Юнгианский психоанализ и с чем его едят

Что такое психоанализ, чем он отличается от консультации психолога, кто такой супервизор и почему психологу нужен психолог

Интервью с аналитическим психологом, телесно-ориентированным психотерапевтом Бородиным Антоном Александровичем

– Такое мнение часто встречается, что почти каждый психолог – это  какой-то мошенник, аферист. Одновременно с этим мы видим настоящий  бум психологических тренингов, которые чему нас только не пытаются научить, причем в максимально сжатые сроки. Очевидно, есть запрос. Исходя из этого опыта, хочется спросить о классическом подходе, если так можно выразиться? Что такое психоаналитическая работа над собой? 

– Исторически так сложилось, что в России психология пользуется сомнительной репутацией. В советское время она существовала лишь как исследовательская функция для понимания того, как управлять массами, населением, воспитанием, но не как главный драйвер роста личности. Нельзя было прийти к психологу, а уж тем более к психоаналитику для того, чтобы что-то внутри проработать. Наверное, отсюда идет глубокое непонимание того, чем отличаются психиатры от психологов. Сейчас наблюдается некоторое изменение ситуации, особенно в мегаполисах. Но в общей массе психолог действительно ассоциируется либо с психиатром, либо с шарлатаном.

– А на Западе в это время…

– А на Западе в это время появлялись такие дарования как Юнг, Фрейд, Перлз, Адлер, Лоуэн, многие другие, очень много школ… Все они с запада. 

– А в чем Вы видите главную проблему современных отечественных психологов?

– То, что я наблюдаю, – сами психологи не проходят психоанализ…

– А это обязательно?

– Нет, это не обязательно с точки зрения общей психологии, паллиативного, краткосрочного консультирования…

– Но это считается стандартом качества? Или удержания себя в каких-то здоровых рамках?

– Не только удержания, но и привидения себя в эти здоровые рамки и необходимости того пресловутого личностного роста, который уже является устоявшимся фразеологизмом среди психологов. Но личностный рост, на мой взгляд, невозможен без регулярного посещения психологом психолога! А также регулярного супервизирования…

– Что такое супервизия?

– Это когда я, как специалист, аналитик, обращаюсь к более опытному, имеющему статус супервизора, психоаналитику, который консультирует меня по тем сложным случаям, с коими я сталкиваюсь, дает свою интерпретацию тому, что происходит с клиентом, между мной и клиентом, дает рекомендации в лечении.

– Есть ли какие-то правила… Когда ты не справляешься, можешь ли ты передавать своего клиента кому-то еще? И существует ли какой-то общий кодекс?

– Существует. Там прописаны условия терапии, формы отношений, границы и рамки психотерапевтических отношений. Отвечая на вопрос про передачу клиента… Как клиент может отказаться от меня, так и я могу отказаться от клиента. 

– Что может стать причиной?

– К примеру, убежденность клиента, что я не могу ему помочь. Клиент может не соглашаться с тем, чтобы я супервизировался по его случаю или обнаруживаются какие-то новые обстоятельства – близкие родственники, связи, друзья, где невозможно соблюдать принцип конфиденциальности и принцип контейнирования, рамок терапии. 

–   От соблюдения этих правил зависит идёт  процесс терапии или нет ?

– Да, это как блюдо, которое должно готовиться, с закрытой крышкой. Если это невозможно, то ничего и не приготовится.

– Или как торт Наполеон, где обязательно присутствие большого количество тонких слоев коржей, промасленных кремом. И без соблюдения рецепта это уже будет не Наполеон.

– Верно. Особенно это относится к психоаналитической практике, где достаточно большое количество правил, рамок, временных условий. Зачастую само выстраивание этих рамок, дисциплин и договоренностей уже является существенной частью терапии. 

– Как мне, как обратившемуся, или долго находящегося в анализе, как мне понять, идет ли процесс лечения, развития, тем ли путем я двигаюсь и т.д.? Это по личным ощущениям происходит такое понимание, или есть какие-то ориентиры, флажки? Что развитие идет, проблемы решаются, я раз за разом к чему-то прихожу, что это не зря? Еще в юности я видела какой-то фильм, типичный прием у психоаналитика: кушетка… человек туда постоянно ходит, а его состояние только усугубляется, к нему не приходит понимание, облегчение. И у меня сложилось впечатление, что психоанализ это что-то, что с трудом понимается, решается ли проблема или нет. Может, он ведет меня в какие-то дебри, концу и края которым нет?

