10. ОСОЗНАВАНИЕ: КОРНЕВАЯ СИСТЕМА “Я” - Обитаемый человек. Терапевтическое исследование личности - Польстер Ирвин

Гештальт-терапия внесла один из наиболее важных вкладов в психотерапию, распространив фрейдовскую идею инсайта на гештальт-концепцию осознавания. Перенос этой идеи привлек внимание психотерапевта к актуальному осознаванию момента за моментом. Последовательное осознавание, а также подключение его к поиску причин неблагополучия пациента, заняли свою нишу в психотерапии. Какого бы масштаба ни было осознавание, оно происходит всегда и может проявляться по-разному, от самой безобидной скуки до гнева, с его взрывчатой энергией.

Концепция осознавания приближает терапевта к простым переживаниям, она высвобождает переживания, которые могут способствовать распознаванию “я” пациента.

Например, пациент испытывает неприятные ощущения в животе. Если связать эти ощущения с его постоянной потребностью быть осторожным, это поможет выявить его “осторожное я”. Другой пациент краснеет и смущается, когда рассказывает о своем успехе. Это может напомнить ему время, когда он хвастался перед друзьями своим участием в студенческом спектакле. Затем, когда он чувствует поверхность своего лица, это смущение обжигает его и выводит на свет его “честное я”, которое перекрывает “хвастливое”. Другой пациент имеет заветное желание пить, кутить и веселиться. Это желание может высветить его “я-кутилу”. Или пациент смущается и не знает, как начать беседу с терапевтом во время первой сессии. Это его состояние может привести к признанию его “конформистского я”, которое побуждает его всегда искать “правильный способ” поведения.

Эти простые осознавания похожи на знаки, описанные в главе 5, которые прокладывают путь к “я”, минуя их определение и восстановление. Характеристики и переживания, которые осознает пациент, косвенно направляют его к более глубинному осмыслению своего внутреннего мира. Они становятся маленькими ступеньками, шагая по которым, человек постепенно разворачивает свою жизнь.

Осознавание и его роль

Концепция осознавания имеет два ключевых преимущества перед концепцией инсайта: первое — союз осознавания с возбуждением и второе — распространение осознавания на терапевтический опыт.

Осознавание и возбуждение

Осознавание гораздо теснее связано с возбуждением как источником энергии, нежели инсайт со своим источником энергии — либидо. Кроме того, оно создает более сильное ощущение личной целостности. С помощью возбуждения энергия воплощается в ощущения, чувства, эмоции и все другие состояния сознания.

Возбуждение дает прямое физиологическое подкрепление осознаванию, и его общий смысл может быть легко доступен людям. Людей возбуждает что-то конкретное. Таким образом, возбуждение напрямую связано с проявлением чувств, оно не существует как отдельный резервуар психической энергии. Переживание предъявляется в полном объеме и не требует особых интерпретаций и версий, которые неизбежно возникают в связи с либидо и инсайтом.

Теория Фрейда обошла своим вниманием телесные переживания, зато Вильгельм Райх сделал попытку поместить либидо в телесную оболочку (Wilhelm Reich, 1949). К сожалению методы, которые он применял в своей практике, были слишком импозантными для психотерапии. Тем не менее эти методы были еще одним шагом к признанию силы периферического осознавания. Райх исследовал внутреннее возбуждение пациентов, возникающее в ответ на внеш­нюю стимуляцию сексуальности, страха и любопытства. Он акцентировал внимание на соединении живой психической энергии с непроизвольными реакциями. Такой подход переворачивает взгляд на внутреннее состояние человека как на “молчащего партнера” или таинственного вдохновителя поведения человека.

Для того чтобы проиллюстрировать, каким может быть ощутимое мгновенное и детальное осознание и как оно проявляется на элементарном уровне, я приведу отчет одного студента-психолога. Ему было дано задание обратиться к своим внутренним переживаниям и проследить их течение. Когда студент концентрируется на своих телесных ощущениях, мы сталкиваемся с его подспудным возбуждением, которое лежит в основе фокусированного осознавания:

“Прежде чем обратить внимание на тело, я осознавал телесные ощущения только как общий гул, что-то похожее на слабо различимое ощущение общей жизненной силы и тепла. Однако попытавшись разделить свое ощущение на компоненты, я изумился. Я осознал целый комплекс напряжений в разных частях своего тела: в коленях и ниже, в районе диафрагмы, в глазах, плечах и шее. Это открытие сильно удивило меня. Мне показалось, будто я вошел в какое-то чужое тело с множеством напряжений, зажимов и давления. Это тело было непохоже на меня. Почти сразу после моего открытия я смог расслабиться и снять эти напряжения. Это, в свою очередь, дало мне повод осознать ощущение освобождения и даже восторга. Это была неожиданная свобода, радость и готовность ко всему, что бы ни случилось” (Perls, Hefferline, and Goodman, 1951).

