8. ОСОЗНАВАНИЕ - Интегрированная гештальт-терапия. Контуры теории и практики - И. Польстер, М. Польстер

Осознавать наше тело на языке наших знаний и поступков – значит чувствовать себя живым. Такое осознавание является важной частью нашего существования как живых и чувствующих людей.

Микаэль Поляный

Обычно к гештальт-терапии предъявляют претензии, что она целиком опирается на осознавание. Считается, что пациенты и так склонны слишком осознавать то, что делают, и нуждаются скорее в том, чтобы на время терапии освободиться от осознавания и быть более пластичными и спонтанными. На первый взгляд, такое заявление имеет резон. Гештальт-терапевт часто повторяет вопрос: "Что вы осознали из того, что делали; что чувствовали, чего хотели?" Чтобы ответить на такой вопрос, человек должен отвлечься от актуального общения, направить свое внимание на себя и определить, что же в действительности произошло. Он должен суметь дать отчет другому человеку в том, что обычно находится в фоне или не привлекает внимания.

Некоторые люди в лучшем случае считают, что это бессмысленное занятие, в худшем – что оно подрывает актуальную деятельность. Они рассматривают такую сосредоточенность на самих себе как отвлечение внимания от потока происходящих событий. Это все равно что спросить у сороконожки, с какой ноги она встает, а потом наблюдать, как она безнадежно пытается в этом разобраться.

Однако эта критика не учитывает двух фактов. Во-первых, человек часто слишком перегружает сознание, потому что сознательное погружение в себя не дает ему возможности сделать нечто, чего он не хотел бы осознавать. Он, как радар, охраняет себя от поведения, которое не находится под его сознательным контролем. Он не хочет делать того, чего бы он не хотел бы осознавать, и не хочет осознавать то, чего не хотел бы делать. Человек, которому исключительно важно осознавать подробнейшие детали своего поведения и реакций окружающих, может блуждать в потемках и не знать, к примеру, о своей скрытой гомосексуальности. Он будет уделять особое внимание социальным рассуждениям, чтобы оградить себя от осознавания своих собственных страхов. Это избегание устрашающего осознавания поддерживает его сознание в напряжении и нарушенном равновесии, его легко смутить и обидеть. И все же так безопасней.

Восстанавливая готовность к осознаванию, человек неизбежно будет на время втянут в процесс чрезмерного осознавания себя. Как тот, кто был надолго прикован к постели и не мог ходить, будет более осмотрительным и постарается осознавать каждый свой шаг, когда встанет с постели. Потом, когда он вернется к здоровому образу жизни и станет ходить, как обычно, он перестанет обращать особое внимание на свои движения. То же происходит и с человеком, который хочет развиваться психологически. Поначалу  осознавание покажется ему необычным, он будет осмотрительным и осторожным с тем, что возникает непроизвольно. После того, как осознанное будет принято и усвоено, человек забудет об этом, чтобы просто использовать полученный опыт как поддержку своей спонтанности и естественного поведения.

Второе опровержение претензий состоит в том, что в момент сильной включенности человек не сразу может осознать свое участие в процессе. Это происходит потому, что его внимание направлено вовне, интерес к фигуре держит его в напряжении и определяет его действия. Если бы он хотел осознать свои собственные действия – как это бывает, когда необходимо достичь совершенства, – ему бы это с легкостью удалось. Самые опытные практики в любой сфере деятельности способны к быстрому осознаванию, если это необходимо.

Мы приводим размышления Пабло Казальса о том, как артист анализирует свое творчество. Обратите внимание, как он вступает в соприкосновение с тем, что происходит во время исполнения. Он, как жонглер, который в любой момент знает, где находится булава, использует осознавание, чтобы сориентироваться и получить информацию о своем исполнении:

"Я обучаю своих учеников одной из самых важных вещей – распознавать, каким образом и в какой момент они могут расслабить руку и кисть. Даже во время быстрого пассажа можно найти момент для отдыха. (Это может произойти за десятую долю секунды.) Такой отдых совершенно необходим исполнителю. Если кто-то не примет этого во внимание, наступит день, когда он не сможет расслабиться (как если бы не смог дышать) – и тогда неизбежно истощение. Утомление руки и кисти, которое обычно возникает от волнения или "страха сцены" бывает следствием напряжения мышц. И все же воля исполнителя должна преодолеть это препятствие. Сознательная практика расслабления весьма полезна для полного контроля над собой во время концерта... Если вы обратите внимание, что когда вы думаете, то находитесь в состоянии полного расслабления. Можно даже обнаружить некоторые части тела, расслабленные более других. Но не думайте, что сохранять гибкость пальцев и кисти так легко. Навык приходит после длительных упражнений... Только импульс, идущий из центра тела, а не от каждой конечности, может сгруппировать движения в единое целое, принести лучшие результаты и уменьшить утомление".

С помощью осознавания гештальт-терапия тоже помогает восстановить способность человека к интеграции. Прежде чем человек сможет изменять свое поведение, он должен впитать в себя те ощущения и чувства, которые сопровождают эти изменения. Восстановление процесса осознания, что бы оно ни вскрывало – это серьезный шаг на пути к развитию нового поведения.

Человек учится как лучше осознавать либо путем различных упражнений, либо с помощью чуткого терапевта, направляющего внимание пациента на важные детали его поведения, которые прежде игнорировались.

