О травматическом сценарии и внутреннем мире

Я думаю многим из вас знакомы истории повторяемости трагических событий в одной семье. Например, мужчины, умирающие в одном и том же возрасте от одной и той же болезни. Да, у многих болезней есть наследственные риски передачи, но наряду с биологическими факторами, на нас действуют и психосоциальные. Вот о них и будут мои размышления.

Повторяемость судьбы, как остановленное горевание.

В процессе отношений происходит «диффузия: взаимопроникновение друг в друга. Человек присутствует не только как субъект отношений, но и как внутренний слепок в нашем психическом пространстве. Мы можем обращаться к нему, вести диалоги, как-то взаимодействовать с ним, делать что-то ради него, даже не всегда осознавая это. Также мы можем стремиться подражать ему, походить на него, выращивать в себе что-то, что кажется привлекательным в нем.

Естественно степень присутствия другого в нашем внутреннем мире прямо пропорциональна его важности для нас, и его власти над нами. Поэтому, мы во многом обусловлены теми людьми, которые заботились о нас в раннем детстве. Если это была бабушка или няня, то ее представленность во внутреннем мире будет куда больше материнской. Правильнее будет сказать, что мы определены опытом, полученным в отношении с ними, а не ими самими. Интроецируется именно опыт, а не человек. Другие люди могут знать вашу маму, как тактичную, заботливую, чуткую и сдержанную. А именно с вами она могла становиться аффективным яростным младенцем, из чего и составлен ваш образ матери. У всех сиблингов в семье разные родители: у каждого свой опыт отношений с ними. В чем-то он может пересекаться, но полностью не повторяется даже у близнецов.

Мы заполняемся этим опытом, научаясь жить в мире. Внутренний мир нужен нам, как слепок внешнего, чтобы иметь возможность ориентироваться, планировать, не предпринимая действий. Это помогает увеличить количество успешных попыток, предвосхищать действие, понимать последствия, и тем самым совершать действия, помогающие выстраивать безопасность и развиваться (по большому счету для более лучшего и разнообразного обеспечения безопасности).

Вначале места для внутреннего мира немного. Когнитивные карты не строятся стремительно. Мы чему-то научаемся с узких кругом людей (иначе мы бы просто запутались в разнообразии реакций и не смогли бы выстроить повторяемые последовательности), к которым мы привязаны. Я думаю, что способность к привязанности тесно связана с «размером» внутреннего мира. Пока другой может очень сильно влиять на него, пока мой внутренний мир беден, я могу поддерживать отношения привязанности с очень малым количеством людей. По мере его расширения, это количество растет.

В какой-то момент новый опыт начинает упираться в старый, которым заполнен внутренний мир. Ребенок делает выбор: сохранять ему старые представления (мир такой) или корректировать внутренний мир согласно реальности, расширять его – именно это составляет, на мой взгляд, суть сепарации: выбирать, на что в мире я буду откликаться и чему буду позволять оказывать на себя влияние. В случае травматического сценария психика идет на такую вот хитрость: внутренних миров становится несколько, и они не имеют между собой связи. Так сохраняются в «замороженном виде» отношения с каждым из важных объектов. Простыми словами: если бабушка верит в переселения душ, а моя тоже очень важная подруга – нет, то во мне образуется две части: одна активируется рядом с бабушкой и верит в переселение душ, а другая рядом с подругой и высмеивает эту веру. В обоих случаях человек чувствует себя совершенно искренним. Объяснение упрощено: запакованы и отделены друг от друга целые комплексы отношений с объектом, с которым нужно было вести себя определенным образом, чтобы сохраниться.

А вот теперь я вернусь к началу рассуждений и попробую проиллюстрировать сценарий повторяемости. Именно в случае травматического сценария, отделенная часть, связанная с человеком, которого утратили, не может быть переработанной (так как отделена). Она живет внутри, как «мертвая душа», проявляясь в снах или, даже, психозах. Ее может быть не видно, но она совершает свою работу – живет жизнью того, кто умер. Считая себя им. Это место слияния, в котором не произошла сепарация по причине травмы. В этом месте не существует идентичности «я, как мой отец (чем-то похож на него)», в нем «я – мой отец». Эта часть бессознательно совершает выборы, повторяя судьбу отца, пытаясь соединиться с ним.

В длительной работе с людьми, повторяющими чужие сценарии, как правило обнаруживается вера, что смерти не существует. Что я могу очень сильно постараться и обратить время вспять: вернуть человека, который был очень важен для меня, и получить то, что не успел.

«Разбивая сценарии» человек встречается с очень сильными чувствами по поводу того, что он не всесилен, с замороженными потерями, с болезненными словами: «никогда уже….». Это похоже на глобальную уборку: когда отдаются ненужные вещи и выкидывается куча хлама, отложенного на всякий случай. Это похоже на чистку Авгиевых конюшен. Это требует Геркулесовых усилий, но как же легко дышится потом.

Сейчас я думаю, что признание того, что никогда не случится помогает признать то, что уже случилось, и как-то разбираться с этим.

А пока писала эту статью представляла себе дом, из которого не выбрасывают ни одной вещи, храня их на память. Жутковато стало. Быть может, хаос в комнатах подростков – это подготовка к тому, что они начнут выбрасывать именно то, что начнет мешать им самим. И сохранять важное именно для них. Чтобы иметь свободу во внутреннем мире, она должна была случиться в мире внешнем.