|
|
Старовойтов В.В. Проблема эмоциональной привязанности: психоаналитический взглядПо мнению известного этолога К.Лоренца, персональные узы возникли в ходе эволюции, "когда у агрессивных животных появилась необходимость в совместной деятельности двух или более особей ради какой-то задачи сохранения вида; вероятно, главным образом ради заботы о потомстве. Несомненно, что личные узы и любовь во многих случаях возникли из внутривидовой агрессии, в известных случаях это происходило путем ритуализации переориентированного нападения или угрозы. Поскольку возникшие таким образом ритуалы связаны лично с партнером, и поскольку в дальнейшем, превратившись в самостоятельные инстинктивные действия, они становятся потребностью, - они превращают в насущную потребность и постоянное присутствие партнера, а его самого - в "животное, эквивалентное дому"".[1] Рене Шпиц, один из основоположников генетического направления в психоанализе, выделял два основных класса животных с принципиально различным поведением, связанным с кормлением и уходом - класс альтрициалов и прекоциалов. К первому классу относились детеныши тех видов, которые рождались на свет незрелыми и беспомощными, а потому некоторое время после рождения нуждались в кормлении и уходе, в то время как детеныши второго класса животных к моменту рождения были покрыты пухом и способны к самостоятельному передвижению. Так как прекоциал, таким образом, по мнению Шпица, имеет в своем распоряжении обширный диапазон врожденных унаследованных паттернов поведения, то обучение и воздействие, или изменения внешней среды будут играть относительно малую роль в его адаптации к окружающей среде, вследствие чего адаптируется не особь, а адаптивные изменения происходят у видов в результате филогенетических модификаций. В отличие от них, у альтрициалов, с довольно длительным периодом беспомощности, "поведение, которое обеспечивает выживание, может быть приобретено путем обучения у кормящей и защищающей матери. Поэтому, чтобы обеспечить выживание альтрициалов, требуется лишь сравнительно небольшое число врожденных паттернов поведения. Защита в период вскармливания и беспомощности позволяет передавать индивидуальный опыт в процессе онтогенеза". [2] Человек, по мнению Шпица, с его длительным периодом беспомощности, нуждающийся в кормлении, помощи и уходе, несомненно относится к альтрициалам. Благодаря тесному взаимодействию детеныша с матерью, обусловленному беспомощностью альтрициалов, между ними развиваются объектные отношения и коммуникация. Поэтому, как считает Джон Боулби, в свете филогенеза вероятно, что те инстинктивные связи, которые привязывают маленького ребенка к материнской фигуре, основываются на том же самом паттерне, что и у других видов млекопитающих. Таким образом, по мнению Боулби, поведение привязанности является формой инстинктивного поведения, которое развивается у людей, как и у других млекопитающих, в период младенчества, и имеет в качестве своего стремления или цели близость к материнской фигуре, а основная функция поведения привязанности заключается в защите. "В дикой природе",- пишет Боулби - "потерять контакт со своей семейной группой чрезвычайно опасно, в особенности для детенышей. Поэтому в интересах как индивидуальной безопасности, так и воспроизводства видов, должны существовать сильные связи, связывающие воедино членов семьи или расширенной семьи". [3] С самого начала жизни младенец обладает определенной врожденной оснасткой, которую составляет тотальность филогенетически заранее сформированных и унаследованных способностей новорожденного, а также развертывающиеся в ходе развития задатки и врожденные пусковые механизмы. В частности, Боулби пишет о том, что человеческий детеныш "входит в жизнь, обладая пятью высокоорганизованными поведенческими системами: он способен сосать, плакать, улыбаться, цепляться, а также следовать или ориентироваться". [4] Кроме того, по мнению американского психоаналитика Скотта Даулинга, среди врожденных, временных способностей новорожденного находится способность, известная как интермодальное восприятие (То, что на опыте познается в одном способе восприятия, интраоральном прикосновении, предпочтительно выбирается через другой способ восприятия - зрение.), которая теряется после нескольких недель жизни. Младенец, по мнению Даулинга, также обладает врожденной способностью активно повторять то, что он наблюдал пассивно. Так, в ходе опытов было установлено, что недельные младенцы воспроизводят движения губ взрослого человека после их визуального наблюдения. Причем это происходит при первой попытке, без процесса постепенного научения. По мнению Даулинга, "эти ранние способности, большинство из которых как автоматические механизмы вскоре утрачиваются, служили эволюционной цели, гарантируя способствующие выживанию умения и отклик осуществляющего уход лица, а также обеспечивая поддержку последующего приобретения сходных способностей благодаря психологическому развитию". [5] Ненаправленный процесс разрядки напряжения у младенца протекает благодаря посторонней помощи (матери). Вначале аффективные отклики младенца являются единственным средством коммуникации. Таким образом развивается важная роль аффектов как сигналов другому лицу. По мнению известного финского психоаналитика В.