В психотерапии это возникает тогда, когда разнообразный человеческий опыт разделяется на кульминационный опыт и части, составляющие опыт. Кульминационный опыт – это собирательная форма, полное и цельное событие, которое является центральным для человека. Например, в записи этих слов акт письма является кульминацией жизненного опыта, который привел к этому моменту и сформировал часть собирательного акта письма. Более того, каждое движение пальца, каждый вздох, каждое направление мысли, каждое колебание внимания, доверия, ясности – все объединяется вместе, чтобы соединиться в собирательной опыт: "Я пишу".

Элементы единого целого являются частью опыта. Эти части обычно находятся за пределами внимания человека, но их можно исследовать и найти их взаимосвязь с кульминационным событием. Так делает гурман, когда пробует соус. Сначала он имеет дело со вкусом однородной и смешанной массы. Затем он начинает тщательнее дегустировать аромат, чтобы определить ингредиенты, входящие в состав соуса. Он может узнать определенные пряности, вино, пропорцию масла, яиц, сливок. Он может менять творческий ритм между анализом и синтезом, переходя от определения состава к общему вкусу и назад к компонентам.

То же происходит с процессом осознавания. Человек может определять "ингредиенты", составляющие основу будничных переживаний. М.Поляный. так описывает этот процесс:  "Процесс постижения – это соединение разобщенных частей в постижимое целое".

Так человек приходит к постижению мира, самого себя и своего опыта. Он двигается между целостным опытом и осознаванием элементарных частей этого опыта, которые делают его существование динамичным, постоянно обновляющимся циклом.

В своих лучших формах осознавание – это всегда имеющееся средство сохранения себя в происходящем. Этот непрерывный процесс можно "включить" в любое время, он работает лучше, чем случайные или единичные озарения (как инсайт – insight), которые возникают только в определенные моменты и при определенных условиях. Осознавание же существует всегда, как подводное течение, готовое "выплеснуться", когда это необходимо, освежая и оживляя чувства. Более того, когда концентрация на осознавании поддерживает интерес к актуальной ситуации, повышается интенсивность не только терапевтического, но и жизненного опыта. С каждым новым осознаванием человек ближе подходит к выражению своих жизненных тем.

Вот простой пример такого пошагового осознавания. В самом начале сессии Том осознал, что он сжимает челюсти, и сделал первые шаги, чтобы избавиться от манерности в своей речи. А затем попытался восстановить некоторые детские воспоминания. Том занимал пост министра, который требовал от него умения говорить твердо и убедительно, но чувствовал, что не может произносить слова так, как ему хотелось бы. В его голосе звучали металлические нотки, он выговаривал слова, как сломанный робот. Я обратил внимание на странное положение его челюсти и спросил его, что он чувствует в этом месте. Он сказал, что чувствует напряжение. Я попросил его утрировать движения рта и челюсти. Он почувствовал, что сопротивляется  этим движениям, а затем рассказал, что осознал с того момента, как ощутил замешательство и начал сопротивляться. Он вспомнил, что его родители постоянно придирались к тому, как он говорит, и упрекали, что он не слушает их.

В это время он почувствовал напряжение в горле: Том говорил с мышечными усилиями, фокусируясь на своем голосе, не помогая себе дыханием. Я показал Тому, как можно согласовать речь и дыхание, используя больше воздуха в качестве источника поддержки. Ему было настолько трудно говорить, что речь почти граничила с заиканием. Когда я спросил, заикался ли он когда-нибудь, Том встревожился и вспомнил, действительно заикался до шести или семи лет, но давным-давно забыл об этом. Однажды, когда ему было три или четыре года, мать позвонила ему откуда-то издалека и спросила, что бы он хотел получить в подарок. Он выговорил "барабан", но мать услышала "болван" и рассердилась, решив, что он хочет обидеть своего младшего братишку. Он вспомнил и другую сцену. Его мать была в ванной, и поначалу ему показалось, что оттуда доносится ее смех. Но через некоторое время он понял, что это были ее истерические рыдания, и испугался. Том снова вспомнил то ужасное чувство несоответствия. Теперь, когда он переосмыслил эти события, то осознал то чувство смятения, возникшее когда его не поняла мать и когда он не понял ее. После того, как он вновь пережил свои прошлые чувства, речь его стала более плавной, а челюсти начали двигаться свободнее. Он почувствовал расслабление и обновление.

Осознавание может быть таким же простым, как солнечные лучи, которые освещают все, на что попадают. Но мы хотели бы обратить особое внимание на четыре аспекта человеческого опыта, которые могут быть осознаны: осознавание ощущения и поведения, осознавание чувств, осознавание желаний и осознавание ценностей и оценок.

Ощущения и поведение

Определение основных ощущений – нелегкая задача. Если бы можно было преодолеть пропасть между основными ощущениями и более сложным поведением, несоразмерных или бессвязных действий было бы намного меньше. Человек может есть не только потому, что голоден, но и потому, что наступило обеденное время, или потому, что потом у него не будет времени поесть, или просто за компанию.

