Люди более моральны, чем думают о себе,
и гораздо более аморальны, чем способны
себе вообразить! (З. Фрейд)
Актуальность темы определяется тем, что в массовом сознании присутствует устойчивый миф о непосредственной корреляции между душевным здоровьем индивида и его приверженностью различным этическим нормам, запретам и предписаниям. Раскрытию (анализу) этих представлений и будет содействовать в частности выявление особенностей индивидуальной морали, определяющих стабильность и здоровье психики индивида.
Необходимо отметить, что исторически европейская психологическая и философская традиция до второй половины 19-го - начала 20-го вв. не претендовали на пересмотр и критику сложившихся моральных установок. Они только пытались обозначить основные этические вопросы своего времени и концептуализировать их. В целом сфера морали, ее основы всегда были областью запретной для различных вариаций мысли и точек зрения и оставались под протекторатом религиозных, государственных и общественных институтов. Развитие представлений о соотношении нравственной самооценки субъекта и общественных установок прослеживается в работах Ф. Ницше, Э. Фромма, представителей экзистенциального направления философской мысли – Ж..-П. Сартра, М. Хайдеггера. Так, Ж.-П. Сартр, описывая человеческое существование, утверждал, что каждый должен сделать выбор своего собственного мира, - в своей философии он «помещал судьбу человека в него самого». Развивая свои взгляды, он пришел к выводу, что никакой особой системы морали экзистенциализм не создал и не предусматривает этого, представляя собой скорее «идеологию», чем определенный путь познания.
Возможно, что в оценке современных моральных критериев и установок необходимо начать с того, что представления человека о самом себе, окружении и способах поведения в нем, о близких и знакомых ему людях носят договорной (конвенциональный) характер. И с этим, в немалой степени, связаны внутренняя противоречивость, конфликтность, тяжелые проблемы и переживания человека, когда различные конвенции приходят в столкновение с иррациональными механизмами его подсознания. То, что человек как существо социальное, признает и в основном использует в качестве знаний только ту их часть, которая является продуктом социального или экономического соглашения, ведет к тому, что ему необходима традиционная знаковая или символьная система, подкрепляющая, проясняющая его представления о себе и своем поведении. Очевидно, что члены любого сообщества, в любом культурном регионе объединены соглашением об оценке предметов и явлений, и сам процесс обучения направлен на восприятие социальных кодов.
В результате, сознание современного человека загружено многочисленными штампами и конвенциями – относительно собственного социального статуса, общественных ролей и, в том числе, относительно морали. Эти концепции, как правило, имеют поверхностную, относительную классификацию. Личность «строит» принципы и законы, за которые «хватается» для своей духовной и психологической безопасности с целью фиксации себя в сложном, противоречивом мире. Есть еще более тонкие, глубокие и устойчивые конвенции, например, такие как идентификация с собственным отдельным «Я». Она складывается из разбросанных во времени воспоминаний, которые имеют отношение к жизни индивида, начиная с раннего детства. Фактически, человек фиксирует самого себя в пространстве-времени, опираясь на социально обработанную версию своего прошлого, текущее «Я есмь» кажется ему ненадежным, зыбким, неоформленным, а вот то, кем он был, является завершенным в его биографии.
Таким образом, человек обозначает себя, исходя из того, чего уже нет, а может быть, никогда и не было. Конвенции такого рода носят абстрактный, избирательный характер, важность их обозначается общепринятыми рассуждениями. Знаки, символы, коды компромиссного мышления представляют собой абстрагируемую часть целого, которое в реальности гораздо более сложно. Абстракции такого рода образуют линейные цепочки в сознании, разделяют переживание и восприятие, что помогает коммуникации – человек может думать и говорить одновременно только об одной вещи или явлении. Однако при этом живой опыт межличностного общения реконструируется в линейной последовательности абстрактных знаков, что вряд ли адекватно реальности того, что происходит на самом деле при общении.