Конечно, этот отчет мало говорит о терапии как таковой и о сложностях использования процесса осознавания в настоящей сессии, и все-таки он демонстрирует, насколько мощным может быть осознавание для понимания “я” и как сильно осознавание может повышать энергию и заинтересованность человека.

Такое самонаблюдение, вызванное простой концентрацией на телесных переживаниях, уходит несколько в сторону от идеи Райха. Он сделал две вещи: распространил переживание либидо от эрогенных зон на общее ощущение телесной радости и описал конкретные проявления либидо как телесные пульсации. Для гештальт-терапии важно простое и живое возбуждение, которое управляет всей активностью человека, какой бы она ни была (это Перлз взял от Райха) — сексуальной, разговорной, интеллектуальной, и какие бы формы ни принимала — смех, слезы, крик и т.д. Перлз совместил свои собственные идеи с представлениями Райха о мгновенных ощущениях и жизненной силе невербальной энергетической направленности, о глубинных потоках человеческой энергии и их способности внезапно выходить наружу.

Расширение круга переживаний

У осознавания есть и второе преимущество по сравнению с инсайтом. Оно заключается в том, что позволяет гештальт-терапии распознавать круг переживаний как фактор, формирующий “я”. Внимание, сфокусированное на осознавании, выявляет непрерывность переживаний пациента и добавляет детали к любому интеллектуальному пониманию.

Концепция осознавания вызвала у меня более пристальный интерес к тому, как пациент говорит, сидит, как ему удается уходить от важной темы в разговоре; к тому, что он знает о своих ресурсах — все множество осознаваний, которые стали для меня сигналами, указывающими на переживания пациента. Феномен осознавания включает большое разнообразие переживаний — от простого ощущения и движения до осознавания чувств, убеждений, реакций. Он охватывает все человеческие чувства, из которых состоит жизнь. В процессе терапевтического исследования этот феномен разрастался, как дрожжи для пирога. Именно “множественность осознаваний” и становится главным ингредиентом для формирования “я”.

Такой пристальный интерес к осознаванию, однако, не только не отрицает важность инсайта, но рассматривает его как незаменимую форму осознавания. На уровне инсайта человек обнаруживает взаимосвязь между событиями. События, находящиеся в фокусе внимания, получают перспективу и могут пролить свет на внутренний мир человека. Инсайт — это мгновенное озарение, то есть явление, которое происходит эпизодически. В отличие от инсайта, осознавание происходит всегда.

Признавая за осознаванием роль основного инструмента в открытии “я” человека, необходимо признать и господство такого простого феномена, как непрерывность.

В концепции непрерывного осознавания гештальт-терапия также учитывает интервал, который возникает между мгновенным и накопленным осознаванием, так как последнее формируется в процессе всей жизни. Несомненно, мы должны стремиться к тому, чтобы накопленное за долгий период осознавание давало человеку более или менее стойкое ощущение личной целостности. Разнообразные “я” синтезируют разрозненные мгновенные осознавания в сгустки переживания, восстанавливая непрерывность.

Осознавание и смысл

Процесс преобразования непрерывного осознавания в разнообразные “я” представляет собой этап развития смысла. Эти “я” помогают нам понять, кто мы, а это ключ к созданию чувства целостности. Постижение смысла достигается двумя способами: горизонтально и вертикально (см. главу 5). В горизонтальном измерении смысл достигается с помощью непрерывных осознаваний, когда они отпущены на свободу и выявляют связи между тем, что происходит, и тем, что произойдет дальше. Развитие смысла происходит шаг за шагом в процессе последовательных переживаний. Одно изолированное переживание не даст такого результата. Каждый шаг постепенно приводит к новому пониманию контекста собственных переживаний. Смысл в вертикальном измерении достигается через интерпретации и инсайт. Вертикальный смысл часто возникает как внезапное озарение — неожиданно, драматично, нарушая естественный ход переживаний человека.