Связь между ощущениями и поведением человека не всегда ясно прослеживания. Не удивительно, что возникающая в результате путаница только усугубляет кризис идентичности. Как человек может знать, кто он, не имея минимальных представлений о том, что происходит у него внутри? И как можно знать, что происходит у него внутри, если его собственный опыт так часто не соответствует тому, что говорят окружающие? Когда он был маленьким, ему обещали, что прививка – это не больно. Но ему было больно! Чему же теперь верить – своей руке или всезнающим взрослым, которые раньше всегда были правы? И поэтому люди едят, когда им одиноко, занимаются любовью, когда злятся, выступают с трибуны, когда сексуально озабочены. Такое извращение связи между ощущениями и поведением – свидетельство отчуждения от самого себя.

Ощущения находятся в тандеме с действием или выражением чувств; они служат "трамплином" для действия, а также средством для осознавания действия.

Концепция синаптического опыта иллюстрирует такую взаимосвязь. Синаптический опыт – это опыт единства осознавания и выражения чувств. Термин "синапс" используется здесь в двух смыслах. Греческое слово "синапс" буквально означает "связь" или "единство". В физиологии синапс – это функциональное соединение нервных волокон с помощью биоэлектрической энергии, которое формирует нервную дугу. Нервная дуга соединяет отдельные нервные волокна и связывает сенсорно-двигательную систему в крепкий функциональный союз. Синаптический опыт – это метафора, которая фокусирует внимание на сенсорно-двигательных функциях, представленных в личностном опыте, где осознавание – это сенсорный опыт, а выражение – моторный опыт. Хотя в данном случае основное ударение падает на индивидуальное восприятие, выражение возникает из осознавания, и вместе они образуют единый опыт.

Человек может чувствовать это единство, когда осознает, например, свое дыхание во время беседы или гибкость своего тела в движении, или свое вдохновение во время рисования. Когда осознания и выражения едины, может возникнуть глубокое чувство настоящего, целостности личности, ясности восприятия и живости внутреннего опыта.

Люди искусства хорошо знают, что такое синаптический опыт. Театральный режиссер, музыкант, певец, танцор, драматический актер – все они действительно осознают свои ощущения и выразительные действия. Сила голоса, положение рук, точность жестов и походки – эти качества сопровождают каждую роль. Они зависят от чувственных изменений в собственных ощущениях. Затем они используют эту чувствительность как выразительное средство, чтобы передавать свои эмоции зрительному залу. Вот что пишет об этом Казальс:

"Ошибается тот, кто не спрашивает себя или не слушает "голос" своей артистической натуры (конечно, если таковая у него есть). То, что мы чувствуем – важнее всего, и именно это мы и должны выразить. ...Исполнитель, хочет он того или нет, является интерпретатором и может пропустить произведение только через самого себя".

Творческие люди – артисты, художники, скульпторы, композиторы, драматурги, поэты – балансируют на самом краю своих ощущений. Их "творческая продукция" всегда является проекцией самих себя. Творческий человек глубоко осознает свои чувства и одновременно может сочетать выражение чувств и собственных проекций. Для того, кто не так одарен художественно, но может столь же сильно реагировать на свои внутренние ощущения, подобное соединение осознавания и выразительности кажется чудом. Такой союз становится основой для творчества. Более того, для всех жизненных ситуаций, в которых подобное случается, этот союз неизбежен.

Существуют различные терапевтические методы соединения осознавания и выражения чувств, но большинство из них совпадают как в отношении к внутренним процессам (иногда включающим ощущения), так и в системе их выражения. Многие терапевты сойдутся во мнении, что если пациент осознавал свои переживания, когда рассказывал о своей любви к матери, о том, как она пела ему колыбельную песню, его рассказ будет сильно воздействовать как на него, так и на слушателя. Его тело будет влажным, теплым, подвижным, трепещущим. Острота этих ощущений усиливает живительную силу его рассказа. В результате единства ощущений и слов рассказ станет неоспоримым подтверждением его прошлого опыта любви.

Исследование восприятия – не новая тема в психологии. Еще Вильгельм Вундт рассматривал чувственный опыт как корень, из которого развивается высшее сознание. Беда в том, что его исследования никогда не носили терапевтического характера. Тем не менее, и раньше существовали гуманистические взгляды, которые провозглашали новое понимание развивающей силы ощущений. Шехтель был одним из тех, кто особенно подчеркивал общность ребенка и взрослого в том, что касается их первичных, основных и непосредственных ощущений. Он пишет:

"Если взрослый человек может отвлекаться от конкретного источника восприятия, он способен предаваться просто ощущению... Например, он может испытывать приятное чувство тепла и не воспринимать это как тепло воды или воздуха. В этом случае его ощущения приближаются к восприятию ребенка, которому важен не столько объект, сколько ощущения как таковые".

Многие люди уверены, что детские ощущения – это образец чистого чувственного опыта. Даже если это так, с течением времени ощущения утрачивают ясность, и нет необходимости оставлять ранние переживания в их первозданном виде. Восстановление ранних экзистенциальных возможностей бесценно при поиске решения. Невинность ранних чувств искажается социальными нормами, расщепляя человека на "ребенка" и "взрослого". Однако "взрослый" не просто вытесняет "ребенка", он появляется в результате накопления новых свойств и не нуждается в том, чтобы отвергать опыт детства. Детские чувства могут сориентировать и оживить даже человека со сложившимся опытом. Перлз, Хефферлайн и Гудман дали следующую оценку восстановлению воспоминаний прошлого:

 "...Контекст восстановленной сцены крайне важен. Детские чувства расцениваются не как нечто прошлое, которое надо зачеркнуть, а как самые прекрасные силы взрослой жизни человека, которые следует восстановить: спонтанность, воображение, непосредственность осознавания и действия".

