Dasein и великолепный ужас

(* это статья по феноменологиии и экзистенциальному анализу)
Dasein - это не бытие человека. Dasein - это бытие, являющееся ЧЕРЕЗ человека. С этой дефиницией тесно связано понятие вызова. Не человек, берущий от жизни всё, а жизнь, берущая всё от человека. Точнее  - предлагающая ему свои возможности для реализации его потенций. Человек, имеющий выбор, стать ли ему сосудом, руслом для  Бытия, или сузить свою жизнь до сугубо личных интересов или до позиции замирания, пересыхания, мертвенного покоя и депрессии. Данное положение похоже на ситуации из ролевых игр, когда герой, заброшенный в "предлагаемые обстоятельства" получает задание, скажем, убить 10 волков в лесу рядом с таверной и получить за это 10 золотых монет. Однако с той лишь разницей, что мы не знаем, сколько волков нам нужно убить и какую награду мы за это получим. И вообще - является ли данное задание побочным заданием, или это часть "основного квеста". Ответы на эти вопросы не знает никто. Ответы на эти вопросы и Бытие и человек могут получить лишь "оформив контракт" Вызова, лишь начав взаимодействовать.  Как определить, является ли этот вызов "моим", истинным посланием Бытия ко мне, или это "ложный вызов", часть "шума времени"?   Думается, что тут нам помогает определиться "личный порыв" - трепетание нашей потенции, пусть нам пока и не вполне знакомой, жаждущей своей реализации через нас в Бытие. Конечно хотелось бы брать задания или отвечать на вызовы, которые сулят  благо лично нам и в видимой перспективе. Но Бытие требует полного осуществления.  Это означает отвечать на вызовы не только лично ко мне, но и вызовы к моей семье, к моей профессиональной общности, к людям моего мировоззрения, моей нации, наконец, к людям моего поколения. Своим потоком жизни я соединён со всеми остальными людьми и со всей природой. Таким образом, Dasein - это бытие  являющееся через меня, как через представителя человечества. При такой постановке вопроса нам уже не нужен отдельный от нас воплощённый где-то на небесах, по каббалистически герметизированный Бог. Бог тогда - это область пересекающихся множеств - Бытия, Природы, Человека, меня лично. Бог на пятый день создания мира, наедине с твердью и водами, животными и растениями, но  Без Человека - пока ещё не вполне полноценный Бог. Он Бог только метафизический, застывший. Лишь с появлением человека, Бог получает себе собеседника и ребёнка, который, как и всякий ребёнок своими наивными вопросами помогает родителю приблизиться к сути, или вернуться к ней. Таким образом,  Dasein - это бытие  являющееся через меня, как через представителя вида Человек Вопрошающий или Человек Философствующий.  Полное осуществление  Бытия предполагает  не только горизонтальное расширение (через социальное), но и вертикальное углубление (через этическое). Мы не знаем, является ли бросаемый нам  в  Вызов этичным.  Если мы рассматриваем предлагаемое нам как однозначное Благо или Польза, то мы как-будто и не совершаем выбор, не принимаем вызов, потому как не сомневаемся и не рискуем. Будучи этичными к обществу, скажем, выбирая совершить подвиг с риском для жизни, мы оказываемся аморальными по отношению к своим близким, которые не желают нашей гибели. И так далее. Выбор всегда связан с   умиранием других возможностей. Как на полотне Ван Гога "Подсолнухи" - какие-то цветы расцветают, а какие-то уже усохли, а какие-то находятся ещё только в состоянии бутона. Рождение одной человеческой потенции связано с умиранием других. Однако все из них рано или поздно закончатся в пределах личной истории. Подсолнухи обрезаны и стоят в вазе, которая также является и их усыпальницей. Букет человеческих возможностей расцветает в вазе его предстоящей кончины. Однако Dasein перекидывается из судьбы в судьбу, в виде идей он оживает от одного умирающего этноса к другому расцветающему. Семена подсолнуха дают всходы.
