Побег из детско-родительских отношений

Я встречаю женщин, от которых уходят мужчины, как от матерей. Встречаю их не часто. Они обращаются за помощью, когда уже чувствуют полное бессилие справиться самостоятельно. Чаще всего запрос звучит так: «Мне нужно пережить разрыв. Но я хочу его вернуть».  Уставшее лицо, заплаканные глаза, опущенные плечи, на которых тяжким грузом лежат как минимум двадцать дополнительно "приписанных" не по возрасту  лет.  Иногда мне кажется, что они вместе с ушедшим мужчиной  теряют всё, что было накоплено за двадцать с небольшим по возрасту лет.  И вместе с ним уходит молодость, несбывшиеся надежды и мечты, смысл жизни.

И мне приходит образ  маленькой внутренней старушки с потухшим взглядом, похоронившей на гражданской войне своего единственного сына без надежды рождения еще одного ребёнка.  Потому что все  мужчины детородного возраста уже погибли, а даже если найдется какой-нибудь залётный, то возраст уже не позволяет забеременеть и выносить ребёнка.  Истории таких партнерских отношений «мать-сын» похожи тем, что девочку воспитывали без права на детство (не будь ребенком), а мальчика без права на взрослость (не взрослей).  У девочек чаще всего это связано с необходимостью становиться взрослой из-за постоянных конфликтов родителей,  когда ребёнок берёт на себя роль примиряющей фигуры, становящейся между ними. Когда старшая дочь становится отцовской фигурой для младших детей вместо ушедшего отца и мужской фигурой для матери.  Мальчик не взрослеет из-за подавления его потребностей матерью, неучастием в его воспитании отца, где он остаётся маленьким, не умеющим принимать решения и нести ответственность не только за себя, но и за отношения в паре.

И было бы удивительным, если бы эти двое не встретились, продолжая  играть свои роли, но в новом сценарии.  В начале отношений  эта связь действительно похожа на любовь с эмоциями, сексом, вниманием, заботой. Но позже эта любовь превращается в удушающее чувство с ограничениями и запретами, контролем и протестами со стороны мужчины. Он начинает из этих отношений сбегать. Но беглеца возвращают, и сценарий продолжается. Эти отношения изматывают друга  друга, опустошают, но вырваться из них не под силу ни одному ни другому.

Когда я спрашиваю, что же вас удерживает в этих отношениях, чаще всего слышу в ответ про любовь и невозможность жизни без  него. На мой вопрос, а что же было в этих отношениях,  слышу про раздражение, ненависть, уничтожение, обиды, непонимание, игнорирование. Всё, кроме тепла и любви.

Уходя, мужчина роняет фразы, что он хочет стать мужественным и уверенным, что с другой женщиной он может стать другим. Но женщина не слышит его, ведь она столько вложила в него, как он может быть неблагодарным к ней, не оцененной, не понятой, не принятой, растоптанной, униженной. Ее потребность учить, наставлять, доносить, решать его проблемы воспринимаются им, как  «долбежка». Ее материнские чувства оказываются ненужными и отвергнутыми.  И вместе с ними и она. Ведь в чашу  своих внутренних убеждений о своей незначительности и ненужности как женщины и личности, мужчина добавляет яд красноречия: «Кому ты нужна кроме меня? Ты не найдешь себе никого, пока есть я!».

И женщина начинает в это верить.  Верить, что кроме него она никому не нужна и неинтересна, без него она обречена на одиночество.  Ее удел – воспитывать мужчину – ребенка.  И ждать, когда он вернется, чтобы снова решать его проблемы, которые он создает во время побегов из детско-родительских отношений. Ведь ей так хочется семью. Ту семью, где она не мама сына-беглеца, а женщина, любимая женщина, ценная и важная, прежде всего,  для самой себя.

И это возможно при переписании собственного жизненного сценария. При работе с образами подобных детско-родительских отношений я спрашиваю, на что похожа эта связь, какой это мужчина, которого вы пытаетесь вернуть, женщина удивленно может ответить: «Он похож на младенца. Я его качаю, целую и ласкаю на руках». Я предлагаю вернуть его настоящей маме: «Верните его к его маме. Это – не ваш ребенок».