Исследования, связанные с приемом ЛСД, также подчеркивают первейшее значение ощущений. Алан Уоттс рассказывал, что после приема ЛСД он провел много времени, наблюдая за изменениями восприятия таких простых вещей, как солнечный луч на полу, древесный узор или шум улицы.

"Мои собственные чувства никогда не искажались под влиянием этих ощущений, как в кривом зеркале. Они скорее становились как бы более созвучными. Такое впечатление, что наркотик снабжает человека музыкальной шкатулкой... для всех чувств. И тогда слух, зрение, обоняние, вкус, осязание и воображение – все это начинает резонировать, как голос в водосточной трубе".

Такого рода динамическое осознавание возможно и в психотерапии, но оно требует особого внимания. Одна из основных терапевтических техник восстановления ощущений – концентрация. Каждый знает, что любое дело требует концентрации, но все рекомендации на этот счет обычно имеют расплывчатый и общий характер. И все-таки концентрацию можно определить как пристальное внимание к предмету особого интереса. Внимание должно быть конкретным и целеустремленным. Когда концентрация направлена на внутренние ощущения, происходит то, что можно сравнить с состояниями, возникающими под воздействием гипноза, наркотиков, сенсорной изоляции, вдохновения или с другими обстоятельствами, которые выходят за рамки обычной жизни.

Хотя концентрация не всегда так сильна, как при гипнозе, приеме наркотиков и некоторых других необычных обстоятельствах, у нее есть два очень важных преимущества в усилении чувств. Первое заключается в том, что человек может в любой момент вернуться к обычным занятиям или общению с людьми. Второе – это состояние, подвластное человеку, а не просто необычные ощущения, не поддающиеся контролю. Поэтому человек может уходить и возвращаться к привычному состоянию: говорить, играть роль, фантазировать, видеть сны. Он может использовать осознавание как хорошее дополнение к терапии, что больше подходит для обыденного сознания.

В терапевтической ситуации такое осознавание ощущений и действий служит трем следующим терапевтическим задачам:

1) акценту на удовлетворении;

2) облегчению процесса работы;

3) восстановлению переживаний из прошлого.

1) Разные люди, сориентированные в основном либо на действие, либо на осознавание, решают свои задачи различными способами. В обоих случаях люди живут полноценной жизнью, пока эти ориентации не исключают друг друга. Сориентированный на действие человек не возводит барьер для осознавания своих внутренних переживаний, он может оживлять самоощущения своими действиями. Пловец, например, может испытывать сильные внутренние переживания; деловой человек, которому доверили руководство новой компанией может осознавать сильные чувства. Если настроенный на осознавание человек, не исключает действие категорически, он может сознательно прийти к действию – психолог напишет книгу, непоседа уедет в другой город, сексуально озабоченный человек вступит в сексуальные отношения. Только нарушение ритма между осознаванием и действием может привести к психологическим проблемам.

В качестве иллюстрации приведем историю пациента Курта. Он ориентирован на действие, успешно работает в бизнесе, а к психотерапевту его привело ощущение, что он не получает удовлетворения от жизни. Необычайно живой и активный, Курт старался использовать каждую минуту и впадал в отчаяние, когда у него это не получалось. Он не мог терпеть накопившихся чувств, старался отстраняться от них в поведении и планировании жизни. В конце концов он уже не мог ответить на вопрос, "кто он такой".

В течение первых десяти сессий мне пришлось с ним помучиться. Я провел предварительные исследования внутренних переживаний Курта, включая осознавание и дыхательные упражнения. Однажды я попросил его закрыть глаза и сконцентрироваться на внутренних ощущениях, и Курт сказал, что почувствовал внутренний покой. Он испытал и другие ощущения, но не стал прерывать их течение разговорами (и, надо заметить, поступил весьма мудро). Я заметил, что при дыхании живот Курта остается неподвижным и попросил его активнее дышать животом. Он выполнил мою просьбу – и почувствовал незнакомую легкость дыхания и ощущение силы, которое разительно отличалось от его обычного состояния раздражения или отчаяния. Курт пояснил, что чувствует себя как хорошо отлаженный механизм – прекрасное сочетание действия и осознания. Перед уходом он сказал, что восстановил то, что было им утрачено: его покинуло чувство потери времени, он просто стал чувствовать время.

2) Вторая задача – облегчение процесса работы. Ее можно проиллюстрировать историей Лили, управляющей на игрушечной фабрике. Ее секретарша работала в этом отделе уже много лет, была очень несобранной и любила совать нос в чужие дела. Лили очень быстро обнаружила, что именно секретарша являлась источником многих неприятностей в ее отделе и даже сумела столкнуть лбами несколько других отделов. Для секретарши выводы Лили прозвучали, как гром среди ясного неба. По словам Лили, она стала "похожа на брошенную". В этом месте рассказа у Лили вдруг возникло ощущение, что она лицом к лицу столкнулась с частью самой себя. Дело в том, что они с братом росли в бедном квартале Нью Йорка и, конечно, были заброшенными детьми. Но поскольку она нянчила своего младшего брата, то заброшенным считала его, а не себя. Из ее рассказа стало ясно, что в жизни, она то поддерживала заброшенных, то сама была заброшенной.