Однако никакое осмысление не приходит только внезапно или только постепенно. Как правило, эти процессы пересекаются. Я думаю, что терапевты любой ориентации не должны отказываться ни от одной из форм осознавания, будь то инсайт или непрерывное осознавание. Сам по себе инсайт не предполагает непрерывного процесса осознавания, ему нужен лишь точно выбранный момент. С другой стороны, постепенное осознавание могло бы стать бесконечным, если бы пациента или терапевта периодически не посещали озарения.

Вы, конечно, можете спросить, почему же в попытках затянуть брешь между идеей общей энергии и непосредственными переживаниями гештальт-терапия отказывается от незаменимого — основной глубины человеческих переживаний. А вдруг этот исключительно феноменологический опыт, как, например, опыт студента, описанный в его отчете, создает неуправляемое ощущение целостности? Не упускает ли он часть своей жизни, неосознанные желания и неясные побуждения? Почему мы не можем обратиться к детским страхам, которые испытал наш пациент в темной комнате, где он чуть не попал в лапы чудовищу, или к его первой драке с соседскими мальчишками? Ведь эти переживания могли бы осветить глубоко запрятанные уголки его разума.

Соприкосновение с поверхностными и глубинными переживаниями является ключевым требованием в исследовании значимых переживаний. Что бы ни происходило, это всегда включено в пространственно-временной контекст, в том числе подсознательные и любые другие переживания, которые могут оказаться значимыми. Гештальт-терапевты называют это грунтом, в котором находятся все непосредственные переживания. Существование глубины, как правило, осознается, когда переживания бывают яркими, сильными или слишком навязчивыми. Тем не менее, глубина, о которой я говорю, достигается человеком при соприкосновении с любым осознаванием, в любом доступном для него контексте. Я бы сказал, что глубина устраняет изоляцию любого отдельного события от других значимых событий.

Загадочное бессознательное, прозванное в психоанализе “географией глубины”, очень редко может быть расшифровано. Лишь у нескольких моих пациентов во время терапии всплыли воспоминания, которых прежде никогда не было. Чаще всего происходящее идет рука об руку с ложным возвращением в подсознание; на самом деле люди лишь скользят по его краю и только иногда, как бы внезапно, видят свои старые представления в новом свете. Внезапное появление вытесненных переживаний — для многих терапевтов устаревшая романтика, которая фрустрирует и отвлекает от погружения в глубины подсознания, в то время как то, что они ищут, может находиться у них перед носом.

То, что мы восстанавливаем из бессознательного и считаем вытесненным, часто бывает вполне готово к осознаванию, просто оно стоит в стороне и не ассоциируется с текущим моментом. Сопоставление того, что человек делает сейчас, с ранними переживаниями создает глубину, потому что это переживание перестает быть изолированным. Например, взрослый человек постоянно ввязывается в драки. Если мы узнаем, что в детстве его бил отец, то получим нужную глубину актуальных переживаний, даже при том, что человек мог и не забывать своей детской травмы. Он просто находит связь между этими двумя переживаниями. Мы можем ощутить всю полноту своего успеха в институте, если вспомним, что были отличниками в первом классе школы. Мы можем лучше понять свое желание помочь людям в беде, если свяжем это со своими детскими страхами, когда мы заблудились в лесу и кто-то помог нам найти дорогу.

Однако восстановление этих отдаленных связей не исчерпывает всех требований для переживания глубины. Какими бы значимыми ни были переживания, как бы искренне терапевт ни доверял признакам глубины, всегда существуют и другие, более приемлемые способы для переживания глубины.

Примером “глубины на поверхности” может послужить переживание моей пациентки, которая жаловалась на то, что не может получить истинного удовольствия от участия в вечеринках. В процессе терапии она вспомнила времена, когда искренне радовалась встречам с друзьями. Эти воспоминания восполнили пробел в ее переживаниях, но не дали ей ощущения глубины. Чувство глубины переживания пришло к ней, когда я попросил ее закрыть глаза и рассказать мне, что она чувствует внутри.

