(в) Знание - Археология знания - Мишель Фуко - Философия как наука

Позитивности не характеризуют формы познания — будь то ап­риорные положения, непременные условия или формы рациональ­ности, которые могли поочередно вводиться в обиход историй. Но они не определяют и состояние познания в данный момент времени, они не устанавливают баланс того, что с определенного момента по­казано как истинное и приобретает статус окончательного знания или баланс того, что, с другой стороны, признавалось без доказа­тельств и освидетельствовании, или того, что утверждалось общей ве­рой иди силой воображения. Проанализировать позитивности,— оз­начает показать, по каким правилам дискурсивная практика может образовывать группы объектов, совокупности актов высказываний, игры концептов, последовательности теоретических предпочтений. Образованные таким образом элементы не составляют науки с определенной структурой идеальности, система их отношении навер­няка менее строга. Но они не являются и нагромождением познаний, пришедших из опыта, традиций или разнообразных экспериментов и связанных только тождественностью субъекта, который ими распо­лагает. Они являются тем, на основании чего строятся связные (или бессвязные) пропозиции, развиваются более или менее строгие опи­сания, выполняются проверки, разрабатываются теории. Они обра­зуют предварительные условия для того, что будет осуществляться и функционировать как познание или иллюзия, признанная истина иди выявленное заблуждение, приобретенный опыт или преодолен­ное препятствие.

Это предварительное условие, конечно, не может анализировать­ся как данное, как пережитый опыт, еще полностью включенный в , воображение и воспитание, который человечество на протяжении своей истории осуществляет в форме рационального суждения или, в который каждый индивидуум может проникнуть по-своему, если ему захочется найти идеальные значения, содержащиеся или скры­тые в нем. Речь идет не о предварительном познании или архаичес­кой стадии движения, ведущего от непосредственного познания к аподиктичности, но об элементах, которые должны быть образованы дискурсивной практикой, если научный дискурс должен устанавли­ваться и специфицироваться не только формой и строгостью, но и объектами, с которыми он имеет дело, типами актов высказывания, которые он вводит в обиход, концептами, которыми он манипули­рует, и стратегиями, которые он использует. Таким образом, наука не связана с тем, что должно было быть пережито или должно переживаться, если установлена присущая ей интенция идеальности;. но связана с тем что должно быть сказано — или должно го­вориться, если возможно существование дискурса, который при пер­вой необходимости отвечал бы экспериментальным и формальным критериям научности.

  Эту совокупность элементов, сформированных закономерным об­разом дискурсивной практикой и необходимых для образования науки, хотя их предназначение не сводится к созданию таковой, можно на­звать знанием. Знание — это то, о чем можно говорить в дискурсив­ной практике, которая тем самым специфицируется: область, обра­зованная различными объектами, которые приобретут или не при­обретут научный статус (знание психиатрии в XIX в. является не сум­мой общепринятых истин, но совокупностью практик, единичностей, искажений, о которых можно говорить в дискурсе психиатрии). Зна­ние — это пространство, в котором субъект может знать позицию и говорить об объектах с которыми он имеет дело в своем дискурсе (в этом смысле знание клинической медицины — это совокупность функ­ций наблюдения, изучения, расшифровки, регистрации и решения, до­пустимые для выполнения субъектом медицинского дискурса). Знание — это поле координации и субординации высказываний, в котором определяются, появляются, применяются и трансформируют­ся концепты (на этом уровне знание естественной истории XVIII в.— это не сумма уже-сказанного, но совокупность способов и коорди­нат, с помощью которых можно включать в каждое новое высказы­вание уже-сказанное).

Наконец, знание определяется возможностями использования и присвоения, установленными данным дискурсом (так, знание поли­тической экономии в классическую эпоху — это не тезис уже ут­вержденных тезисов, но совокупность их точек соприкосновения с другими дискурсами или практиками, не являющимися дискурсив­ными). Существуют знания, независимые от наук, которые не явля­ются ни его историческим прототипом, ни изнанкой пережитого, но не может существовать знание, лишенное дискурсивной практики, так что любая дискурсивная практика может определяться знанием, которое она формирует.

Вместо того, чтобы рассматривать схему сознание—познание—на­ука (которая не может избежать субъективности), археология рас­сматривает схему дискурсивная практика—знание—наука. И в то вре­мя, как история идей находит точки равновесия своего анализа в эле­менте познания (вынуждая себя, тем самым, столкнуться с трансцен­дентальным вопрошанием), археология находит точку равновесия сво­его анализа в знании,— то есть в области, где субъект обязательно получает точную локализацию и вступает в зависимости, но никогда не может создавать главенствующую фигуру (все равно, в качестве ли трансцендентальной деятельности или же в качестве эмпиричес­кого сознания).

Итак, мы должны строго различать научные области и археоло­гические территории: их разрывы и принципы организации отнюдь не одинаковы. К области научности принадлежат лишь пропозиции, подчиняющиеся определенным законам построения; с другой сторо­ны, из нее исключены утверждения, имеющие одинаковый смысл, го­ворящие одинаковые вещи, в той же мере истинные, но принадле­жащие к разным системностям: то, что в «Сне Д'Аламбера» Дидро го­ворит по поводу развития видов, может удачно выразить некоторые кон­цепты или научные гипотезы этого период, даже опередить будущую истину и, безусловно, принадлежит не к области научности естест­венной истории, но к археологической территории, если в ней можно открыть те же правила формации, что и у Линнея, Бюффона, Добантона или Жюссье. В той же мере, что и в научных текстах, ар­хеологические территории можно обнаружить и в «литературных» или «философских» сочинениях. Знание проявляет себя не только в до­казательствах, но и в воображении, размышлениях, рассказах, ин­ституциональных распоряжениях, политических решениях. Архео­логическая территория естественной истории включает «Философ­ский палингенезис» Боннэ и «Теллиамеда» Бенуа де Майе, хотя они и не отвечают общепринятым в тот период научным нормам и полностью нарушают научные требования, которые появятся в дальней­шем. Археологическая территория общей грамматики сочетает в се­бе прозрения Фабра д'0ливье (которые никогда не получат научного статуса и принадлежат скорее всего к сфере мистической мысли) и анализ аттрибутивных пропозиций (который был принят в то время как неоспоримая истина и, может быть, предвосхитил открытия по­рождающей грамматики).

Дискурсивная практика не совпадает с научным развитием, ко­торому она может дать место; знание, которое она образует, не яв­ляется ни прототипом, ни побочным продуктом повседневной жизни образованной наукой. Если на мгновение оставить в стороне разли­чие между дискурсами, имеющими статус научности или предпосыл­ки к нему, и дискурсами, которые действительно представляют фор­мальные критерии науки, можно сказать, что науки появляются в элементе дискурсивной формации и на основе знания. Это влечет за собой два ряда проблем: во-первых, каковы могут быть место и роль области научности на археологической территории, где они появля­ются? А во-вторых, в соответствии с каким порядком происходит по­явление области научности в данной дискурсивной формации? В на­стоящий момент мы не можем дать ответ на эти вопросы; в наших силах лишь попытаться указать, в каком направлении можно было бы их анализировать.