Когда Лили осознала, что больше не хочет быть заброшенной, она поняла, что столкновение с бывшей секретаршей дало ей возможность избавиться от заброшенности в себе самой и стать полноценной женщиной. Пока она говорила об этом, выражение ее лица изменилось -в нем смешались сосредоточенность, тревожное самонаблюдение и смущение. Я спросил, что она чувствует, и Лили с удивлением отметила напряжение дыхания и ног. Погрузившись в эти ощущения, она замолчала, но спустя некоторое время удивленно посмотрела на меня и сказала, что чувствует напряжение во влагалище. Я попросил ее сконцентрироваться на этом ощущении. После недолгого молчания лицо Лили опять просветлело, и она сказала, что напряжение прошло. Потом она как будто чего-то испугалась, но не смогла описать своих сильных ощущений, а только разразилась рыданиями, выкрикивая имя человека, которого любила и с которым у нее впервые возникла сильная и взаимная привязанность. Когда она подняла ко мне лицо, оно было прекрасно.

Потом мы обсуждали с ней все происшедшее, и она сказала, что поняла всю важность конфликта со своей бывшей секретаршей и свое отношение к заброшенности. Она сделала самое важное для себя открытие – ощущения во влагалище. Пробуждение женского естества, заменившее чувство заброшенности, дало Лили возможность разрешить свои проблемы, о которых раньше она могла только говорить.

3) И наконец, третья задача – восстановление ощущений с помощью воспоминаний о событиях прошлого. Незаконченные ситуации естественным образом получают разрешение, когда человек поворачивает от сопротивления в сторону завершения неоконченных дел. Психоанализ, который существенно отличается от гештальт-терапии по многим концептуальным и техническим вопросам, также обращается к забытому прошлому. И все же, несмотря на обилие слов, сказанных о прошлом, обычно воспоминания в терапии редко сопровождаются глубокими переживаниями.

Как ощущения возвращают значимые события прошлого, лучше любых слов показывает следующий пример.

Муж Джоан умер около десяти лет назад. Когда она говорила о своих отношениях с ним, то ни разу не выразила глубоких чувств. На одной из сессий у нее появились ощущения покалывания в языке, жжения вокруг глаз, напряжения в спине, а затем и влажности вокруг глаз. Наконец она поняла, что эти ощущения похожи на плач. После очень долгой паузы она почувствовала зуд и на некоторое время сосредоточилась на нем. При появлении каждого нового ощущения она замолкала на несколько минут. Когда молчание сочетается с концентрацией, оно вызывает эффект усиления ощущений. Вскоре Джоан почувствовала зуд и в других частях тела. Ей было трудно удержаться от почесывания, но она терпела. Ей стало даже занятно, что зуд так распространился по всему телу. Потом она снова почувствовала себя плохо, ее охватила тоска и захотелось плакать. И тогда Джоан рассказала о том, как накануне вечером, сидя в гостях у своих родителей, она испытала болезненные ощущения и тоже не имела возможности показать это. Затем она почувствовала комок в горле и внутреннюю дрожь в области груди. Сердце стало биться чаще. Все это привело ее в состояние сильной тревоги. Она выразила это звуками: "Пам-пам-пам-пам". Вдруг Джоан осознала сильную боль в верхней части спины. Она замолчала, сосредоточившись на этой боли, а потом взволнованно проговорила: "Теперь я вспомнила ту страшную ночь, когда у моего первого мужа случился инфаркт". Последовала еще одна долгая пауза. Казалось, Джоан находится в сильном напряжении и сосредоточенности.

Потом она уже спокойнее заговорила о том, что осознала свою боль и тревогу – это были переживания той ночи. И тут Джоан горько заплакала. Успокоившись, она подняла голову и промолвила: "Неужели я до сих пор скучаю по нему?" Теперь ситуация прояснилась, и она могла говорить о глубине и важности своих отношений с мужем. Переход от "поверхности" к "глубине" происходил с усилением ощущений. Осознавание и концентрация на собственных ощущениях помогли Джоан лучше, чем слова и объяснения.

Чувства

Бесспорно, чувственный уровень человеческого опыта неразрывно связан с ощущениями. Чувства организованы гораздо сложнее, нежели рудиментарные ощущения. Когда человек говорит, что ему страшно, он рассказывает о своем чувстве. Описывая его, он может заметить, какие при этом возник ли ощущения: чаще забилось сердце, повлажнели ладони, появились спазмы в животе, участилось дыхание.

Однако в момент испуга человек может и не испытывать подобных ощущений. Можно пережить хорошо знакомое чувство страха интуитивно, не осознавая никаких особых ощущений.

Люди дают оценку своим чувствам, чтобы включить определенные события жизни в общую структуру своего опыта. Ощущения можно воспринимать отдельно, они не требуют классификации. Сердцебиение само по себе ничего не говорит об эмоциональном состоянии человека – ведь оно возникает не только от страха, но может сопровождать и любые другие состояния, например радостное ожидание. Кроме того, человек может испытывать различные ощущения без всякого сопровождающего чувства. Это часто случается с истеричными личностями – они испытывают множество ощущений, которые не вписываются в определенные чувства.

Некоторые восточные философские учения, например Йога, ставят перед собой цель испытывать все ощущения, не давая им никакой личной оценки. Они рассматривают физическую боль или печаль как самоценное переживание. Такая свобода в принятии чувств является основой для достижения и сохранения мира в душе.