Сначала ей было трудно закрыть глаза, она привыкла к поверхностному осознаванию и испытывала страх перед тем, что может обнаружиться. Для некоторых людей (такая сильная защита от внутренних переживаний особенно характерна для пограничных пациентов) просьба сфокусироваться на внутренних ощущениях бывает слишком сложна и может вызвать состояние, близкое к паническому. Моя пациентка, к счастью, не принадлежала к числу таких людей и смогла выполнить мою просьбу.

Глубоко погрузившись в свои переживания, она описала мне некоторые ощущения, а также свое ключевое осознание, связанное с напряжением в области живота. По прошествии некоторого вре­мени она сказала, что ее дыхание стало очень поверхностным. Она продолжила концентрироваться на своих внутренних пережива­ниях, и напряжение вдруг исчезло, а дыхание стало углубляться.

Эта новая глубина дыхания привела мою пациентку к прямому осознаванию своего внутреннего оживления. Она больше не удивлялась, почему бывает безразлична к тому, что происходит вокруг нее. Эти ощущения были гораздо лучше, чем чувство включенности в происходящее, она была поражена состоянием глубокой умиротворенности. Фактически она испытывала желаемое чувство захваченности происходящим, но ее это больше не заботило. Ее самооценка стала намного глубже суетного беспокойства по поводу своих реакций.

Общее и детальное осознавание

Для того чтобы расширить возможности осознавания, которое формирует “я” человека и создает ощущение собственной глубины, я предлагаю включить в терапию процесс переплетения общего и детального осознавания. Это переплетение налаживает связи в осознавании переживания, когда человек готов его принять. Такое переплетение помогает выявить скрытый смысл осознавания, делая его более плодотворным в процессе идентификации “я” (Polster, 1970; Polster & Ploster, 1973).

Общее осознавание всегда находится в центре внимания, человек замечает его без детальной проверки: это фраза, сказанная в разговоре, чувство печали, детские воспоминания, злость на чей-то плохой совет, разочарование по поводу несостоявшегося путешествия. Такие состояния, воспоминания, чувства и мнения важны сами по себе, их можно принимать поверхностно. Но они также содержат детали, которые могли бы создать более подробные очертания переживания.

Представьте себе, что вы кусаете яблоко. Это ваше общее осознавание. Вы осознаете, что кусаете яблоко, и этого достаточно. Но существуют и детали, и если они также будут осознаваться, вы можете испытать более глубокое переживание. Вы можете подумать о том, какое это яблоко — сладкое или кислое; о том, как бы оно сочеталось со вкусом сыра; оно может напомнить вам о яблоне, растущей в вашем саду, и т.д. Все эти детали придают объемность такому, казалось бы, простому переживанию, как откусывание яблока.

Еще один пример. Представьте себе, что пациент говорит: “Я ехал к вам с таким хорошим настроением”. Это общее осознавание имеет множество деталей, которые тоже можно осознать. Возможно, фраза сопровождалась какими-то жестами, кивком головы, особым выражением глаз. Эти слова могут быть произнесены с горечью или иронией, что сильно отличается от простого выражения хорошего настроения. Например, интонация голоса пациента может быть мягкой или жесткой, его жесты могут быть уверенными или вялыми, взгляд веселым или грустным. Осознавание разнообразных качеств хорошего настроения для этого пациента может дать ему гораздо больше глубины, нежели простая фраза.

Любое взаимодействие между общим и детальным осознаванием уместно для определения различных “я” человека, а возникающая глубина помогает пациенту лучше понимать, каким образом эти разные “я” участвуют в его жизни.

Переплетение любого общего осознавания с детальным — общего с его частями — добавляет индивидуальные оттенки, направленность и глубину переживанию; в противном случае оно будет выглядеть слишком стереотипным, механическим и обобщенным. Например, пациент говорит, что он собирается позвонить своей дочери. В этот момент он осознает свое желание поговорить с дочерью — это лишь общее осознавание. Желая уточнить детали, терапевт замечает: “Что-то я не вижу у вас большого энтузиазма по поводу этого звонка”. Пациент отвечает: “Не в этом дело, я боюсь ей звонить”. Осознавание чувства страха — это детальное осознавание более общего желания позвонить дочери. Если терапевт не сделает подобного замечания, осознавание останется общим, а страх пациента — неосознанным. На этом примере хорошо видно, что детальное осознавание может способствовать развитию терапевтического процесса и имеет важные перспективы.