Опять же, Бытие стремится к полносущностному воплощению. Можем ли мы сказать, что праведность и подвиг - это Бытие, а преступление и грех - это не Бытие, а нечто иное? Например, Небытие. Нет, так сказать мы не можем. И подвиг и преступление - это ответы на вызовы Бытия. В первом случае, это реализация человеческой потенции в нас, во втором (преступление)- это ответ на вызов, который адресован некоей потенции в нас, что находится на грани человеческого или вне его. Таким образом Dasein как будто исследует свои собственные  пределы. Являлся ли проект фашизма выходом за пределы Dasein? Ответ - нет. Это было путешествие к пределам Бытия, потому что данный проект был обращением к сверхчеловеческому, недочеловеческому и, в итоге, к человеческому (доказательством чего служит послевоенный взрыв экзистенциализма). Является ли существование концлагеря доказательством несуществования Бога? Ответ: нет. Таким образом Бог исследовал свои пределы. На ком лежит ответственность за Холокост? На человеке, на Боге, забросившем человечество, на нашей звериной природе?  На всех вместе. Это вызов, который был принят нацией, состоящей из людей, и который впоследствии оказался античеловечным. Но был ли он неизбежен? Скорее всего да. Это похоже на ситуацию, когда кто-то  положил кирпич в коробку на оживлённой улице и ожидает, что все благоразумно пройдут мимо, что  разум, предусмотрительность обязательно победят. К сожалению, такого не может произойти - кто-нибудь обязательно пнёт коробку. Благодаря  опыту нацизма тоталитарные общества в чистом виде, думается, сегодня уже невозможны. Мораль не поспевает за историей, но в Dasein заложены ростки будущей этики, которая может противоречить современным требованиям того, что дОлжно. Как бы аморально это не звучало, но мы должны быть благодарны предыдущим поколениям за совершённые ими ошибки и путешествия к пределам. Вместе с тем мы виноваты перед предшественниками, если совершаем те же самые ошибки. Почему то это положение так хорошо работающее для научного знания, в сфере политики оказывается беспомощным. Режимы вновь и вновь пытаются реплицировать опыт Холокоста, но что-то в Бытии не позволяет зайти тоталитаризации так далеко. Вероятно Dasein в данный момент исследует свои пределы на границах других областей. Но каких? Может быть теперь человеческому противопоставляется  не античеловеческое, жестокое, звериное, а Нечеловеческое - технологическое, роботизированное? Бытию человеческого противостоит теперь не Небытие человеческого, а призрак бытия человеческого, его виртуальная копия, пластмассовый мир?    
Бог эволюционирует вместе с человечеством, но является ли это прогрессом? Есть ли конечная цель, пункт прибытия у Человечества? Существует ли замысел? Надеюсь, что нет. Потому что тогда бы это означало невозможность Dasein как истинно человеческой включённости в Бытие.
     ЗАБРОШЕННОСТЬ В БЫТИЕ И  ПАТОЛОГИЧЕСКИЙ ОПЫТ.
Благодаря стараниям феноменологических психиатров и экзистенциальных аналитиков патологический опыт, то есть опыт душевной болезни "получил онтологический статус", "прописку" в Бытии - он был признан не отсутствием, провалом Бытия,  но его особенным модусом со своими законами и закономерностями. Душевно больной  таким образом перестал быть неразумным "идиотом", имеющим в голове хаос и несущийся в бурном потоке к полной деградации. Душевнобольной теперь в каком-то смысле переставал быть  "больным", но становился "душевно-Иным". Соответственно, теперь вставал вопрос о том стоит и возможно ли его "лечить" при подобных предустановках? Безусловно даже при установке невмешательства первые феноменологи и экз.аналитики, приближающиеся к клинике, не могли пройти мимо страдания душевно-иного.   С точки зрения медицины, страдание - это то, с чем нужно бороться, симптом. С точки зрения экз.анализа, страдание - это неотчуждаемая часть нашего опыта, необходимая составляющая его пафоса. Психиатры феноменологического и экзистенциального толка в этом отношении  оказалась между медициной и философией. И им потребовалась своя особая установка по отношению к страданию. Чтобы помочь, требуется одновременно и сострадать и абстрагироваться от страдания, дабы не быть парализованным им. Эта дилемма  не позволяет  провести феноменологическую редукцию в клинике до конца, страдание привязывает наше cogito к этике.