Зубная боль может вызвать такой же пышный букет ощущений, как любое другое переживание, если человек воздержится от эмоциональной оценки события, то есть не станет решать, хорошее оно или плохое. Это непросто именно потому, что любой приступ боли, как правило, окрашен эмоционально, но все-таки возможно. Цель гештальт-терапии не в том, чтобы освободить человека от эмоциональных оценок, а в том, чтобы по возможности использовать чувство как средство, соединяющее жизнь в единое целое.

Чтобы достичь этого, мы привлекаем внимание к чувствам таким же образом, как и к ощущениям. Описание чувств, понимание несоответствий или пробелов в опыте, сосредоточенность на том, что открылось и не получило органичного выражения, – все это позволяет использовать чувства для доступа к циклу осознавания и выражения. Если этот цикл завершен, человек приходит в норму и готов двигаться к новому циклу осознавания. Такой перманентный процесс обновления является важным фактором для нормальной жизнедеятельности. Внимание к актуальным чувствам часто требует умения искусно маневрировать между осознаванием, действиями и выражением чувств. Например, что произойдет, если спросить человека о его чувствах, когда он увлеченно рассказывает о чем-то? Он воспримет это как вмешательство, которому надо дать отпор. Очень часто именно так и происходит, поэтому хороший терапевт не станет столь неосторожно обращаться с рассказом пациента и его осознаванием. Терапевт обращает внимание на суть и остроту рассказа, следит за тем, чтобы рассказ не превратился просто в изложение фактов. Но иногда направленное осознавание необходимо для того, чтобы заполнить пробелы в переживании.

Пациент сам может показывать на возможные пробелы в своих переживаниях. Например, отблеск затаенной боли может промелькнуть на лице пациента и исчезнуть незамеченным, но, возможно, в этой боли и есть суть его истории. В этот момент его стоит спросить о том, что он чувствует, или даже поинтересоваться, не чувствует ли он боли, а может быть, сказать так: "Мне показалось, что сейчас вы испытали сильную боль". Таким образом можно проложить путь к новому опыту и новому рассказу. Бывает так, что проблеск боли отражает уже пережитое, она вписывается в рассказ и не нуждается в фокусе. Но иногда боль растворяется, если человек постоянно нейтрализует свои жизненные переживания. Только мастерство терапевта поможет ему увидеть разницу.

Техники гештальт-терапии нужно применять особенно осторожно, потому что у терапевта часто возникает искушение немедленно соединить воедино "раздробленную" человеческую личность. Терапевт не должен стремиться ловким движением, словно фокусник, "вытаскивать кроликов из цилиндра". Ему следует довериться постепенному развитию своих наблюдений и предположений в конкретных обстоятельствах. Если он достигает такого ритма, то формируется новый опыт, у которого будет свой темп, органичный для пациента. Если же терапевт не будет принимать во внимание едва уловимые изменения состояния пациента, он рискует создать путаницу своими безапелляционными высказываниями. Лишь немногие из нас становятся либо совершенными, либо совсем плохими терапевтами. Но наша задача – развивать в себе уважение к тому, что испытывает пациент, чтобы достичь вершин мастерства.

Гештальт-терапия акцентирует внимание на том, что существует сейчас, это также является и одним из основных способов работы с чувствами. Мы часто спрашиваем: "Что вы чувствуете сейчас?" или говорим – "Побудьте со своими чувствами и посмотрите, что произойдет дальше" или " Что это чувство побуждает вас сделать?". Мы верим, что тем самым следуем за развитием чувств пациента. Если происходит осознавание, значит, есть и чувства, которые его вызвали, и дальнейшее осознавание задает направление движению. Пациент может сказать неопределенное: "Мне грустно". Но когда терапевт попросит его: "Попробуйте полнее почувствовать свою грусть, войдите в нее, как если бы вы были сама грусть", – человек может острее почувствовать свою печаль и рассказать о потере, по которой скорбит до сих пор, или вспомнить что-то забытое, вызвавшее его грусть.

Однажды на занятии в группе Ральф рассказал о своих смешанных чувствах, связанных с неудачным браком (он разводился с женой). С одной стороны, он не мог определить меру своей ответственности перед женой, весьма легкомысленной особой, и перед детьми, которые могли пострадать. Поэтому печаль Ральфа не достигала той определенности, которая необходима для ясного выражения. Он работал с группой, пытаясь выяснить для себя меру своей ответственности и границы своих возможностей. Когда  это наконец удалось, он долго молчал, а затем мягким голосом стал рассказывать о надеждах и радостях, которые наполняли его и жену в самом начале их совместной жизни. Когда к нему вернулись эти давно пережитые воспоминания, тихие слезы наполнили его глаза и он заплакал, скорбя о несбывшихся надеждах. Ральф выразил свою печаль слезами, а не определением ответственности, не отделяя себя от присутствующих.

Пристальное внимание к чувствам побуждает людей выражать себя, но для этого требуется соответствующая обстановка. Выражение чувств может оказаться навязчивым и бесполезным, если нет подходящего "контекста". Часто атлет наращивает мускулы просто так и никогда не поднимает тяжести. Нечто подобное случается и с чувствами – люди выстраивают целые системы "высказываний" о чувствах и постоянно повторяются, так и оставляя чувства без выражения. Внутри такой "системы" возмущенный или влюбленный человек не выражает свои чувства, а только "тренирует" их. Он ходит вокруг да около в поисках подходящего повода, питая чувства, направляя и усиливая их.

