|
Утрата и возвращение душиАвтор статьи: Дрёмов Сергей Владимирович
Отсутствие души убедительно доказано «Гериартрической Белой Мужской иерархией» (Р. Уилсон). Как вариант доказательства можно привести рассуждения чеховского ученого:
Очевидно, что результатом подобного исследования может быть только убежденность в отсутствии души. В итоге получаем парадокс, отмеченный М. Хайдеггером:
Со времен анимистического мировоззрения утрата души считалась главной причиной болезней. Сегодня мы не говорим о душе как субстанциональной сущности в аристотелевском смысле и воспринимаем ее как универсальную метафору, за которой НЕЧТО, являющееся признаком всего живого. В таком виде мы можем видеть присутствие души в философии и науке. Это жизненный порыв у Бергсона, воля к жизни у Шопенгауэра, забота у Хайдеггера, энергия либидо психоаналитиков, реактивность, адаптивная энергия и энергетический обмен психофизиологов. В феноменологии душа – это
Мотив утраты души неизменно присутствует и в психиатрии как недостаточность, слабость и утрата интегрирующей силы. В одном из наиболее ранних исследований (Freusberg, 1886) утрата души предстала как "ослабление сознания" - тема, неоднократно повторенная позже во многих ключевых позициях психопатологии. Настойчивость с которой напоминала о себе древняя метафора, ранние и современные мифы об утрате души свидетельствуют о том, что интуитивные прозрения прекрасно сохраняются в современных научных взглядах. Данный факт несколько снижает научное высокомерие по отношению к предшествующим "суевериям". "Возвращение" души в психологию происходит с привлечением таких понятий как самость (self), идентичность, идентификации, субъект, Я, самосознание. Наиболее общим наименованием утраты души будет, пожалуй, трудность самоопределения или кризис идентичности в терминологии эго-психологии. Мы можем занимать разные позиции в описании души, но при этом хорошо представлять себе опыт его утраты, переживание слабости, бессилия, отсутствия определенности и внутренней пустоты. Чтобы проснуться и сказать себе утром "я проснулся", должен присутствовать некоторый некто, совершающий неосознаваемый в своей повседневности «творческий» акт. Мы обнаруживаем свое присутствие в качестве проснувшегося ребенка или взрослого, определяем себя как мужчину или как женщину, как человека обладающего теми или иными социальными характеристиками и пр. В противном случае мы как те семь подземных королей каждый раз просыпались бы в младенческой чистоте. Тут же стоит вспомнить, что после пробуждения какая-то сновидная часть стала недоступной, исчезнув через доли секунды после открытия глаз. Что мы утрачиваем с пробуждением? По всей видимости, лишь какую-то часть своих сновидных идентификаций и обнаруживаем свое Я в новых бодрствующих ипостасях, отделенных от опыта сновидений. Так через ежедневное обретение привычных дневных идентификаций пробуждается современный среднестатистический европеец, что отличается от пробуждения в буддийском или даоском смысле, где пробуждение наоборот равноценно освобождению от предметных идентификаций. В европейской культуре утрата своего подлинного Я заложена в особенностях нашего существования, не терпящего пустоты и молчания и возможного лишь в предметных идентификациях. Разнообразие идентификаций, как и наличие множественных относительно автономных Я выражает основной постулат экзистенциалистов "существование предшествует сущности" или то, что у нас вообще нет никакой "сущности", а идентичность это только существование и присутствие в нем. Если мы говорим о проблемном существований с нарушенной идентичностью, то предполагаем ту или иную степень уклонения от своего бытия. Это нарушение переживается как слабость и недостаток интегрирующей силы, дающей поводы говорить о «расколотом Я» (Р. Лэнг). Даже самый убежденный материалист не возьмется утверждать, что у него нет этого внутреннего интегрирующего Я. Однако именно материалист по недомыслию и привычке доверять только объективному будет наивно искать субстанциональные признаки этого Я - вес, крылышки для передвижения и прочую чепуху, приписываемую душе. Следует признать лишь субъективную достоверность души, без которой не существует внутренней связи между разнообразием впечатлений и переживаний, осознаваемых и неосознанных. Постоянство в потоке впечатлений можно объяснить лишь верой в наличие души, находящейся по ту сторону каких-либо впечатлений и которое следует признать, никогда и не существовало, если мы выходим из области веры и предчувствий в феноменальный мир. Феноменология становится единственным пространством, в котором мы можем, не убегая в метафизику адекватно рассуждать о душе в психологии. Душа всегда оказывается внутренним по отношению к предметному миру и к собственному существованию. Оно - угадываемое, но неуловимое - поддается описанию лишь в своих внешних проявлениях. У Фомы Аквинского форма, в которой предстает рефлектирующему уму Я, его полагание обозначено как «бытийствование» - понятие, со слов Ж. Маритена, «доводящее до мигрени» тех исследователей, кто не понял метафизического основания экзистенции». В отличие от архаичных представлений о духах, похищающих душу, мы отводим им место в субъективном пространстве идентичности и связываем болезнь с рассогласованием идентификаций. Мы освобождаемся не только от религиозной метафизики, но и от материалистических причинных сущностей с независимой от человека собственной активностью. Присутствие в своем бытие и динамическая устойчивость идентичности становятся главными экзистенциальными признаками сохранности души и психического здоровья. Универсальная человеческая метафора – душа, проявленная присутствием, приобретает феноменологический и экзистенциальный статус, а утрата или насильственное лишение души становится проблемой психологии и психиатрии. В этих науках существует много моделей, объясняющих психологические расстройства и психические расстройства, но единственная реальность, стоящая за расстройством - это реальность страдания.
Данные случаи относятся к области пограничных, или рассматриваются в рамках посттравматического стрессового расстройства. Эти расстройства обратимы, компенсируемы, поскольку утрачена лишь часть идентификаций. Несмотря на их возможную значимость и даже если лишение переживалось на физическом уровне, по прошествии шока человек способен возвратиться в свое бытие и пройти через страдание и вернуть свою душу. Душа, как некое "свыше того" осталась сохранной. Она лишилась только части своей проявленности и защищенности, и в этой связи есть точное обозначение травмированной личности – "человек с обнаженной душой". Категория: СТАТЬИ » Статьи по психологии Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|