ДЕСЯТАЯ КОНСУЛЬТАЦИЯ - Пигл Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки - Винникотт Д.В.

23 марта 1965 года

Габриелу (теперь ей три года и шесть месяцев) привез отец, и я заставил ее немного подождать. Она несколько раз повторила: “Иди назад к своим куколкам”. Принялась за дело, как обычно, сидя вместе со мной на полу, и все время болтала. Что-то вроде “Сусаннина книжка в поезде. Моя любимая книжка. Натали Сусанна — красивое имя. Итальянское. Я — Дебора Габриела”.

Ей нравилось выговаривать эти имена*. Она сидела посреди игрушек, взяла одну из них и сказала: “Ой, что же это такое? Всякие вещи, которых у меня нет...” и принялась сцеплять платформы: “Так много игрушек. Боже мой, какая масса игрушечек” (Со времени первого приема я не добавил никаких игрушек, кроме глазной ванночки “Оптрекс”, как уже сообщалось).

Габриела говорила сама с собой и была очень довольна. Продолжала говорить: “Ой, что же это?..” Взяла другой поезд и стала соединять вагоны.

В этот момент я высказался в том смысле, что она соединяет себя со мной.

Габриела: В поезде... яблочный сок... Нам всем было очень весело в поезде. Это был длинный, длинный поезд. Вот такой длинный [Она описала рукой дугу, чтобы показать его длину].

Я: Большое расстояние связано со временем, которое прошло после твоего последнего приезда, а у Габриелы уходит много времени, чтобы узнать, жив я или нет.

Это, кажется, послужило для нее неким ключом.

Габриела: У тебя когда день рождения? Я хочу сделать тебе подарки.

В этих обстоятельствах я счел возможным увязать рождение со смертью.

Я: А как насчет дня моей смерти?

Габриела: Посмотрим, что мы сможем для тебя приготовить. Мама написала письмо во Францию; туда надо добираться три часа, почти целый день.

Я: Если я умру, будет еще дольше.

Габриела: Ты не сможешь его открыть, раз умрешь. Это ужасно.

Потом она сказала что-то в том роде, что это нечто выстреливающее, какая-то бандероль, перевязанная бечевкой. Кладете ее, и из нее выстреливает порошок; он очень опасный; они умирают, только если их укусит змея. Она так или иначе продолжала тему смерти (это у меня точно не запи­сано).

Габриела: Страшно. Змеи страшные. Но только если их тронуть. Тогда они кусаются. Мама как-то пошла в зоопарк, а там был попугай, который сказал: “Привет, дорогая!” [Она произнесла это очень забавно, как попугай].

Я: Ты хочешь сказать, в зоопарке еще что-то было, например, змеи.

Габриела: Я сказала папе: “Они ядовитые?” Я хотела протянуть руку и погладить ее, но папа оттащил меня. [Сказала что-то насчет маленькой девочки.] По ее лицу можно было сказать, что она счастлива.

Я: А ты счастливая девочка?

Габриела сказала что-то насчет Сусанны.

Габриела: Я хочу уничтожить, если я что-нибудь построю. А она не хочет так делать. У нее бутылочки с сосками. Я начала было ее кормить, но она ушла и не дала мне. Она милая маленькая малышка.

Я: Иногда ты в нее стреляешь.

Габриела: Нет, иногда у нас с ней мир.

Я: Это одна из причин, по которой тебе нравится сюда приезжать, чтобы от нее избавиться.

Габриела: Да. Я не могу долго здесь оставаться, потому что мне скоро обедать; так что можно мне приехать в другой день?

Таким образом она проявляла свою обычную тревогу по отношению к жизни, обособленной от Сусанны, и возможности иметь “исключительное право” общения со мной, что для нее так важно. Она продолжала: “Прости, что мы приехали немножко раньше, это потому, что я не могла больше оставаться дома, потому что я очень хотела поехать к мистеру Винникотту. Сусанна ужасно хочет поехать к мистеру Винникотту. Она говорит: “Нет! Нет! Нет!”; вместо “да” она говорит “нет” и просыпается ночью. Она будит всех малышей. Это ужасно. Меня она не будит. Я даже не слышу. Мне ее еле слышно. Она говорит? “Мама, мама бледно-желтая, папа, папа бледно-желтый, мама, мама, цыпленок, кожа да кости”?

Габриела ставила домики, как слова, в ряд, и с одной стороны башенку. Я думаю, это был поезд. Она комментировала: “Собакам не разрешают есть косточки, потому что у них внутри осколки”. При этом она терла свою руку под колесами поезда так, будто демонстрировала то, что она делает себе. Она сказала: “Очень больно. У тебя есть собака?”