Процесс переплетения осознаваний и изменения направления внимания воздействует на пульсацию возбуждения ощущений, что делает переживания свежими и яркими. Этот процесс является душой познания, он побуждает события следовать одно за другим. Такая динамика помогает человеку преодолеть обыденность и делает переживание интересным. С восстановлением простой вибрации осознавания переживание становится желаемым, а это несомненно способствует усилению самосознания.

Процесс переплетения общего и детального осознавания может подключиться к тому, что терапевты часто принимают за подсознание, однако это более содержательные пласты переживаний. Они могут не иметь болезненного характера, как это часто приписывают подсознанию, а являются просто элементами, включенными в контекст общего осознавания.

Многих людей может отталкивать такое намеренное вторжение в их глубинные переживания, поэтому терапевту необходимо проявлять деликатность, терпение и воображение. Некоторых пациентов отталкивает и пугает обращение к собственному внутреннему миру, другим это занятие кажется глупым, третьи послушно выполняют задание, не особенно надеясь найти для себя что-то интересное и, естественно, у них ничего не получается.

Художники, гурманы и монахи — те немногие люди, которые умеют находить удовольствие в исследовании собственного детального осознавания. Поскольку способ художественного осознавания более распространен, чем терапевтический, этот опыт может быть полезным терапевту. Творческий человек способен сопоставлять разные уровни осознавания, на которых он работает — это свойство весьма поучительно для терапевта. Однако ему не следует дублировать этот способ, у него есть свой собственный.

В своей книге “А теперь похвалим знаменитых людей” Джеймс Аги (1941) рассказал о жизни рабочих-переселенцев на Юге во время Великой депрессии. Его описание является хорошим примером детального осознавания, в основе которого лежит общее осознавание. Доступность детального переживания становится очевидной, когда Аги позволяет выйти на поверхность своему собственному подспудному осознаванию и создает взаимодействие между различными способами осознавания. Я хочу привести отрывок, где он описывает состояние сознания своей героини Энни Мэй так, как не смогла бы сделать она сама, если бы не детский взгляд, мужской ум и воображение самого художника — Джеймса Аги.

“Энни Мэй смотрит в потолок, ей так сильно хочется спать, будто она пролежала всю ночь без сна. Она лежит рядом с мужем и вглядывается в темноту; потолок становится живым, он тоже смотрит ей в глаза и давит на нее всей тяжестью прожитого дня. Ей хватает настоящей усталости, эта ноша как будто лежит на всем ее теле, этот день тянется с юных лет; нет, она больше не хочет этого; она принадлежит к тому племени, которое, кажется, заключило какое-то грандиозное соглашение истощать себя до последнего, лишь бы не отдыхать во сне; для таких, как она, утро превращается в неименную пытку. Но когда потолок и стены стали различимыми, они больше не помогали ей, и она вырвала себя из ночи, втиснула в платье и, шаркая туфлями, поволокла через прихожую в бассейн, зачерпнула две пригоршни воды и смочила лицо; судорога пробежала по всему ее телу; она вытерлась; теперь она способна быть живой, чтобы работать.

Главная ее работа — разводить огонь, готовить бисквиты, яичницу, мясо и кофе”.

С помощью переплетения осознаваний Энни Аги оживляет неясные детали, наполняющие существование, и передает нам ощущение своего “мучительного я”. Эта пульсация восприятия, изменений позволяет автору поднять личность своей героини и ее окружения на более значимый уровень существования. Как могло осознавание, которое описал Аги, соотноситься с Энни? Каким волшебным образом могла Энни так воскрешать себя к жизни? Хочется думать, что и наши пациенты способны на такое воскрешение — развивая открытость к таким внутренним переживаниям, как яркие ощущения борьбы, в которой Энни неизменно оказывалась жертвой. Как она могла воплотить свои драматические ощущения в яркие переживания?

Психоаналитик мог бы интерпретировать описания писателя как его собственные глубинные чувства. У писателя есть преимущество — он общается с безопасной читательской аудиторией. Более того, он не обязан согласовывать свои представления о характере героя с его прототипом. Обычно прототипы видят себя совершенно иначе, чем их видит писатель. И от того, насколько хорошо писатель умеет разрешать разногласия между самим собой и характерами своих персонажей, зависит качество его работы. Правда, от его неудачи пострадает только он сам и, может быть, некоторые разочарованные читатели.