Речь не идет об отказе от договорного типа мышления, которое является носителем общественно полезной функции. Подчеркивается только то, что такой тип мышления, сформированный воспитанием, пробует ограничить спонтанность природных процессов, одновременно ограничивая и восприятие, и познание. Продуктивным может быть путь освобождения от конвенциональных условностей, но не путем их отрицания или отказа от них, а путем смены отношений к ним, т.е. восприятия их как «инструментов», «слуг», а не доминанты собственного мышления.
Можно спрогнозировать то, к чему придет индивид при смешении относительных договорных установок со своим истинным «Я». Общеизвестно, и это стало постулатом психологии, что конфликт между общественными конвенциями и природной естественностью, спонтанностью (инстинкты, желания) может привести индивида к психическому заболеванию или спровоцировать криминальное поведение. Но не в меньшей степени актуален конфликт с собственной природой, когда человек ощущает себя неадекватным самому бытию, универсуму. И в первом, и во втором случае человек переживает чувство вины, стремление к деструктивности и самодеструктивности. Но во втором случае вина может иметь более глубокий характер и приводит к губительной агрессии или против себя или против ценностей, которые являются абсолютными в том или ином обществе. Во втором случае конфликт перерастает рамки личности. Место общественных конвенций займут относительные конвенциональные произведения человеческого разума, охваченного эмоциями. И если эти конвенции примут характер политических с претензией на построение новой морали, то вероятен приход к тоталитарной идеологии, что усилит боль и напряженность в обществе. Так индивидуальная психопатология ведет к психопатологии общественной, чему способствует то, что человек способен придать любой своей идее и мысли абсолютистский характер.
В свою очередь, такое направление анализа мышления человека и потенциальная возможность развития негативных событий подвергает сомнению существование той или иной объективно обусловленной морали. Поскольку большинство моральных концептов являются продуктами взаимодействия «Я-общество» и работают как система, необходимая для коммуникации в обществе. Условность существующей морали хорошо выявляется и в том, что ее фактически, придерживаются только на словах, так как она не отвечает логике межличностных отношений, неспособна удовлетворить разнообразные индивидуальные запросы, не соответствует личностным характеристикам субъекта. Хорошо известно, что если некоторое время практиковать вымысел, то он станет более иллюзорно достоверен, чем реальность. Этот феномен может относиться и к существующей морали, если принимать ее без доказательств и обоснования. Бездоказательное принятие моральных концептов свидетельствует только об эгоизме и высокомерии человека, который думает, что можно навязать реальности свои идеалы, претендуя на истину в последней инстанции. Абсолютная мораль соотнесена в сознании с истиной, но сама истина такого рода в какое-то время была установлена авторитетами, которые, может быть, приобрели вес на пути применения силы, вероломства, лжи и тирании.
Попытки привить моральные качества, воспитать личность на основе этического кодекса опираются исторически на христианскую традицию. А она, в свою очередь, в своем ортодоксальном варианте грешит механицизмом в отношении представлений о функционировании психики человека, не учитывает ее качественную специфику. Отрицается сама вероятность нелинейного, спонтанного подхода к мышлению и, как следствие, христианская этика действует в рамках альтернатив конвенциональности. Она apriori предусматривает существование Бога-творца, инженера, который построил, «собрал» мир за какое-то число дней по частям, как часовой механизм. Но в природе, как правило, выявляются другие процессы – процессы роста и развития, обусловливающие целостность мира, никакого «строительства» там нет. Механицизм христианской этики последовательно экстраполируется и на душу, когда утверждает, что есть «страсти», «семь смертных грехов» с которыми необходимо вести борьбу на протяжении всей своей жизни. Сдерживание и давление приводят к тому, что одна «страсть» успешно переходит в другую, так как не является чем-то внешним, а энергетически инвестируется самим человеком. Например, при подавлении сексуальной активности человек может стать агрессивным, а при упорной культивации мягкости к нему приходит жадность. Практика показывает, что творческим и результативным является представление, анализ и трансформация того или иного негатива, чем способы подавить что-то в психике. Такой путь способствует свободному, естественному движению биологической энергии и сохранению здоровья.
