Винникотт: случай мальчика, который плохо говорил и учился

«Боб» - 6 лет

Первый раз я увидел Боба с его отцом и матерью. Я знал, что в этой семье были 6-летний Боб, его 5-летний брат и еще один годовалый брат. У них была еще и 15-летняя удочеренная девочка. Отец Боба работал на фабрике. В доме было три спальни, которых было недостаточно. Боб и брат спали вместе, часто в одной кровати.

Боб говорил короткими словами, многие из них было тяжело понять. Однако общался он свободно. Он вошел в возбужденном состоянии и занял место на одном из маленьких стульев, готовый ко всему, что могло случиться. Можно было бы сказать, что он был полон какой-то смутной надежды.

В этот момент родители вышли в комнату ожидания, и мы с Бобом остались наедине в моем кабинете на сорок пять минут.

Интервью с Бобом

Боб легко знакомился. Он ожидал к себе хорошего отношения.

Я положил бумагу и карандаши и предложил поиграть в игру, а затем показал, что я имею в виду. Он говорил в возбужденной манере и заикался в слове «удар» (у…у…у…удар). Это было, когда он говорил о первом рисунке.

(1) Я нарисовал каракулю для него. Он знал, что хочет с ней сделать: он аккуратно закрасил ее и назвал быком. Мне понадобилось время, чтобы понять, что бык (bull) это мяч (ball), но он помог мне, рассказав длинную историю о накачивании (pumping) (? или подбрасывании (bumping)) вверх и вниз, и ударах. Я заметил про себя его мальчишескую способность описывать объект целиком, а еще я начал сомневаться, что диагноз, который у него предполагался (врожденный дефект), был верен.

Теперь я предложил ему сделать каракулю, чтобы я превратил ее во что-нибудь, но то ли он не понял меня, то ли он не хотел рисовать каракулю. Он сказал: «Можно я нарисую машину?»

(2) Это его рисунок машины.

(3) Я предложил ему каракулю, и он выглядел озадаченным. Он сказал, что это рука, но добавил: «Это так тяжело», выражая свое нежелание играть в эту игру.

(4) Он захотел нарисовать солнце.

Таким было завершение очень осторожной первой фазы, в которой он выразил ту часть самого себя, которая старается подчиняться и соответствовать, но при этом не проявляется ни чувствами, ни импульсами.

Вторая фаза началась с

(5) Его версии каракули. Это был рисунок, состоящий из волнистых линий, и это мог быть человек или призрак. Я добавил луну.

Была моя очередь, и я нарисовал

(6) каракулю. Он дорисовал глаза и назвал это Шалтаем-Болтаем.

Тема Шалтая-Болтая сосредоточила меня на идее дезинтеграции, связанной с недостаточной опорой на Эго. На этом этапе у меня не было идеи, что означают дорисованные им глаза, но в кульминационном рисунке (№26) тема Шалтая-Болтая и глаз приобрела смысл.

Следует заметить, что в этом случае я не делал интерпретаций, как обычно, а ждал, пока существенные особенности коммуникации ребенка проявят себя. Когда я говорю об этих существенных особенностях, то имею в виду не количество разговоров, а достижения ребенка.

(7) Боб сделал новую характерную каракулю из волнистых линий; он тут же увидел то, во что ему захотел ее превратить и превратил в змею, «опасную, потому что кусается».

Это был рисунок Боба, основанный на его же каракуле, и он очень отличался от объектно воспринимаемых рисунков машины и солнца (№2 и №4). Собственное рисование доставило ему удовольствие.

В этот момент он заинтересовался номерами, которые я ставил на рисунках, и он называл мне все номера в последующем рисовании.

(8) Моя каракуля, о которой он сказал, что это волосы. Затем он сказал, что это «снол» (слон) с большим ртом. Он добавил глаза. (Снова глаза!)

Я не буду пытаться воспроизвести искажения его речи, из которых мне было очень трудно понять, что он говорил. Все это станет понятнее в самом конце.

(9) Это была его каракуля, выполненная в той же технике волнистых линий. Он сказал, что это «перекресток», «головоломное место». Я думаю, что он имел в виду лабиринт, но он не использовал это слово. Это место было ужасным, он гулял там со своим отцом. Ускоренной речью он рассказал историю о посещении лабиринта. Он был встревожен, пока вспоминал об этом.

Здесь я мысленно отметил идею реакции на недостаток холдинга (поддержки) со стороны близкого окружения. В данном случае это была идея о недостактке со стороны отца, который, судя по всему, не думал, что лабиринт активизирует архаическую тревогу Боба. Я идентифицировал себя с угрожающе спутанным психическим состоянием Боба, его возможной дезориентацией. У меня появилась идея о том, что его заболевание - это детская шизофрения, с тенденцией к спонтанному выздоровлению.

(10) Это была моя каракуля, он посмотрел на нее и обвел всю ее. Он сказал, что это «перекресток, как у меня (mine)».

Может казаться, что это означало «как у него», но в контексте стало ясно, что Боб имел в виду «перекресток как девять (nine)». Он не имел в виду меня (mine). Это иллюстрирует специфическое искажение языка, к которому мне пришлось приспособиться, чтобы иметь возможность понятного взаимодействия с ним. (Я полагаю, что это искажение языка похоже на стекло или плексиглас (или что-то подобное), о котором больные с шизофренией часто сообщают, как о чем-то между ними и реальным миром).

(11) Теперь Боб захотел рисовать. Он нарисовал солнце в своей характерной манере и самолет уже в другой технике (после того, как сделал набросок волнистыми линиями). Боб сказал: «После этого идет 12». Теперь он нумеровал рисунки, и верно использовал слова «он» и «я», которые я добавлял к номерам, чтобы обозначать очередность событий. Он оказался способен понять, что «он» - это он сам, а «я» - это я, то есть смог принять мою точку зрения, идентифицироваться со мной в этой игре.

Обсуждая рисунок №11, я спросил у Боба, летал ли он на самолетах. Он сказал: «Нет, потому что они могут переворачиваться».

В этом я увидел еще одного подтверждение того, что Боб дает мне понять о его опыте ненадежности его окружения в том возрасте, когда он был от него абсолютно зависимым. Я продолжил следовать моей тактике и не делать интерпретаций.

Кажется, я спросил в этот момент: «Ты помнишь что-нибудь о своем рождении?» Он ответил: «Ну, это было давно». Затем он добавил: «Мама показывала мне, где я был малышом». Впоследствии я узнал, что его мать недавно брала его с собой, чтобы показать ему дом, в котором он родился. 

Мы разговаривали об этом и одновременно продолжали рисовать.