– Такое возможно, никто не застрахован от ошибок. Если специалист  год ведет тебя в какие-то дебри, то, похоже, это не состоятельный специалист, который не только неверно тебя продиагностировал, неверно понял, но и который, возможно, сам нуждается в лечении. Хотя анализ это форма психотерапии, длящаяся годами, и человеку приходится неминуемо проходить через внутренние кризисы и сумму накопившихся проблем, тяжесть которых зависит, конечно, от того, насколько дисфункциональными, разрушительными были первичные отношения (детское развитие), все же улучшение в состоянии даже в самых сложных случаях можно заметить уже через год-полтора. Если аналитик годами блукает с клиентом, а ему все хуже, то здесь явно что-то не так. Если ты присутствуешь в анализе достаточно долго, то это говорит уже о том, что ты способен к определенной саморефлексии, самоанализу. Ты можешь сравнить, каким ты был, когда приходил в анализ, на каком уровне развития находился и где находишься сейчас. 

– В том числе мы можем получить обратную связь от своего терапевта, аналитика?

– Да. И это большое преимущество – иметь человека, регулярно дающего нам зрелую обратную связь. Я высоко ценю такую возможность. 

Есть также степень страданий, эмоциональной боли, с которой приходит человек, и если идут годы, а ничего не меняется, наверное, еще раньше надо было задаваться вопросом, а что же у нас ничего не меняется в лучшую сторону. Также как и с плохим врачом, например, также и с не очень хорошим специалистом может такое происходить. Нужно тщательно подходить к выбору терапевта. 

– Какая еще составляющая должна присутствовать, чтобы анализ состоялся?

– Для того, чтобы анализ состоялся, нужно, как ни странно, три человека: это аналитик, клиент, и супервизор. Если мы долго ведем человека и сталкиваемся с чем-то непонятным, нерешаемым, то нам нужно раз от раза прорабатывать это с одним супервизором, если с этим не получается, то обращаться к другому и т.д. Групповая супервизия (что-то вроде врачебного консилиума) также окажется хорошим подспорьем.

 Это подключение дополнительного сверх-видения, коллективного разума, оно необходимо. Особенно для молодых специалистов. Если психолог работает в полной «отщепленке», в полной автономности от этого комьюнити, то к этому специалисту очень много вопросов. Такое положение дел приводит к эмоциональному выгоранию психолога. Пожалуй, к этому человеку лучше не ходить. 

– То есть своему специалисту нужно задавать вопрос: а вы вообще супервизируетесь, работаете со своим психологом? И если он отвечает - «нет», то что?..

– Бегите от него просто (смеется). Вы можете, конечно, сходить к нему на консультацию на две… Но если мы говорим не о краткосрочном лечении, а о глубинной психологии, и если мы ставим цель, например, изменить свой собственный характера, тогда нужны несколько лет, а также должны быть соблюдены вышесказанные условия.

– А если мы хотим проработать какой-то комплекс, от которого зависит наше бытие, то как мы можем вообще понимать, что работа над ним идет?

– Мы знаем, как мы реагируем в той или иной ситуации, как наш комплекс реагирует, и мы можем выяснить также длину этой реакции, длину аффекта. Например, аффект длится десять часов. Вот утром нас задело, активировался этот комплекс, и мы никак не можем выправиться, отойти, то успех будет в снижении длинны аффекта во времени. 

– Если это какие-то застарелые реакции, и ты даже не замечаешь этого аффекта, его длинны не замечаешь, ты, может, даже не понимаешь, что ты неправильно реагируешь… а ходишь к аналитику… Выходит, он не помогает?

– Порой перевести аффективный комплекс в сферу осознавания бывает непросто. То есть непросто довести до понимания человеком того, что он реагирует на что-то неадекватно, энергозатратно, разрушительно для себя/для других, а ведь может иначе. Но чем и хороша долгосрочная психотерапия, так это тем, что постепенно в сферу сознания поступают все новые и новые данные о наших неосознанных реакциях, тормозящих нас в развитии. Чувство целостности достигается путем немалых усилий со стороны сознательного Я. К сожалению, пока далеко не все готовы длительное время работать с собственным бессознательным, со своими сновидениями и фантазиями, с собой вообще. И, наверное, с этим связано представление, что психоанализ – это не для всех, это что-то элитарное, особенное. По-моему, это не совсем так.