Условность широко пропагандируемых идей и моральных ценностей христианства можно вполне корректно оценить и исторически. Если представить, что около 2000 лет тому назад на Земле жил и проповедовал пророк (богочеловек, спаситель, мессия и т.д.) известный под именем Иисуса Христа, то самым важным в его жизни с гуманистических позиций представляются его личностные переживания, чувства, озарения. Представляется, что его инсайт имеет больший смысл, чем «чудеса» с лечением конверсионной симптоматики у населения в массовом или индивидуальном порядке. И то, что он вошел в контакт с чем-то божественным, его прозрения действительно наделяли правом сына Человеческого называть себя Сыном Божьим. Можно так же припомнить, что с точки зрения существующей на тот момент морали поведение Христа было одиозным: он своей непосредственностью нарушал ряд канонов, его друзьями и учениками были рыбаки и сборщики налогов, что совсем не соответствовало «святому» имиджу. И, как известно, ему это не простили. Несомненно, что в истории человечества сюжет, аналогичный жизни и смерти Христа разыгрывался неоднократно с одним и тем же трагическим финалом. Трагедия заключается даже не столько в том, что человек, который ощутил свою божественную сущность, погибал от рук тех, которые «не ведали, что творили». Истинный трагизм в том, что переживания и инсайты личности, постигшей глубины своей сущности, узурпировались и становились добычей группы религиозных идеологов, которые «раскручивали» проект организованной религии всеми доступными для своего времени средствами. Быстро канонизировалось и догматизировалось то, что непередаваемо как традиция и вряд ли выразимо через лингвистику. Индивидуальность и обаяние Христа чувствовали, несмотря на свою малограмотность, апостолы, и, возможно, несколько тысяч его тайных и явных учеников. Их наставник погиб, и с ним погибла его неповторимая индивидуальность. То, что истина, проповедуемая Христом, тесно связана с его личностью, ясно даже из того, что его ближайшие ученики – апостолы, не всегда понимали его, а после его смерти сразу возникло два направления – церковь Петра и церковь Павла. Известно также, что на первом (Никейском) соборе были жестко осуждены представления, отрицавшие божественное происхождение Христа («арианская ересь»), что, вероятно, диктовалось как политическими мотивами, так и необходимостью стабильности для коррекции высокого уровня экзистенциальной тревоги. Но в последующем, именем Христа совершались ужасные деяния, с точки зрения общественной морали.
Иными словами, путь, пройденный Христом, сугубо индивидуален. Так и путь любого человека к своим моральным ценностям, вероятно, должен идти через анализ и трансформацию своей индивидуальной сущности, возможно, через интроектные чувства страха и стыда к кристаллизации высших проявлений человеческого духа, к совести. А сам по себе культ того или иного учения малопродуктивен. Субъект втискивает себя в его узкие рамки, деформируя свою психику. Это хорошо видно по манерам и поведению, жестам и мимике «истинно верующих», которые нарочиты, вычурны, гротескны. Их тип морали противоречив сам по себе. Он вслепую сражается с человеческим эгоцентризмом, с «гордыней», не видя, что борьба за такой идеал ведет к расцвету и усилению Эго в самых крайних его формах. Личность с таким типом морали оказалась не способна выдержать эмоциональное напряжение этого мира и потому отправилась в мир иллюзорный, где ее больное «Я» растет как губка.