Терапия должна разрушить эту "систему". Возможно, чувства были направлены не на того человека или неверно выражены. Задача терапевта – найти точный ход, чтобы удовлетворить потребность человека в завершении действия, как это было в нижеописанном случае.

Филлис испытывала патологическую злобу на своего шефа. Она боялась его так, как будто от него зависела ее жизнь. На самом деле он был мелкой сошкой, и его потуги повредить ее положению на службе были просто мелкими пакостями. Все ее попытки выразить шефу свое возмущение и в процессе работы, и во время фантазирования не приносили должного результата. Однажды я понял, что Филлис из тех людей, которые нуждаются в особом внимании, и спросил ее, как она обычно добивается внимания. Филлис вспомнила двух поклонников, которые буквально боготворили ее, но она категорически отказала обоим. После второго отказа она поняла, что больше никогда не позволит себе принимать такое "особое отношение", потому что это может плохо кончиться Но и любых других отношений она тоже не могла признать. Тогда я попросил ее вообразить этих двух поклонников и выразить им свои чувства. Именно таким способом она и смогла избавиться от целого комплекса чувств потери и злости, с которыми существовала все это время и которые составляли такую существенную часть ее жизни. Разговаривая с воображаемыми мужчинами, Филлис дала выход своим незавершенным чувствам. Она была глубоко тронута, успокоилась и больше не испытывала ненависти к своему шефу и беспокойства из-за его "особого" отношения к себе. В результате Филлис смогла отвести ему более приемлемое место в своей жизни. Она нашла такой контекст, где завершение стало возможным.

Желания

Осознавание желаний, как и осознавание любого опыта, играет роль ориентира – он мобилизует человека, направляет в нужное русло и определяет цель. Желание – это указатель дороги в будущее. Люди, у которых нет желаний, например депрессивные, не имеют будущего. Все кажется им ненужным, безнадежным, ничто не волнует, ничего не хочется. Если человек оказывается не настолько бесчувственным, то он замечает происходящее, однако у него не нет опыта, на который можно опереться.

Желание является связующей функцией, оно объединяет актуальный опыт с будущим, где возможно удовлетворение, и одновременно с прошлым. Желание вырастает из прошлого опыта и придает смысл ощущениям и чувствам, которые возникают к моменту его появления. Только если знаешь, где ты и чего хочешь здесь и сейчас, можно "выковать" центральное звено в цепи событий, составляющей основу жизни.

Человеку нужно знать, чего он хочет, чтобы получить удовлетворение – на первый взгляд, это утверждение не требует доказательств. Однако так бывает не всегда. Можно получить удовлетворение, даже не осознавая своего желания. Я вижу, что вы улыбаетесь, и улыбаюсь в ответ. Но ведь я не испытывал осознанного желания увидеть вашу улыбку – это произошло само собой. Многое из того, что мы переживаем, происходит именно так – непреднамеренно и спонтанно. Поэтому люди часто надеются на такие проявления, считая их главным средством удовлетворения желаний. Проблема же состоит в том, что этот опыт похож на лотерею – он непредсказуем. И хотя он обогащает нашу жизнь, на него, к сожалению, нельзя положиться. Подобно подсолнуху, мы поворачиваем лицо в нужном направлении. О своем желании мы знаем не больше, чем подсолнух знает о том, почему он поворачивается к солнцу.

Люди редко осознают свои желания или осознают их выборочно или не вовремя. Когда гештальт-терапевт спрашивает пациента: «Чего вы хотите?" – эти слова часто звучат как иностранные, которые пациенту еще предстоит выучить. В отсутствии ясного представления о своих желаниях человек либо застревает на накоплении чувств и ощущений, либо становится дезорганизованным или сломя голову бросается на поиски удовлетворения, а это приводит лишь к активности, но не к удовлетворению желания.

Когда человек может распознать и выразить свое желание, он чувствует, что находится на пути к цели и двигается к завершению и освобождению. Одного мужчину в группе спросили о том, чего он хочет, и он ответил, что не знает. Тогда его попросили обратиться к женщине, начиная со слов "я хочу, чтобы ты...". И он сказал – "Я хочу, чтобы ты пошла со мной". И тут его лицо мгновенно просветлело, исчезла скованность, он почувствовал себя обновленным. Другой участник группы, преподаватель колледжа, чувствовал, что совершенно истощен и скоро "расползется по швам" от ежедневной перегруженности писаниной, чтением и уроками. После того, как он перечислил все, что требует от него работа, я спросил: "Что вы хотите?"  Последовала пауза... А затем руки распахнулись в широком жесте... Наконец он сказал: "Я хочу немного муры в своей жизни!" Оба эти признания достаточно просты, но многие люди не готовы их принять. Пока эти желания не будут по крайней мере признаны, они не приведут к целенаправленному поведению.