Большинство пациентов обращают лишь мимолетное внимание на сложное осознавание. Терапевт должен понимать, что он не может быть таким же настойчивым, как писатель, который не успокоится, пока не допишет последнего слова. То, что обычно переживается пациентом как нежелательное вторжение, может стать желаемым. Возможные запинки нужно преодолеть, чтобы они развивались в сторону большей ясности, и тогда возникает такое осознавание, что даже заурядный или искалеченный человек может изменяться и прогрессировать. Я полагаюсь на снисхождение, когда на ощупь иду вместе с моим пациентом на поиски его потерянных переживаний.

Пример из практики: сновидение

Вначале я бы хотел привести работу со сновидением моего пациента. Этот сон произвел на него очень сильное впечатление. Мне хотелось бы обратить внимание читателя на терапевтический прогресс, достигнутый на разных уровнях осознавания, хотя мы и не дошли до ключевого осознавания.

Итак, мой пациент был сильно поражен своим сновидением, в котором он занимается сексом со своей матерью. Общее осознавание, представленное в сновидении, кажется слабым, неглубоким, оно скорее движется по поверхности, извлекая переживание из загадочной темноты.

Вот что рассказал мой пациент:

“Этот сон очень смутил меня, потому что был очень сексуальным. Я видел свою мать молодой женщиной. Мы лежали в постели обнаженные, лаская друг друга. Но я чувствовал, что меня как будто там нет, то есть я только хотел бы этого. Я чувствовал, как будто она хочет, чтобы я был там, и я должен быть там. И я вроде бы изображаю, что я там. Я был будто пойман с поличным, и хотя и не был виноват, но я помню, что на самом деле меня там быть не должно. Но я не показываю этого, ни слова не говорю. Я только веду себя так, как будто мне надо быть здесь. Очень странно”.

В этом сновидении доминирует общее осознавание инцеста и амбивалентность Эдипова комплекса. Мой пациент вспоминает сон честно и бесстрастно, но поскольку он склонен к навязчивостям и легко застревает на одной идее, я был предельно осторожным, стараясь не давить на него и не вытягивать из него больше, чем он говорил сам. Конечно, такая осторожность не нужна была писателю Джеймсу Аги, который описывает состояние Энни Мэй. Но я терапевт и должен способствовать постепенному детальному осознаванию.

Для того чтобы пробудить детальное осознавание, я обратился к комментариям моего пациента по поводу секса с матерью. Я спросил его, какой аспект переживания стоит за этим. Его ответ был таким: “Мы были голыми под простыней, она ласкала мои гениталии, но... мне кажется, сношения не произошло, мы только лежали вместе. Такое впечатление, как будто это было уже после... В основном она меня только ласкала. Ну и ну!”

Мой простой вопрос спровоцировал сильную концентрацию внимания. Подробности сексуального переживания открыли новый уровень возбуждающей реальности. Пациенту хватило смелости и откровенности признать ласки матери. Это детальное осознавание было слишком “горячим” для него, и он сразу же переключил внимание на другую деталь — “нездоровый” характер этого сновидения. Пациента тревожила мысль, что в детстве мать сама могла быть инициатором его сексуальных переживаний.

Он очень боялся думать о том, что у матери могли быть такие “непозволительные” сексуальные намерения по отношению к нему, а кроме того, боялся столкнуться лицом к лицу со своей собственной сексуальностью. Его отвращение к этому просматривается и в сновидении. Угроза чистому образу матери была главным шоком для него. Одна только угроза ее чистоте привела моего пациента в состояние смятения, хотя он не мог вспомнить никаких признаков своего сексуального влечения к матери в детстве. Он сказал, что боится узнать правду о ней и о “болезненной” природе своего сна. Восстановление деталей и последовательное изложение переживаний позволили моему пациенту успокоиться. Для того чтобы помочь ему завершить незавершенное действие, связанное с матерью, я спросил, что он мог бы сказать своей матери. Его ответ высветил новые детали, которые были связаны с реальностью. Он стал рассказывать мне о болезни матери и немного отвлекся от болезненного сновидения.