Можно также отметить, что тексты самих Евангелий достаточно противоречивы, что наводит на мысль об отраженной в них технике работы с полярностями и полиинтерпретируемыми парадоксами человеческого знания и понимания, о заключенных в текстах сложных трансформационных метафорах (Страдание – Воскресение, путь от человека к идеалу и пр.). Возможно также и то, что тексты отражают только частную точку зрения и смыслы той или иной школы, которая их обрабатывала. Так, Бертран Рассел обращает внимание на то, что сам Христос далеко не всегда шел в русле своих заповедей, хотя и является «точкой отсчета», идеалом: «В нравственном облике Христа имеется, на мой взгляд, один весьма серьезный изъян, и заключается он в том, что Христос верил в ад. Я не могу себе представить, чтобы какой-нибудь человек, действительно отличающийся глубокой человечностью, мог верить в вечную кару. А Христос, как он изображен в Евангелиях, несомненно, верил в вечное наказание, и мы неоднократно находим места, в которых он исполнен мстительной злобы против людей, не желавших слушать его проповеди, - отношение к инакомыслящим, которое отнюдь не является необычным у проповедников, но которое несколько умаляет величие такой исключительной личности как Христос. Вы не обнаружите подобного отношения к инакомыслящим, например, у Сократа. Сократ относился к людям, не желавшим его слушать, добросердечно и снисходительно, и такое отношение представляется мне гораздо более достойным поведением для мудреца, чем гнев". Тема вечных мук повторяется в евангелиях неоднократно с яркими подробностями и известно, что это негативно индуцировало разум людей в средние века и привело к разрушениям и страданиям. Поэтому Рассел заключает в отношении Христа и религии: "Я отнюдь не думаю, что человек, по своей природе наделенный в какой-то мере добротой, стал бы сеять подобные страхи и ужасы в нашем мире…Люди принимают религию из эмоциональных побуждений. Часто нас уверяют, что нападать на религию весьма пагубно, ибо религия делает людей добродушными…А я полагаю, что как раз те люди, которые придерживались христианской религии, и отмечались в большинстве своем вопиющей порочностью. Вы признаете, разумеется, тот любопытный факт, что, чем сильнее были религиозные чувства и глубже догматические верования в течение того или иного периода истории, тем большей жестокостью был отмечен этот период и тем хуже оказывалось положение дел. В так называемые века веры, когда люди действительно верили в христианскую религию во всей ее полноте, существовала инквизиция с ее пытками… и не было такого рода жестокости, которая не была бы пущена в ход против всех слоев населения во имя религии. Религия основана, на мой взгляд, прежде всего и главным образом на страхе. Частью это ужас перед неведомым, а частью желание чувствовать, что у тебя есть своего рода старший брат, который постоит за тебя во всех бедах и злоключениях. Страх - вот что лежит в основе этого явления, страх перед таинственным, страх перед неудачей, страх перед смертью. А так как страх является прародителем жестокости, то неудивительно, что жестокость и религия шагали рука об руку. Потому что основа у них обеих одна и та же – страх!».
Этот исторический экскурс и показывает, что абсолютность моральных ценностей, принимаемая без доказательств, глубокого личностного осмысления и переработки является слишком мощным средством, которое ведет к разрушению и в общем смысле, и в отношении к личности.
Абсолютизация моральных ценностей является как бы противоположным полюсом в сравнении с нонконформизмом, но от этого не менее опасным. А попытки обозначить рамками добра и зла все формы существующих отношений между людьми выглядят достаточно примитивно. Можно уточнить еще и то, что «золотые» правила, которые мы встречаем в Евангелиях, далеко не всегда «работают». Понятно, что если разрушаешь других, то будешь разрушен и сам. Но правило - «я поступаю с людьми так, как я хотел бы, чтобы поступали со мной» может привести к одиночеству и растерянности, так как на самом деле люди имеют собственную точку зрения на то, как с ними необходимо обращаться. Вокруг масса людей со своими привычками, ожиданиями и никто из них не может точно знать, «читать» мысли другого. И если субъект не собирается профессионально интервьюировать «ближнего своего» как когнитивный психолог, то ему остается только одно – поступать с ним так, как подсказывает интуиция, исходя из собственной шкалы ценностей и убеждений, собственного опыта. К тому же большинство использует в отношениях с окружением принцип пассивной манипуляции – «поступай со мной так, как я хочу, чтобы со мной поступали, иначе мне будет плохо». Известно, что пассивная манипуляция более изощрена, чем активная, поэтому, чтобы не попасть в расставленные ловушки, возможно, следует поступать с «ближним своим» так, как подсказывают разум, интуиция и обстоятельства.