Я: Нет.

Габриела: У бабушки есть, ее зовут “Банни”*.

Она разложила игрушки разрозненно, отдельно одну от другой**. Я указал ей на это, и она сказала: “Да”, и еще что-то вроде: “Соберем опять”. Она дотронулась до моего колена, но тут же отпрыгнула, сказав: “Мне надо выйти к папе. Я вернусь. Хочу принести свою куклу”. Это была очень большая кукла, ее звали “Франсис”. Она принесет ее мне, чтобы пожать руки. Ласкала мой ботинок. Тревога выражалась одновременно с нежными соприкосновениями. В этом смысле отделение каждого объекта от всякого другого было защитой. Соприкосновение со мной было главным и в связи с этим возникли различные виды вины — вины в том, что нет Сусанны, вины за разрушение найденного объекта — так что за этим отделением одного объекта от другого существует, можно сказать, внутренний хаос, состоящий из откусанных частей объекта.

Габриела: Однажды вечером я видела плохой сон. Сон был о... Я закрыла глаза и увидела прекрасного коня. Его звали Жеребец. У него было золото на ушах и на гриве. Он такой красивый. Золото, красивое, сверкающее золото. [Она положила руку между ногами]. Красивый конь приходил и топтал пшеницу [она объяснила, что пшеница — это что-то вроде кукурузы].

Я: Ты описываешь такую картину, что папа лежит на маме и они делают новых малышек, что-то такое, что имеет отношение к любви.

Габриела: Да.

Я: Возможно, там, где у мамы волосы [о пшенице].

Потом она сказала что-то о том, как она ходила в папину и мамину комнату, чтобы, ложась между ними, не дать коню топтать пшеницу. При этом она добавила: “Иногда мне разрешают остаться на ужин”, воспроизводя таким образом картину реальной обстановки, в которой она помешала коитусу, и обстановки, в которой Сусанна исключена: Сусанна — это действительно такое осложнение, которое она допустить не может.

Габриела: Нам нравится сидеть и не спать, но утром мы из-за этого устаем. [Поднимает маленькую фигурку]. Этот дядя не может сесть. Папа [ср. Жеребец] красивый.

Игрушки у Габриелы теперь были расставлены иначе, все деревья и фигурки стояли, и эта расстановка создавала общее ощущение жизни.

Габриела: Папа красивый. У нас дома на стене висит картина, где идут два человека, а один просто стоит.

Я сравнил это со сном, в котором что-то топчет что-то.

Я: Ты приехала, чтобы рассказать мне о жеребце, который топчет пшеницу.

Габриела переставила игрушки так, что получился длинный изгибающийся ряд домов и другая длинная линия домов, которая, казалось, упирается прямо в изгиб. Она сказала что-то насчет Сусанны, которая все ломает, и таким образом использовала Сусанну для проекции своих собственных нежелательных разрушительных идей.

Габриела: Сусанна открывает дамские сумочки, вынимает пудру и нюхает ее, а еще мешает маме, когда она одевается. Это ужасно.

Я: Из-за этого ты хочешь в нее стрелять.

Габриела: У мамы есть красивая статуэтка.

Габриела поставила “собаку” (барашка) стоя и при этом взяла еще одну плюшевую “собаку” (олененка) и стала выжимать из ее живота опилки, продолжая таким образом свою разрушительную деятельность, которой занималась во время последнего сеанса. Она весьма целенаправленно всунула в него палец и вытащила набивку, которая рассыпалась по полу. Ее волнение выразилось в том, что она пошла к отцу просить его не звать ее: “Ты готова?”

Я: Сегодня ты приехала, хотя тебя не звали.

Казалось, она была довольна, как будто что-то было исправлено, и снова принялась расставлять игрушки на ковре. Потом заговорила о какой-то тайне, а руки при этом положила между ног.

Габриела: Дорогой мистер Портер. Я читала “Для всех” и дошла до Круи. Буду читать в поезде. Понесу мистера Круи.

Она переставляла игрушки, располагая их по порядку, и повторяя: “Читала “Для всех” и дошла до Круи”*.

Габриела: Не жди меня. Еду в Алабаму с банджо на коленях. Прекрасная музыка.

Некоторые мелодии я мог распознать. Она пела со счастливым и беззаботным видом, привнося и свои собственные вариации.

Габриела: Не передашь ли мне что-нибудь? Он делает б-р-р-р [что означало испражнения].

И она высыпала из живота олененка все опилки, сколько смогла достать.

Габриела: Погляди на него!

