Подростки, которые себя режут

«постепенно и я неприметно для себя самого разучил, как по нотам, эту фальшивую песню жизни, то низкопоклонство перед «действительностью», перед законами взрослых, это приспособление к миру, «каков он есть»…

все уводило меня от игры, от вечного настоящего моих прежних дней, имевших смысл, но не имевших цели…

медленно надвигалось на меня из безграничности нечто ограниченное – реальный мир, мир взрослых…

неприметно сужался мир, неприметно исчезало вокруг меня волшебство…

и когда я теперь хотел ощутить полноту жизни, я нуждался в более острых ощущениях, должен был встряхнуть себя, взять разбег…»

Герман Гессе «Детство волшебника»

Подростков, которые лезвием исполосовали себе предплечья, бедра и живот, перепуганные и отчаявшиеся родители привозят в психиатрические отделения. Детей с десятками и сотнями тонких розовых порезов на теле встречается все больше. В социальных сетях есть сообщества и группы, где подростки выкладывают фотографии нанесенных себе увечий.

К сожалению, серьезных российских исследований и статистических данных об этих детях я не нашла.

Американские и канадские врачи и психологи (см. выдержки из интервью Леонарда Сакса еженедельнику «Маклинс») назвали эпидемию детских самоистязаний - каттингом (от англ. cut – «резать») и сообщили, что 36% девочек и 8% мальчиков в возрасте от 10 до 14 лет режут себя или прижигают спичками. Л. Сакс объясняет, что «дети делают это, потому что не живут, а изображают жизнь. А когда режут себя, хоть что-то чувствуют. Это настоящее».

У большинства взрослых, в том числе медиков, при виде «насечек» (как их называют в больничной среде) на теле ребенка, вырываются стереотипные вопросы:
«Какие у тебя могут быть серьезные проблемы в этом возрасте?»
«Чего тебе не хватает, у тебя же все есть?»
«У тебя, что есть муж, дети? От чего тебе страдать?»

Вопросы — и не вопросы вовсе, а скорее упреки или утверждения, за которыми даже не подразумевается паузы для ответа. Да и кому захочется отвечать, когда спрашивают обвиняющим тоном. И ребенок остается одинокий и виноватый в том, что ему плохо. В чужом страшном месте. В психиатрической клинике.

Если тебе 15 лет - у тебя не должно быть проблем. Ты должен быть счастлив по факту своего возраста. Если не счастлив – лечись. И улыбайся - тогда тебя выпишут.

По мнению психотерапевта Пауля Вацлавика, настоящая депрессия гарантирована, если человек научился постоянно напоминать себе о том, что ему твердили в детстве, а именно – что у него нет ни права, ни причин чувствовать себя несчастным.

Философ и гуманист Бертран Рассел настаивал, что важно разделять утверждения, которые описывают конкретную вещь и утверждения о том, как эта вещь связана с другими. Например, «это яблоко красное» и «это яблоко больше, чем то» - соответственно. Эту идею впоследствии использовал и развил антрополог, автор теории парадоксальных изменений Грегори Бейтсон, отметив, что любые человеческие коммуникации содержат два типа суждений - уровень предмета и уровень взаимоотношений. В работах философа Мартина Бубера это: «Я-Оно» - повседневный, утилитарный уровень и «Я-Ты» - живой межличностный диалог.

Мы преуспеваем в коммуникациях на уровне вещей и отстаем на уровне диалога. Это напрямую отражается на наших детях. И речь не о тех семьях, где детей бьют или насилуют, а об относительно благополучных.

Например, 11-летняя девочка смотрит с мамой фильмы для взрослых, где героям «рубят головы». Мама работает так много, что себя не помнит, а по выходным отдыхает за сериалом. У нее нет сил интересоваться и включаться в мир детей, она зарабатывает деньги на новые вещи и игрушки. Ребенок и рад терпеть, когда по телевизору показывают страшные казни, только бы побыть с мамой. Хоть так.

Другая девочка посвящена во все тонкости отношений между родителями. Мама часто жалуется на папу, как с ним плохо. Дочка вынуждена утешать и быть подружкой собственной маме. Для малышки это неуместный балласт, но она чувствует себя значимой. Хоть так.

Третий ребенок знает о любовных похождениях маминых подруг. При нем все детали часами обсуждают по телефону. Не придавая значения тому, что сын с интересом прислушивается ко взрослым разговорам.

Когда мы, неважно по какой причине, не отзываемся на приглашение детей в их мир, и в лучшем случае, перетягиваем в собственный, который по обыкновению набит вещами и предметами вперемешку с ролями и достижениями, мы лишаем маленьких людей переживаний: я интересен, меня ценят, я есть, я живой.

И тогда в одинокой душе ребенка вызревает пустота, именно она сквозит через порезы на теле.