В целом, можно отметить, что в случае столкновения с моралью, основанной на религиозных убеждениях, субъект взаимодействует с мифом, который исполняет роль посредника между ним и обществом, известным и неизвестным, между объективностью прихода его смерти и бессмертием. Он использует такие возможности человеческой психики как воображение и интуиция. Этот миф несет суггестивную нагрузку, так как главная фигура в нем обладает чертами амбивалентности, неограниченной мудрости, у нее нечеловеческая власть и одновременно человеческие недостатки с правом карать или миловать.
Закономерно возникает вопрос о необходимости такой этики и морали сегодня.
Очевидно, что они необходимы в ряде случаев, чтобы приблизить человека к состоянию душевного равновесия, к ощущению защищенности, установив некоторый дигитальный континуум для поведения в случаях растерянности, усталости, болезни. И к тому же они формируют безотказную архаическую программу в бессознательном, которая начинает автоматическую работу в критической ситуации, вытесняет инстинкт страха смерти и задает целеполагание мыслям и движениям субъекта. В результате он преодолевает препятствия, даже смертельно опасные. Таким образом, человек сам способен воспользоваться добротной психотерапевтической технологией, причем она будет работать безотносительно к тому, является ли он «настоящим верующим» или нет.
Необходимо понимать, что возведение моральных категорий в абсолют как общественных обязанностей выгодно в первую очередь государственным структурам. Принцип простой – если удастся проконтролировать интимные моменты душевной деятельности человека, то удастся проконтролировать и поведение самого человека, подвергая его эксплуатации. Такого рода моральные представления имеют интроектную основу и воспринимаются субъектом без критики, ясного восприятия и осмысления. Человек – существо дрессируемое, это хорошо доказывают успехи поведенческого направления в психологии. Его можно, например, научить всегда говорить правду. И он будет честен и правдив по привычке, но правда по привычке мертва. Эффективность такого безжизненного социального образования является сомнительной. Можно предположить, что вряд ли тот летчик, который сбросил атомную бомбу на Хиросиму, испытал в детстве дефицит объяснений того «что такое хорошо и что такое плохо». Эти объяснения не помешали ему в считанные мгновения убить триста тысяч мирных жителей, после чего, вернувшись на базу, со словами «я исполнил свой долг», он отправился спать и спал, по его словам, без кошмаров. Суть тут не в том, что он был сразу, с самого начала жизни аморален, а в его бессознательности, душевной слепоте.
То, что моральные представления современного человека обычно имеют интроектную основу и приводит к тому, что они либо травмируют своего носителя, либо не «работают» в экстремальных ситуациях.
При попытке выработать те или иные моральные критерии, необходимые для здорового функционирования психики, было бы не очень разумно игнорировать и биологические основы человека. Для здорового человека, как существа не только социального, характерен натиск и экспансия во внешнем мире, предприимчивость, свои амбиции и мечтания. Не исключено, что состояние психического здоровья с учетом этого будет включать в себя некоторый баланс, гармонию между индивидуальными интересами и интересами общественными, интересами той группы, к которой принадлежит индивид. Эта проблематика наиболее остро звучит в философии у Ф. Ницше. Он считал, что должны приветствоваться такие «сильные и опасные стремления как дух предприимчивости, безумная отвага, мстительность, хитрость, хищность, властолюбие…», на первый план в его философии выдвигаются понятия силы жизни, воли к власти, сверхчеловека, переоценки всех ценностей. У него довольно жестко противопоставлены мораль «хозяев» с ее индивидуально-биологическими истоками и мораль «рабов», отрицается способность слабого и альтруистичного субъекта к проявлению истинного милосердия. С этим можно спорить или не спорить, но бесспорно то, что если индивид не будет принимать в расчет в свою биологическую сущность и будет излишне социализирован, то обязательно придет к неконкурентоспособности, и более сильные столкнут его с «дороги жизни» с самыми лучшими «моральными» намерениями. Психика человека и совмещает в себе два качества, два полюса, необходимые для жизни. С одной стороны, каждый сражается за себя, за своих потомков, за свое право «быть». С другой стороны человек, как существо социальное, обладает адаптивными навыками для поведения в группе, что придает ему силы. Эти два полюса, которые сложились эволюционно, в сущности, и являются тем, что мы часто в бытовом понимании обозначаем как «добро» и «зло».