Я: Он сделал много б-р-р-р в корзинку и на ковер.

Габриела: Извини. Ты против?

Я: Нет.

Габриела: Пахнет же.

Я: Ты выдаешь его тайны. У него еще есть б-р-р-р.

Габриела [некоторое время спустя]: Пора ехать? От Пигли ужасный запах.

Я: Издавать запах значит выдавать тайны [она положила немного б-р-р-р в тягач, в вагоны и повсюду]. Золотая вещь [объединяя это с картиной].

Габриела собрала все игрушки вместе, в кучу.

Я: Теперь они все в контакте друг с другом и ничего отдельно.

Она сказала что-то насчет выпотрошенной “собаки” (олененка).

Габриела: Будь добр к нему. Давай ему столько молока и еды, сколько ему нужно.

Я: Тебе теперь скоро надо ехать.

Габриела: Мне придется уезжать сейчас [она впихивала опилки в вагон]. Я заберу один поезд. Сейчас нам надо ехать. Я все-таки оставлю вам весь этот беспорядок.

Она оставила также свою очень большую куклу Франсис, но потом вернулась за ней, застав меня (преднамеренно) по-прежнему сидящим на полу среди весьма значительного беспорядка, который она наделала. Никакого поезда она с собой все-таки не увезла.

Комментарий

1. Легкость восстановления отношений, целенаправленно выраженная в игре.

2. Мой день рождения. Интерпретация: день смерти.

3. Разделенность (отдельные игрушки) и соединение со стуком и громом.

4. Чувство вины из-за разрушительных импульсов по отношению к хорошему объекту.

5. То же самое в связи с сексуальными отношениями между мужчиной и женщиной.

6. Отождествление с мужчиной, садизм по отношению к животу и груди (емкость).

7. Тайные запахи и беспорядок; золотое и прекрасное.

8. Внутреннее содержание, освобожденное от выполнения двойной обязанности — т.е. от представления (обманчивого) ее внутренней психической реальности, которая теперь передается в форме сновидения.

Письмо от матери

“Габриела хотела бы снова попасть к Вам на прием; она уже некоторое время назад просила меня узнать, не могли бы Вы принять ее, а я несколько затянула с этим сообщением Вам.

В каком-то отношении она, кажется, хорошо себя чувствует — начала ходить в детский сад на два с половиной часа каждый день, и это ей нравится. Она играет не столько с детьми, сколько рядом с детьми, и это ее устраивает. Однако у нее много тревог, и мы чувствуем, что ей зачастую трудно дается использование всей себя, часть ее как бы остается скованной и замороженной.

Опишу Вам тот день, который побудил Габриелу срочно попросить о поездке к Вам на прием, просто, может быть, это прольет какой-то свет.

Накануне вечером она попросила дать ей пососать грудь. Габриела просила об этом уже несколько раз, а я все оттягивала, а тут разрешила. Она сосала с большим наслаждением разными способами и в разном положении, иногда с опасениями, что она меня кусает.

Ночью после этого она видела очень плохой сон, из-за которого ушла из своей комнаты, и наутро ее нашли рыдающей под ковриком на кушетке. Она спросила меня, есть ли груди у ведьм. Сказала, что она такая дрянная, что когда вырастет, станет разбойником, а Сусанна будет главарем разбойников.

Вечером она спросила меня, длинная ли у меня пися. Думает, что да. Я сказала, что я такая же женщина, какой и она будет. “Наверно, ты носишь юбки и блузки”, — сказала она с сомнением. Я спросила, откуда, по ее мнению, у меня длинная пися. “От папы”. — “А у папы?” — “От студентов”. “Можно мне к доктору Винникотту?” А попозже: “Это доктор Винникотт? Он делает людей лучше?” — “Разве он тебя не делает лучше?” — “Нет, он просто меня слушает. Он меня лучше не делает”.

Недавно, когда мы уезжали, она спала в соседней комнате, а дверь выходила в нашу. Это вызывало у нее очень большое возбуждение и доставляло массу беспокойства.

Письмо от матери

Спасибо Вам за назначение дня приема для Габриелы. Она уже несколько раз за последнее время собиралась ехать в Лондон к Вам на прием, и ее с трудом удавалось убеждать, что нельзя ехать к Вам просто, когда она захочет.

Внешне кажется, что во многих отношениях она чувствует себя хорошо, но часто бывает подавлена. “Нет, я не устала, мне просто грустно”. Если к ней пристают с вопросами об этом, она говорит, что это из-за черной мамы, но больше ничего не говорит.

В последнее время без конца были разговоры и рассуждения о “малышках”.