Надеюсь, ему там хорошо

«Совершенно отказываюсь думать иначе», – возмутилась я и продолжила: «То есть сначала в муках рождаешься. Потом всё детство слушаешь бесконечное: "нельзя", "осторожно", "это опасно" и "шапку надень, мне холодно". Ходишь в ненавистный садик, затем в школу. Внимаешь, как страшны двойки и что из-за них грозит нищета. Делаешь бесконечные уроки. Встаешь в семь. Ложишься в девять. Засыпаешь под утро, потому что всю ночь мечтаешь, когда же уже вырастешь и будешь распоряжаться своей жизнью так, как захочешь.

Подрастаешь. Неистово и не осторожно делаешь всё, что было нельзя и опасно. Встаешь в полдень, потому что ложишься утром. Ходишь без шапки в тридцатиградусный мороз. И скоро выясняешь, что то, что было нельзя, и впрямь опасно, а то, что опасно не так уж нужно.

Без напоминаний надеваешь подштанники в плюс пять. В девять вечера засыпаешь, потому что завтра в универ. С горем пополам выпускаешься из ВУЗа. Ищешь работу. Тебя никуда не берут с вожделенным дипломом и хорошими оценками. Устраиваешься не по профессии и снова идешь учиться на того, кем работаешь. Параллельно заключаешь брак, один, если повезет.

Рожаешь ребенка. Смотришь "Лунтика", разбираешься в конструкторах, логопедических упражнениях, памперсах и двадцати разновидностях стула. Не спишь вовсе. Боишься, что ребенок сделает то, что нельзя, влезет туда, где опасно и забудет надеть шапку, а межсезонье — самая ужасная пора. Понимаешь, что мечта распоряжаться своей жизнью, как захочешь, скорее всего, останется мечтой.

Выходишь на работу. Учишься с ним вместе. Сдаешь ОГЭ, ЕГЭ и пугаешь нищетой. Переживаешь первую любовь, расставание, слезы, новую любовь. Выпускаешь из школы. Поступаешь его в ВУЗ. Напоминаешь о том, что нельзя, что можно с осторожностью, что опасно и про шапку. Зарабатываешь на свадьбу. Женишь. Знакомишься с родственниками. Даже начинаешь их любить. Выдыхаешь. Задумываешься о том, что теперь уже можно распоряжаться своей жизнью, съездить в отпуск, например. Не тут-то было.

Развод, разбитое сердце, слезы. Новую пассию изучаешь с лупой. Доверия нет ни к кому. Опять свадьба. Опять родственники. Беременность. Роддом. Тебе страшней, чем им, чем всем. Появляется чудо, в котором узнаешь себя, своих родителей, родителей родителей и никого из новых родственников. Помогаешь молодым. Нянчишь внука, ходишь гулять и в поликлинику. Сопли. Колики. "Лунтик". Вспоминаешь все двадцать разновидностей стула. В квартире прочно селится запах лосьонов и памперсов. Какой уж теперь отпуск.

Работаешь. Внук идет в сад. Рожают второго. Ну а когда потом? И снова по кругу: прогулки, поликлиника, сопли, колики, "Лунтик". Внуки подрастают: старший в школе, младший в садике. Может сейчас в отпуск?

Звонок. Родители не справляются, плохо со здоровьем. Оно и понятно – возраст. Перевозишь поближе к себе. Старики чудят, ставят электрический чайник на газовую плиту, открывают холодильник с пульта от телевизора. Нужно быть рядом. Слегли. Ищешь сиделку, так как не смотря ни на что, работаешь. Снова поликлиника, памперсы, "Лунтик". Всё чаще слышишь в свой адрес: "так нельзя", "пожалуйста, осторожно", "это же опасно" и "надень шапку". Провожаешь родителей в последний путь. Робко вспоминаешь об отпуске и ставишь электрический чайник на плиту.

И хочешь сказать, в финале этого марафона отпуска таки может не быть? А мы ещё умудряемся жалеть и оплакивать тех, кто сошел с этой полной "свобод" дистанции раньше. Молодых, красивых, оставшихся в памяти потомков героями, мучениками, а не пересекшими финишную прямую упрямыми стариками в памперсах!».

От чего мы вообще привязываемся к идее, что жизнь в её внешних проявлениях невероятно прекрасна и справедлива, а мы родились с неизменным здоровьем, чтобы наслаждаться всевозможными благами: милейшими людьми, счастливыми детьми, здоровыми родителями, вечными вторыми половинками. Мы же видим, что происходит вокруг. Ведь если постучаться в дверь соседней квартиры, любой квартиры и спросить: у кого так? Не найдешь семьи, которую не коснулось бы горе, достойное экранизации. Мы от чего-то живем в иллюзии. Мы спим и видим некую волшебную страну, где у всех всё в избытке и все счастливы этим. А проснувшись, не можем, не хотим смириться с действительностью. Как маленький ребенок, который узнал, что деда Мороза не существует.

Откуда вся эта чушь: «получаешь пятерки - поступишь в ВУЗ»; «выучишься – устроишься на работу»; «хорошая работа – достойная зарплата, а будут деньги – обретешь свободу»; «поженитесь – будете жить долго и счастливо, и умрете в один день». Если бы понимать раньше, что оценки не значат ничего, что работа может стать каторгой, брак – мукой, а деньгами можно всего обложить, но так и не спасти любимого человека от коварной болезни или несчастного случая. Почему молчат про смерть. Почему нас не готовят к естественным переменам. Почему нас не учат стойкости, обретаемой через умение быть счастливыми «до» и «без».

К сожалению, через лишения приходит понимание, что счастье не зависит от внешних условий, что оно рождается внутри и это не мимолетное чувство, это состояние. Счастье осознавать великим благом способность дышать, видеть, ходить на своих двоих, жить. Жить столько, сколько отмерено, с тем набором, который есть. Конечно, хорошо и нужно стремиться к лучшему, если только не делать это основной целью. Если бы не бежать в погоне за наслаждениями, если бы не привязываться всем сердцем к идее о «волшебной стране», может, не пришлось бы через боль постигать простые истины.

Я поняла, что счастлива, собирая остатки еды с поминального стола. Прошел год со дня гибели мужа. Я жила на минимальную пенсию по потере кормильца с четырехлетним ребенком и двумя котами в служебной, требующей ремонта и полной тараканов, двушке, на «птичьих правах». Не было никаких явных перспектив моей будущей обустроенной жизни. Но я, как никогда раньше, чувствовала себя абсолютно счастливой, даже богатой женщиной. У меня были руки, ноги, глаза, ребенок, еда и крыша над головой. Ровно тогда, когда ко мне пришло это осознание, я перестала быть жертвой и всё постепенно начало меняться в лучшую сторону. А не наоборот, как можно было бы подумать.

Молодой, здоровый, красивый офицер на пике карьеры, супруг погиб в тридцать один год. Сыну тогда было чуть больше трех, мне – двадцать девять. Можно бесконечно перечислять то, чего мы трое лишились и чего никто, никогда не сможет возместить. Но нет той силы, что смогла бы отнять нашу любовь и воспоминания, нашу способность скучать по нему, не меньше, чем на утро после потери. Мы выстояли, мы обрели смысл в жизни после его смерти и стали счастливыми. И семь лет нас согревает лишь одна надежда, что ему там хорошо.