Люди часто раздувают свои желания, чтобы только не соприкасаться с ними – тогда желания вырастают до глобальных размеров и становятся расплывчатыми и недостижимыми: "Я хочу признания, я хочу успеха, я хочу любви, я хочу быть хорошим мужем" и т.д. Было бы лучше, если бы на вопрос о желаниях человек мог сказать, что хочет научиться кататься на коньках; говорить по-французски; стать хорошим любовником и т.д. Эти желания способны стать фигурой, они ясно определены, и можно, по крайней мере, выявить компоненты для их достижения. Они способны стать "строительным материалом" для нового самоощущения. Следовательно, задача заключается в том, чтобы выражать глобальные желания конкретными и понятными словами. Если мы имеем дело с глобальными желаниями, то можем задать такой вопрос: "Что вам надо было бы сделать, чтобы стать хорошим мужем?" или "Как люди стали бы к вам относиться, если бы вы добились признания?"

На занятиях с супружескими парами Вивьен жаловалась, что ее муж, Стен, относится к ней без должного уважения. Стен, в свою очередь, считал, что жена не проявляет к нему сочувствия. Я попросил их высказать свои желания яснее. В дальнейшем диалоге стало ясно, что Вивьен понимает под "должным уважением": когда Стен приходит домой, он должен прежде всего спросить, как она себя чувствует, а не обрушивать на нее свои неприятности. Стен же хотел, чтобы жена просто его выслушивала, а не давала ценных указаний, от которых у него возникает ощущение, что она хочет принизить его, а вовсе не посочувствовать. Каждый из них понимал, что они вполне заслуживают и уважения и сочувствия. Теперь им стало ясно, что оба они способны проявить эти чувства, несмотря на то, что в начале их требования друг к другу были слишком туманными. Когда желания прояснились, их собственная энергия стала целенаправленной и эффективной. Чем лучше они будут знать, чего хотят, тем ближе подойдут к удовлетворению своих конкретных желаний.

Ценности и оценки

Обычно осознавание ценностей и оценок относится к более крупным структурам опыта, нежели ощущения, чувства и желания. Суммируя прошлый опыт жизни, такое осознавание интегрирует деятельность.

Осознавание оценок и ценностей можно наблюдать в описанном ранее примере Лили, которая увидела заброшенного ребенка в своей нерадивой секретарше. К этой оценке прибавилось ее осознание собственного представления о том, что заброшенный человек нуждается в поддержке и опеке, а не увольнении. Когда она осознала, что спроецировала собственную беспризорность на секретаршу, то смогла "развести" конфликтующие представления и поступить в соответствии с актуальными потребностями, а не устаревшими установками.

Лили сумела прийти к новому решению с помощью приятных ощущений, напомнивших о ее женственности. Спонтанные актуальные ощущения разрушили стереотипные суждения и оценки, которые контролировали ее поведение. Лили получила возможность яснее воспринимать направление, в котором хотела идти. Соединив заброшенность и женственность, она смогла прийти к следующим новым суждениям: 1) люди, похожие на заброшенных, не всегда нуждаются в защите; 2) тот, кто нуждается в поддержке, не всегда должен быть заброшенным. В результате Лили сделала вывод: хотя секретарша и похожа на заброшенную, все равно она работала плохо и ее следовало уволить. Кроме того, она осознала, что сама может нуждаться в любви, даже не будучи заброшенной. Лили поняла, что не обязательно быть беспомощной, чтобы вызывать теплое чувство другого человека – открытого и сильного, равного ей.

Здесь уместно вспомнить, что когда мы имеем дело с осознаванием оценок и ценностей, то внедряемся в область внутренних противоречий. Ценности, которые выстраивает человек в процессе жизни, часто содержат устаревшие представления и нуждаются в изменениях. Забота о заброшенных людях означала для Лили, что она и ее брат заслуживали внимания – это был акт самоутверждения, в котором она тогда отчаянно нуждалась. Забота не была для нее прихотью или капризом, а представляла первостепенную жизненную ценность. Однако сейчас для нее это было уже неактуально. Таким образом, ее ранние предпочтения должны были стать фигурой, чтобы их можно было переоценить и определить, насколько сейчас эти ценности необходимы и полезны. Если ценности по-прежнему служат актуальной потребности, они будут существовать и дальше. Если же нет и Лили просто "застряла" на ценностях, потребности в которых уже нет, – с ними можно расстаться. Тогда Лили окажется свободной в выборе более подходящих для нее ценностей.

Важную роль в оценках Лили сыграла ее проекция собственной заброшенности, которую она увидела в своей секретарше. Она могла признать заброшенность своего брата, но только не свою. Такая правда о себе была для нее непереносима. Кроме того, ей было чрезвычайно важно считать себя сильной и не нуждающейся в поддержке и чувствовать ответственность за беспомощного брата – то есть сохранять односторонние отношения, без взаимности. Она должна была чувствовать свою слабость и ранимость, но признать эти качества в себе никак не могла. Поэтому она и спроецировала потребность в поддержке на свою секретаршу, которая находилась в зависимом от нее положении. Она не могла принять желание поддержки как часть собственного опыта.

В безопасной ситуации терапии Лили позволила себе испытать волнение – и сначала увидела потребность в поддержке у своей секретарши, а потом открыла ее и в себе самой. В результате она сумела "разомкнуть" проекцию и принять собственную отвергаемую заброшенность. Лили расширила границы своих представлений о том, что она должна защищать заброшенных, и научилась различать тех, кто нуждается в заботе, и тех, кто вызывает разрушения и заслуживает другого отношения. Наконец, Лили пришла в новому решению, которое соединило ее женственность с потребностью поддерживать и принимать поддержку. При этом она сделала свой выбор свободно и смогла рассматривать себя как равную среди равных.