Терапевт: Что бы вы хотели сказать своей матери?

Пациент (длинная пауза): Мама, это как-то дико: ты ведешь себя и как моя мама и одновременно как моя подружка.

Терапевт: И что отвечает мама?

Пациент (со слезами): О-о! Мне так трудно говорить о ней, мне так грустно! Я думаю о ней, настоящей, а не о той, которая во сне. Я вижу ее живую, какой она была... какую я видел перед ее смертью. (Всхлипывает.)

Смерть матери, тоже являвшаяся деталью осознавания, сменила его “сексуальную” вину и смятение на настоящую печаль — переживание, которое требует собственного разрешения.

Терапевт: Она была тяжело больна тогда. Но во сне она не была больной. Сон похож на воскрешение.

Пациент: Во сне она говорила по-другому. Во сне и в реальности у нее совершенно разные характеры.

Терапевт: Хорошо, давай послушаем обеих.

Пациент: Во сне она сказала бы что-нибудь вроде: “Все в порядке. Это весело. Побудь со мной”. Реальная мама сказала бы нечто вроде: “Я даже не подозревала у тебя таких чувств. Наверное, тебе очень тяжело”. Она была очень заботлива и участлива, и все это... (снова заливается слезами) я потерял. (Громко рыдает.) Она была такой доброй. Таких добрых людей, как она, я больше не встречал.

Терапевт: Скажи ей, что ты чувствуешь по этому поводу.

Пациент (судорожно ловит воздух): О-о, мама, ты такая добрая, такая нежная. С тобой все так легко и просто. Если что-то огорчало меня, я всегда мог прийти домой, просто побыть рядом с тобой — и мне уже казалось, что все не так плохо. Даже когда я злился на тебя, не хотел быть рядом с тобой и хотел быть мужчиной, а не маменькиным сынком, ты могла находиться в другой комнате, и все равно я приходил в себя.

Терапевт: Она принимала тебя таким как есть.

Пациент: Да-а, да. (Всхлипывает.) Я думаю, для нее это было самым важным. Она умела принимать меня таким как есть. Теперь мне так тяжело от того, что когда-то я мог злиться на нее. Получается, что, отдалившись от нее, я чувствовал, что оскверняю ее доброту.

Терапевт: Это трудно — быть способным принять мать так же, как она способна принять своего сына.

Пациент (смеется и одновременно сморкается в платок, который я протянул ему): Пожалуй, так. Я чувствую себя таким мерзавцем, что не смог сделать этого. Я чувствую себя таким ничтожеством.

Терапевт: А ведь так часто бывает, разве нет?

Пациент: Чувствовать себя ничтожеством по отношению к матери?

Терапевт: Нет. Чувствовать, что сын не может так же принимать свою мать, как мать способна принимать своего сына.

Это была хитрость — говорить о своем ничтожестве, а не о том, как отозваться на материнскую заботу собственной заботой о ней. Она усложнила мой терапевтический выбор. Надо ли мне работать с его новым осознанием своего ничтожества или вернуться назад к теме материнской защиты? Я выбрал последнее, делающее более непосредственный акцент на его независимости. В течение сессии мы уже один раз проскочили мимо этого его заявления, и нам следовало завершить его.

Он должен был убедиться в том, что ему не нужно копировать материнскую снисходительность, для того чтобы чувствовать себя любящим сыном. Сексуальная тема больше не находилась в центре внимания, хотя по-прежнему подспудно вызывала чувство вины, но я не стал акцентировать на этом внимание, и он переключился на ее заботливость. Эти нюансы были безусловно важны, но не они были главными в его сновидении.

Основное требование терапии — следовать намекам и знакам пациента — чрезвычайно сложно выполнить, когда они противоречат друг другу. В случае с моим пациентом в противоречие вступили заботливость и сексуальность его матери. По какому пути направлять пациента? Это должен распознать терапевт, ведь работа может продолжиться или оборваться в зависимости от его выбора. Процесс распознавания и следования знакам пациента подробно описан в главе 5.

В дальнейшем ни я, ни мой пациент больше не возвращались к теме сексуальности. Мы сфокусировали свое внимание на более общем чувстве вины — новом общем осознавании, которое также требовало детального осознавания. Эта новая тема перекрыла тему сексуальности, хотя и была вызвана ею. Новая тема касалась скорее ответственности моего пациента перед матерью, а также его печали по поводу того, что он не все сделал для нее, когда она умирала. Его сексуальные страхи отошли на дальний план, а их место заняло его смирение.