В линии философии жизни, начиная с Артура Шопенгауэра, сформировалась точка зрения на жизнь как бесцельное иррациональное влечение. Ф. Ницше дополнил это утверждением о том, что человек имеет направление внутри себя, его целью является жизнь сама по себе. Такие утверждения требуют от человека мужества и попыток взглянуть на свою жизнь без «подпорок» и поддержки различных экзистенциальных психологических защит, иллюзий, фиктивных целей, религии. Такая позиция может привести психику к хаосу, но может и укрепить ее, если индивид способен принять ее и более трезво взглянуть на смысл своей жизни. Он может прийти и к большей степени свободы, и сам будет обозначать направление своей судьбы и выбирать, что ему необходимо в жизни и что является главным. Освобождение от иллюзий еще раз подчеркивает мысль о том, что объективно обусловленная мораль отсутствует,- она скорее имеет релятивный характер и отвечает природе субъекта, и тому, к чему он стремится. И когда человек хорошо ориентируется в своем внутреннем мире, честен перед собой, то он способен признать и существование своей собственной морали и ее отличие от стереотипной социальной маски, что и будет сохранять здоровье его психики. При анализе проблематики морально-этических установок субъекта возникает мысль и о том, что в обществе в отношении морали присутствует двойной стандарт: внешне поддерживается некая официальная версия, но каждый при этом имеет свой тип морали, осознавая это или нет. Если этот момент не осознается субъектом, то он может стать источником дестабилизации психики - в таком случае по разным каналам человек получает противоречивую информацию, что ведет к столкновению, «сшибке» в нервной системе, возникновению напряженности.
Вряд ли стоит думать о том, что мораль одного лучше или хуже, чем у другого. Человек имеет право выбора – он может «в поте лица своего зарабатывать хлеб свой», а может этого не делать,- его никто не ограничивает в выборе. Другой вопрос в том, что он может отстаивать свои ограничения, и это довольно тонкий момент, «слепое информационное пятно» в сознании – человек несчастлив потому, что он сам выбрал такой путь. Ссылка на обстоятельства непродуктивна, - она только отражает механизмы психологической защиты – рационализацию и вытеснение у такого субъекта.
Не вызывает сомнения тот факт, что для зрелой личности прежде всего характерна цельность, спонтанность, естественность. Это способствует гармоничному движению субъекта в обстоятельствах в современном сложном мире. Но этому препятствует так называемое «воспитание характера», которое выливается в чрезмерное ограничение рамками дисциплины и морали. За построением таких структур стоит страх личности быть неадекватной или неспособной в тех или иных обстоятельствах. Жизнь требует принятия мгновенных решений, и для того, чтобы, избежать ответственности и готовности, люди идут на хитрость и создают характер-механизм, который создает для себя ограничения. Но это ведет к противоположному результату - личность утрачивает способность свободно двигаться в обстоятельствах и реагировать на них. Необходимо отметить, что такому положению вещей способствуют взаимоотношения в семье, в системе образования и на работе. Все в обществе учит человека себя ограничивать – «необходимо быть добрым, хорошим, будьте этим, будьте тем». И родители, и учителя с самыми добрыми намерениями дают множество хороших, с их точки зрения, советов, или контролируют поведение. Но, в конце концов, они получают личность, страдающую комплексами вины, нерешительности и способную к гиперкомпенсаторному продуцированию паттернов девиантного поведения. В результате субъект будет тревожным, напряженным, невротичным, пытаясь контролировать ситуацию всегда и везде, и самого себя в ней. И человек взваливает на себя «груз», что его внутренняя жизнь не может быть произвольной. А на самом деле душевное равновесие состояния естественности включает в себя мудрость и разумность в отличие от общественной морали, в которой есть только добро и зло. Естественное состояние души человека предусматривает прежде всего мудрость, а не доброту. Он чувствует, что на уровне сознания нет разницы между правильным и неправильным. Попытки произвести такое размежевание с помощью воли и приводят к конфликту, внутреннему напряжению, и в любой момент личность может утратить равновесие потому, что для ее поддержки необходимо большое количество энергии, которая рассеивается впустую. Ум человека имеет тенденцию завершать что-либо незавершенное. И если в разуме возникает та или иная мысль, с негативной или позитивной окраской, то человек должен прожить и ее полностью, и ее противоположность, придя к синтезу, так как бытие и мышление человека в состоянии психической нормы диалектичны. Иначе незавершенность приведет к увеличению внутреннего напряжения и нервозности.