 –Часто произносят, что большую роль играет эффект поля. Что  это такое ?

– Мы говорим о психическом поле, некое пространство, которое образуется из совокупности психик терапевта и клиента, и внутри они как бы сливаются – на уровне сознания, и на уровне бессознательного. Если сравнить с химическими веществами, то это похоже на химическую реакцию двух газов, двух веществ.

– Кислот.

– Именно. Как сказал Юнг, если есть хоть малейшая реакция, изменяются оба элемента.

Есть еще одно название для этого поля: «интерсубьект». Именно его пара аналитик—клиент должны исследовать, осознать, дать свое понимание. Особенно, аналитик, конечно. Супервизор также здорово считывает содержания этого интерсубъекта. Удивительно, но именно за счет правильного понимания этих содержаний происходит позитивное изменение. 

– Меня, например, раздражало, что мой аналитик носила очки. Ассоциировалась с училкой, злой. И я бунтовала, видя ее в очках.

– А смогли ли Вы ей это рассказать?

– Да, смогла.

– Возможно, за такой  рационализацией по поводу злой училки стоят более глубокие чувства, связанные, к примеру с теневой стороной матери… 

– У меня было много негативных чувств, связанных со строгими и неприятными женщинами-учителями в очках. Хорошо. Сейчас я понимаю,  то взаимодействие, наша встреча с моим аналитиком, то, как я на нее реагирую, на то, что происходит, это и есть анализ…в том числе?

– Это его существенная часть. 

– И по сути дела, когда ты приходишь в анализ, ты вообще не понимаешь, что это такое, о чем это – ты сейчас анализируешься или не анализируешься?

– Это началось вообще или нет?

– Да, это как в мультфильме: «Мы уже приехали? А сейчас приехали?» И только сейчас спустя некоторое время я понимаю, что в изучении таких деталей, и состоит анализ.

– Наше сознание должно просочиться, двигаться в те сферы, которые были неосознанны.

 Нам должно открыться что-то о самих себе и задача выудить себя – где есть я? Что я вообще из себя представляю? Не то, как представляют меня другие, на работе и т.д.

 То, что сейчас описывается, это движение к Self, к более глубокому самоощущению за границами Персоны (того, какие мы для других и какие роли играем в социуме), и даже за границами Эго (того, как мы привычно себя представляем). Себя-естьность, самобытность, своя собственная уникальность – вот о чем это. Чтобы это произошло на опыте, следует постоянно двигаться в сферы еще не осознанные нами, всесторонне проживая свою жизнь, и аналитик здесь – великое подспорье, поскольку он относительно объективен и независим, и в то же время глубоко знаком с Вами, несмотря на наличие четких рамок, границ. 

– Какую еще роль играет аналитик? Какие задачи перед собой ставит?

– Они могут быть разными. С одной стороны, мы помогаем в запросе на саморазвитие, с другой, к нам может прийти настрадавшийся, намучившийся человек, жаждущий, чтобы хоть кто-то облегчил его эмоциональную боль. И это будут разные анализы. Но и там, и там практика выработала определенные подходы, как с этим работать. В то же время это не что-то сухое, хоть и звучит сухо - «анализ». Это о проживании и со-проживании – и вместе и отдельно. 

– А если по-простому спросить, зачем это надо?

– Для того, чтобы двигаться из гремучей бессознательности – в сферы развития себя, развития своего сознания. Моя индивидуация зависит не только от того, как я встречаю вызовы судьбы, работаю с собственной Тенью или отношениями. Она также и в том, способен ли я найти свой собственный смысл жизни, обрести по-настоящему значимые для меня цели, искать ответы на вопросы вечной философии.

 В конечном итоге мы передаем все это чуть ли не на генетическом уровне следующим поколениям, и хочу заметить, что бессознательность, неосознанность, пограничность - это совокупность деструктивных реакций, жизни во тьме. Там где присутствует сознание, там есть способность как-то обуздать свои темные проявления и двигаться к свету.

Интервью: Иулия Мироненкова