Кому-то может показаться, что мой пациент не был готов к дальнейшему осознаванию сексуальности, а кто-то может сказать, что я был не достаточно ловок, чтобы помочь ему раскрепоститься, либо сексуальные переживания были не так важны для него и служили лишь поводом, чтобы испытывать чувство вины. Как бы там ни было, мы решили работать с его несексуальными отношениями с матерью. Это было важнее, и в какой-то момент мы ушли от сновидения как такового. “Хэппи энд” с оговоркой. Должны ли мы двигаться до самого дна? Я так не думаю. Ведь подсознание не имеет пределов, а наши желания должны иметь границы.

Терапевт должен понимать: когда получена одна тема, другая (в нашем случае прямое сексуальное переживание) может быть потеряна. Художники с помощью вдохновения умеют достигать ясности, глубины, колорита, но, увы, это лишь терапевтические цели, но не терапевтические достижения.

Сновидение моего пациента пробудило очень интенсивное переплетение детальных и общих переживаний, но чаще терапия направлена на менее сложные явления. Например, заметив усмешку на лице, я могу сказать пациенту, что он выглядит озадаченным. Это может вызвать к жизни новое детальное осознавание, в то время как сам пациент может не улавливать своей озадаченности, даже если она написана у него на лице. Не осознавая свою озадаченность, он будет участвовать в беседе, но не прояснит свои переживания. Беседуя с пациентом, терапевту необходимо углублять тему, потому что глубина создает возбуждение, побуждая пациента к новым эмоциям и поведению.

На этом пути в осознании пациента, как, впрочем, и терапевта обычно возникает некоторое торможение — им трудно решить, какие эмоции и поведение, вызванные возбуждением, считать подходящими. Это создает некоторую инертность в развитии темы. В момент сильной тревоги пациент может не понимать, какое подспудное возбуждение ведет его вперед. Эта неопределенность и боязнь реального усиления возбуждения как раз может и оказаться той самой силой, которая провоцирует тревогу. Страх перед непосредственным и опасным поведением или эмоциональной реакцией на возбуждение должен быть ослаблен, особенно если выбранный путь действительно опасен. Терапевт обязан знать об опасности осознавания, когда, например, возбуждение пациента связано с травматическими переживаниями — разводом, паническим состоянием или потерей работы.

В подобном случае оказать поддержку пациенту можно двумя способами. Во-первых, отнестись к осознаванию как к обычному переживанию, свободному от необдуманных выводов, и согласовать новое осознавание с уже существующим. Итак, в первом случае детальное осознавание способствует обретению целостности, потому что упущенные звенья включаются в активную работу. Например, пациент, случай которого описан в этой главе, был удручен своим сновидением, а его скрытое утверждение, ставшее осознанным, помогло восполнить цельную картину его восприятия, дав ему ощущение внутреннего согласия и силы. Второй способ поддержки состоит в том, что переживание сильного возбуждения, пробуждающего новые идеи и направления, должно идти в темпе, выбранном самим пациентом. Пристальное внимание к естественному последовательному осознаванию устраняет препятствия к осознаванию избранных событий и снижает риск появления болезненных переживаний, потому что новое осознавание согласуется с тем, что пациент уже осознал. Сексуальное сновидение пациента преобразовалось в его отношение к болезни матери именно благодаря осознаванию. Я мог бы сказать пациенту, что он боится своих воображаемых сексуальных притязаний к матери, чтобы не думать том, что в реальной жизни был недостаточно внимателен к ней, когда она болела. Но это могло бы затормозить последовательное развитие его собственного осознавания и повысило бы риск прерывания.

Самоощущение пациента может заключать в себе постепенное прохождение уровней переживаний: ощущения, эмоции, ценности, убеждения, философия и т.д. Терапия раздвигает рамки представлений о себе, чтобы человек мог охватить как можно больше переживаний — от своей позы и выражения лица до представления о своем будущем. Разворачивая процесс обычного осознавания, мы способствуем расширению или восстановлению представления человека о самом себе, а также потребности человека в понимании и дружеском участии, что составляет фундамент психотерапии.