Психика адаптивной личности не требует обычно внешней коррекции, так как эволюционно и биологически располагает мощными механизмами зрелой защиты. Сбои начинаются как раз тогда, когда что-либо нарушает ее естественную деятельность. По этому поводу есть хорошо известная история о том, как ученый встретил многоножку и заинтересовался ее способностью к передвижению, не рассуждая о последовательности своих действий. Это чудо действительно требовало научной разработки и концептуализации, и поэтому ученый задал ей вопрос о том, как она двигается. Многоножка задумалась. Впервые в ее сознание проник такой вопрос, и, пробуя понять, как стронуться с места, она утратила равновесие… В этом контексте и жесткость приложения принципов общественной морали к психологии субъекта можно рассматривать как явное недоверие к возможностям человека. Попытки приладить что-то внешнее к поведению и представлениям еще раз подчеркивает и эгоизм, так как Эго человека постоянно его тревожит, требуя «улучшать» свою сущность. Человек не доверяет себе, своей внутренней жизни, и поэтому он привносит в свою жизнь жесткие правила и принципы и начинает соотносить себя с какими-то экспектациями и играми других. В его разум входит разделение, множественность и поэтому с ним может быть ситуация, которую ученый создал для многоножки. Тогда человек будет несчастлив, и его не спасут догмы, но от этого выиграет общество, так как подавленного, озабоченного индивида легче эксплуатировать.
Путь к сохранению психического здоровья и моральному созреванию скорее имеет медитативный характер, включающий восприятие, анализ, переработку внутренних конфликтов и социальной информации. Отсюда и контекст решения морально-этических вопросов. Психические процессы обладают энергетикой, и если человек внимателен, то его энергия не разделена. Если энергия собрана, сфокусирована, то отрицательные переживания, черты и чувства - гнев, жестокость, жадность и др.- не имеют силы для протяженности во времени. Сами по себе чаще всего они являются проявлениями слабости или глупости, когда субъект находится в состоянии анархии и дисгармонии. Человек, располагающий глубоким внутренним спокойствием, не будет против своих отрицательных черт. Иначе он придет к парадоксу. Если он жесткий и упорно думает о мягкости и доброте, то у него есть только один путь: он становится жестким к самому себе. Этот парадокс имеет свою логику – если с кем-то или с чем-то вести борьбу, то начинаешь пользоваться техникой и приемами врага. Человек выбирает тяжелый путь, так как рассматривает свой «недостаток» как вызов самому себе и начинает бессмысленную борьбу. Такое разделение своей энергии и приводит его к тревоге, депрессии, низкой самооценке.
Таким образом, правильное и моральное в отношении к субъекту – это не то, что выступает как антитеза неправильному, а то, что естественно для него. Человек выполняет свою, сугубо индивидуальную миссию в жизни и не должен быть фальшивым, отвечая потоку желаний других. Его счастье и способность к функциональной автономии располагаются в плоскости, отличной от общественных запросов к нему. Если человек психически здоров, если он одновременно спонтанен, собран и способен выработать здоровую индивидуальную мораль.