  Согласно Хайдеггеру мы заброшены в наше Бытие. Результатом этой заброшенности становится наша экзистенция - существование в ситуации  заброшенности. Если экстраполировать данный концепт на ситуацию клиники, то получается, что  душевно-иной заброшен в свой патологический опыт. И тогда, из уважения к человечности, да и просто из соображений праксиса ( представлении о реальных возможностях помощи душевно-иному), мы должны забросить всякие попытки помочь ему избавиться от этого страдания.  Так мы должны поступить, если являемся верными хайдеггерианцами. Но, к счастью, мы ими не являемся. Экзистенция, Онтика для нас оказываются более близкими территориями, чем высокогорное плато божественной онтологии (по мнению П. Рикёра Бытие в хайдеггерианском смысле безразлично к человеку). В этом случае вероятно сказывается имплицитный гуманизм помогающих профессий,  а также и следовательно наша  ограниченнность по отношению к Трансцендентному. Возможность и необходимость помощи душевно-иному для нас может начинаться с отрицания концепта заброшенности или переработки его для целей практики.  Вероятно, человек имеющий патологический опыт не совершенно "заброшен" в него. Он имеет предрасположенность, потенцию к нему, с одной стороны, и историю принятий соответствующих Вызовов со стороны Бытия, которые (принятия) приводят к тому, что у человека развивается душевная болезнь.  Согласно Хайдеггеру (и его психиатрическому интерпретатору М. Боссу), человек, оказавшийся в психиатрической больнице попадает туда будто с "завязанными глазами", сумасшествие врывается в него, как бурный поток; галлюцинация или мания властно и внезапно овладевает им. Точнее - его сумасшествие является прямым следствием его заброшенности в патологический модус бытия, верхушкой айсберга. По нашему мнению, человек двигается к сумасшествию с "полу-открытыми глазами", он принимает вызовы, ведущие его к пограничным областям Бытия явно или полуосознанно. Возможно, он также, как и преступник не может противостоять сильнейшему исследовательскому соблазну, уводящему его к пограничным областям Dasein,  к его периферии, где царят другие скорости и бурлят мощные потоки.  Душевно-иной  через ничтожение попадает в "просвет" Бытия, где постигает его. А мы лишь регистрируем данный феномен в медицинских картах или постигаем это постижение. Один мой пациент  (я не могу назвать его клиент, потому что его "страдания" (patos) значительно превосходили величины страдания обычного клиента психотерапевтического кабинета - он не боролся за успешность, за качество жизни, за адаптацию - он боролся за выживание в борьбе  с неведомыми мне и ему силами) при обсуждении причин его возвращения к психотерапии после длительного перерыва описывал свой психотический опыт, который заставил его практически бежать на консультацию, восстанавливая связь с психотерапевтом, разрушенную годы назад, продираясь сквозь присущую ему  отгороженность и грандиозность. В один из вечеров, прогуливаясь со своей собакой, он вдруг ощутил, как-будто что-то приподнимает его, вытягивает вверх, тогда как ноги его оставались на земле. Он почувствовал как будто он одновременно парит над площадкой, где они прогуливались и одновременно остаётся в своём теле, находясь будто в двух местах сразу. У него захватило дух, подобно тому как захватывает дух человека, который взмывает на тарзанке над пропастью. Это ощущение было настолько мощным и  настоящим по сравнению с его ограниченной немногочисленными обязанностями и минимальными контактами с окружающими жизнью,   что он испугался того, что если он последует этому ощущению  ещё хоть раз в жизни, то уже больше никогда не вернётся обратно - "я свихнусь окончательно" - комментировал пациент свой великолепный ужас.    Многие больные желают вернуться со своих "высот", оказаться ближе к реальности совместного договора, снова ощутить тепло  Человеческого. Они хотят спуститься с высокогорного плато в швейцарскую деревню, где обитают их родственники, возлюбленные, просто - другие люди. И мы можем помочь им в этом через совместное, post factum изучение тех жизненных вызовов, которые сделали возможным возникновение патологического опыта. Мы должны предпринять совместное восхождение на высокогорное плато (или реминисценцию этого восхождения) с широко открытыми глазами, а потом вернуться оттуда, признавая за пациентом право остановиться в любой точке нашего путешествия. Возможно даже после путешествия "туда и обратно", душевно-иной решит вернуться "туда". И тогда нам в какой-то момент, если мы наблюдаем данную динамику "снаружи" может показаться, что действительно пациент заброшен в патологический опыт: не он руководит путешествием, а что-то сумасшедшее в нём толкает его снова и снова наверх,  где он в итоге должен будет упасть со скалы. Однако мы никогда не узнаем точно, присутствовал ли при этом движении к "патологическому" Человек, стремящийся к постижению Бытия, отвечающий на Вызов. И эта неточность, этот зазор даёт нам право надеяться на  исцеление  или, при противоположном Выборе, возможность восхищаться Человеком в его предельном существовании