2.1. Льюис Мэмфорд: миф машины - Философия техники - Митчем - Философия как наука

Как и Дессауер, Мэмфорд в молодости увлекался электроникой. Несмотря на то что он прошел четыре курса колледжа, диплома на степень бакалавра он не защитил, стал заниматься философией как неспециалист, “аутсайдер“. Однако, в отличие от Дессауера, Мэмфорд избрал гуманитарные науки и стал непримиримым критиком техники в американской традиции “приземленного“ романтизма, начиная от Ралфа Уолдо Эмерсона до Джона Дьюи. Эта традиция “приземлена“, она связана с нашей жизнью здесь на Земле тем, что соотносится с экологией окружающей среды, с гармонией городской жизни, сохранением девственной природы и положительной чувствительностью к феноменам и формам органической природы. Эта американская традиция романтична, она утверждает, что материальная природа не может быть основой исчерпывающего объяснения органической деятельности, по крайней мере в ее человеческой форме. Основой человеческих действий является человеческий дух и человеческое вдохновение, направленное на творческую самореализацию.

В 1930 году Мэмфорд опубликовал небольшую статью, в которой доказывал, что машину следует рассматривать в аспекте “ее психологического, как и практического, происхождения“ и оценивать в эстетических терминах в такой же мере, как и в технических. Эта “заявка“ Мэмфорда привела к тому, что ему предложили вести в Колумбийском университете развернутый курс по теме “Машинный век“. За этим последовала длительная исследовательская командировка в европейские технические музеи и библиотеки. Результатом командировки была книга “Technics and Civilization“ (Техника и цивилизация, 1934), библиография которой свидетельствует о глубоком знании автором Юра, Чиммера, Веблена и Дессауера. В этой книге Мэмфорд, используя свою концепцию человеческой природы, впервые дает развернутый анализ широкого круга проблем “механической цивилизации“ и, в процессе анализа, описание классических трудов в области истории техники.

Однако, несмотря на репутацию историка (техники), которую он приобрел после выхода в свет этой книги, научные интересы Мэмфорда вовсе не ограничиваются историей. В первых двух главах “Техники и цивилизации“ он, наоборот, сначала описывает психологические культурные истоки техники и лишь затем — материальные и практические (efficient) причины техники. После этого дается широкая картина исторического прогресса машинной техники, разбитая на три “соприкасающиеся и взаимопроникающие фазы“: интуитивной техники, использующей воду и ветер примерно до 1750 г., эмпирической техники угля и железа (от 1750 г. до 1900 г.), основанной на науке техники электричества, металлических сплавов (с 1900 г. до наших дней). Вместе с тем в заключительной трети своей книги автор предпринимает попытку дать аналитическую оценку современным социальным и культурным реакциям на технику. Мэмфорд говорит в своих выводах:

“Мы рассмотрели ограничения, накладываемые западными европейцами на самих себя для того, чтобы созда­ть машины и рассматривать их как некое тело, пребывающее за пределами его собственной воли. Мы также рассмотрели ограничения, накладываемые машинами на человека через исторические случайности, которые сопровождают развитие машинной техники. Мы увидели также, что машины возникают как своеобразное отрицание органической и живой природы, и мы постоянно подчеркивали факты реакции органического и живого на машины“.

Если машина является продолжением человеческих органов, то для Мэмфорда это происходит благодаря их ограниченности. Большинство объемистых работ, написанных Мэмфордом после этой основной для него книги, было раскрытием, развертыванием и комментированием высказанных в ней идей и положений. Это нашло свое особенно полное отражение в написанном им через три десятилетия после ”Техники и цивилизации” труде “The Myth of the Machine” (в двух томах, 1969 и 1970 гг.). В этой работе, дающей новые формулировки его основных идей Мэмфорд доказывает, что, хотя человек действительно тесно связан с земной, практической деятельностью, его не следует воспринимать лишь как homo faber, но рассматривать как homo sapiens (соответственно: человек-мастер и человек знающий, понимающий, ”разумный”). Человек — не ”делающее”, а ”мыслящее” существо, потому его отличает не делание, а мышление, не орудие, а дух, являющийся основой самой ”человечности” человека. Как неоднократно указывает Мэмфорд, и не в одной этой работе, сущность человека — не делание, не материальная созидательность, а открытие и интерпретация. Он пишет:

”То, что мы знаем о мире, мы добыли главным образом с помощью интерпретации, но не с помощью непосредственного опыта и эксперимента, и подлинным средством самой интерпретации является то, что в свою очередь должно быть объяснено. Речь идет о человеческих органах и физиологических склонностях, о чувствах, любознательности и чувственности человека, о его организованных социальных отношениях и о созданном им средстве передачи (коммуникации) и усовершенствования созданного человеком этого уникального средства интерпретации — о языке”.

Значимость этой герменевтической деятельности вряд ли можно переоценить. Мэмфорд продолжает:

“Если бы внезапно исчезли все механические (технические) изобретения последних пяти тысячелетий, это было бы катастрофической потерей для жизни. И все же человек остался бы человеческим существом. Но если бы у человека была отнята способность интерпретации..., то все, что мы имеем на белом свете, угасло бы и исчезло быстрее, чем в фантазии Просперо, и человек очутился бы в более беспомощном и диком состоянии, чем любое другое животное: он был бы близок к параличу“.

