикий лес, к знакомому егерю, устроился там помошником, за кров. Бревенчатый дом, из удобств-ничего, натуральное хозяйство, баня, туалет на улице. До ближайшей железнодорожной станции несколько часов на машине. И, представляете, неожиданно стал чувствовать себя значительно лучше! А что-тишина, никакого народа кругом, начальника-егеря не видит неделями, из постоянных собеседников только деревья да пара собак. Ни ужасных новостей по телевизору-интернету, там  даже радиоприемник из-за густого леса не ловит, сотовая свяь отсутствует. Чистейший воздух, белки не пуганные в доме скачут, охота, простая еда и родниковая вода. Даже комаров нет. Спать стал без кошмаров, напряжение ушло, войну подзабывать начал, выяснять отношения и не тянет и не с кем, голова не болит, шум в ушах пропал. Приезжает в Ижевск с семьей повидаться пару раз в году и этого ему хватает. Не менее двух лет так в лесу благоденствует, всю пенсию жене перечисляет, в глуши-то зачем денежные знаки, семейство все устраивает. Таблеток не пьет, к врачам не обращается, сам себя оздоравливает. Надеюсь, это надолго.

Автор статьи Светлана Осколкова. По материалам авторского блога "Ваш психолог"