 Вновь и вновь рассматривая то, что Мэмфорд называл “техническо-материалистической картиной человечества“, он утверждает, что техники в том узком смысле, в каком она выступает как изготовление орудий и их применение, не была главной движущей силой развития человечества и даже развития самом техники. Все технические достижения человека

“меньше всего имеют своей целью увеличение количества продуктов питания или контроль над природой; они скорее направлены на использование неизмеримых внутренних органических ресурсов человека, на более адекватную реализацию его внеорганических потребностей и стремлений“.

 Создание, например, символической культуры посредством языка “было несравнимо более важным для дальнейшего развития человечества, чем обтесывание целой горы ручных топоров“. Для Мэмфорда человек есть “прежде всего само себя созидающее, само себя проектирующее животное существо“.

На основе такой антропологии Мэмфорд устанавливает различие между основными типами техники: политехникой и монотехникой. Политехника, или биотехника, — это первоначальная форма делания. В самом начале (в логическом, но в известной мере и в историческом смысле) техника была “в широком плане жизненноориентированной, и в центре ее находились не труд и не энергия“. Это — тот вид техники, который находится в гармонии с многообразными потребностями и устремлениями жизни функционирует как бы в демократической манере при реализации самых разнообразных человеческих потенций. В противоположность этому виду, монотехника, или авторитарная техника, “опирается на научную интеллигенцию и квантифицированное производство и ориентирована главным образом на экономическую экспансию, материальное насыщение и военное превосходство“, короче говоря — власть.

Хотя современная техника является образцом монотехники, ее авторитарная форма не связана с промышленной революцией. Ее корни восходят к пятитысячелетней древности, к тому времени, когда человек открыл то, что Мамфорд называет “мегамашиной“, т.е. строгую иерархическую социальную организацию. Стандартным примероми мегамашин являются крупные армии, объединения работников в группы, такие, как, например, те, которые строили египетские пирамиды или Великую Китайскую стену. Мегамашины часто приводят к поразительному увеличению количества материальных благ, ценою, однако, ограничения возможностей и сфер человеческой деятельности и стремлений, что ведет к дегуманизации. Крупная армия может завоевать территорию и расширить власть, но лишь при условии насильственного насаждения среди солдат дисциплины, а это или приводит к разрушению семьи, или строго подчиняет семейную жизнь, театр, поэзию, музыку, искусство в целом милитаристским целям. Результатам этого оказывается “миф о машине“ или представление о том, что мегатехника неустранима из нашей жизни и в высшей степени благостна. Это миф, а не реальность, ибо мегатехника может быть устранена, ей вполне можно противодействовать, и, в конце концов, она вовсе не благостна.

В целом все научное творчество Мэмфорда является попыткой демифологизации и раскрытия сути мегатехники с тем, чтобы положить начало фундаментальном реориентации духовных установок общества, что, по его мнению, должно привести к преобразованию монотехннческой цивилизации. И, как он сам говорил в одной из ранних работ, “для спасения самой техники мы должны ставить границы ее бездумной экспансии“.

Важной чертой творчества Мэмфорда, однако, является то, что его негативная критика монотехники сопровождается и дополняется позитивными исследованиями искусства и городской жизни, что нашло свое концентрированное выражение в его книге “The City in History“ (Город в истории человечества), получившей Национальную Книжную Премию за 1961 год. Книга Мэмфорда “Техника и цивилизация“ обозначена им в качестве первой в четырехтомной серии “Обновление жизни“; вторая книга посвящена теме создания техники, смоделированной по образу биологии человека и проблеме “биотехнической экономии“. В книге “Искусство и техника“, являющейся как бы связующим звеном между “Техникой и цивилизацией“ и “Мифом о машине“, Мэмфорд сопоставляет искусство как символическую форму коммуникации внутренней жизни духа с техникой как средство властного манипулирования внешними объектами. Мэмфорд, разумеется, не является сторонником простого отвержения техники. Он ставит перед собой цель провести разумное разграничение между двумя видами техники, один из которых находится в гармонии и согласии с человеческой природой, а другой — нет. Мэмфорд не намерен отрицать Прометеев миф о человеческих существах как о животных, пользующихся орудиями; он стремится лишь дополнить этот миф другим мифическим образом — Орфеем — как “первым наставником и благодетелем человека“. Животное становится человеком

“не потому, что начало пользоваться огнем, а потому, что нашло возможность посредством своих символов выражать содружество и любовь, обогащать свою жизнь живой памятью о прошлом и сознавать импульсы, способствующие дальнейшему развитию, а также расширять и интенсифицировать те аспекты жизни, которые имеют значение и ценность для жизни человека“.

Технику поэтому следует поощрять лишь в том случае, если она способствует усилению того аспекта человеческого бытия, который Мэмфорд называет “личным“, но не ограничивает и не сужает человеческую жизнь рамками власти и силы.