Тэхкэ, в начале человеческой жизни у действующего вслепую организма есть лишь две первые цели: выживание и уменьшение напряжения. "У недавно рожденного младенца еще нет каких-либо человеческих целей; они возникают лишь в связи с постепенным формированием психики и требуют, чтобы в эмпирическом мире младенца произошла дифференциация самостных и объектных представлений, т.е. чтобы возникла психология даже в субъективном смысле. До этого аккумуляция восприятий вряд ли может иметь какой-либо иной мотив, кроме возрастания и хранения информации относительно условий уменьшения напряжений и ранних форм удовлетворения. Поэтому, вероятно, лишь ощущения, связанные с удовлетворением, становятся имеющими смысл и регистрируются до тех пор, пока их достаточная аккумуляция не сделает возможной эмпирическую дифференциацию субъекта и объекта". [6] В процессе взаимодействий с матерью у младенца накапливается все большее число следов памяти (энграмм) об ощущениях, связанных с удовлетворением, которые в интактном мозге могут извлекаться из памяти независимо от внешних стимулов. "Фактором, активирующим энграммы ранее воспринятых раздражителей, в последнем случае служит возбуждение мозгового субстрата потребностей - голода, жажды, и т.п., а электрофизиологическим коррелятом механизма, квантирующего поток извлекаемых из памяти энграмм, является тета-ритм, столь характерный для электрической активности гиппокампа". [7] Таким образом, при болезненных возрастаниях напряжения младенец все в большей степени становится в состоянии извлекать из памяти следы о приносящих удовлетворение восприятиях в галлюцинаторной форме. Однако галлюцинации не могут заменять "реального" удовлетворения в течение сколько-нибудь значительного времени. По мнению В.Тэхкэ, "решающим событием, которое кладет начало процессу дифференциации, является первое открытие ребенка: его крик приносит восприятие удовлетворения после того, как галлюцинаторное выполнение желания оказалось невозможным". [8] Всё более полное овладение этим новым средством получения удовлетворения становится для младенца жизненно важным, после чего происходит энергичная и быстрая дифференциация самостных и объектных фрагментов друг от друга с последующим их собиранием вокруг недавно появившихся ядер для дифференциации. После первичной дифференциации, при наличии достаточно благоприятных и безопасных условий, у ребенка начинается период функциональных селективных идентификаций, в ходе которых он всё в большей мере овладевает теми или иными функциями объекта, и в этом отношении становится независим от ухаживающего за ним лица. Однако для того, чтобы та или иная функция стала эмоционально значимой для ребенка, необходимо эмоциональное отзеркаливание со стороны социального окружения (в нашей культуре обычно со стороны матери), которое становится для ребенка источником его вторичного нарциссизма. Таким образом, функционально-селективная идентификация предстает двухфазным процессом, включающим как первоначальную идентификацию ребенка с функцией объекта, так и его последующую идентификацию со способом объекта отзеркаливать ребенка как обладателя и исполнителя этой функции. Результатом множества функционально-селективных идентификаций приблизительно на третьем году жизни становится рождение индивидуальности ребенка с особым внутренним миром, то есть открытие им своей отделенности от других людей. Параллельно происходит открытие объектов как индивидуальностей с их собственным внутренним миром. Однако до установления такой интеграции и рождения индивидуального объекта, отношение к объекту может быть только исключительно эксплуатирующим и ни благодарность, ни любознательность, ни стремление к персоне не могут испытываться в этой связи, ибо, как считает В.Тэхкэ, "хотя функциональный объект является пространственно отдельным индивидом, он еще не может переживаться ребенком в качестве независимого человека с собственной жизнью и собственным внутренним миром, который возбуждал бы в ребенке интерес и любопытство, а также такие эмоциональные отклики, как благодарность, триадную ревность и стремление к отдельному человеку". [9] Любовь к другому человеку, по мнению В.Тэхкэ, становится возможной, только когда она или он воспринимаются как индивидуальности с внутренним миром и мотивациями и таким образом как находящиеся вне непосредственного обладания и контроля. "Только такое положение дел делает возможной и мотивирует сознательную потребность и любопытство по отношению к вновь открытому внутреннему миру объекта с сопутствующе развивающейся способностью к эмпатическому пониманию. Открытие ребенком того, что любовь объекта не самоочевидна, но обусловлена его способом обращения с этой любовью, сместит акцент его тревоги утраты объекта (и Собственного Я) на тревогу утраты любви объекта. Теперь начнут естественно развиваться попытки активно нравиться объекту, возрастающее внимание к ее (матери) чувствам, нормальная вина и потребность в возмещении и примирении. Понимание самостоятельного выбора в любви у объекта инициирует чувства благодарности так же, как константность объекта делает теперь возможной нормальную идеализацию индивидуального объекта". [10] При описании характера взаимоотношений между ребенком и его родителями необходимо также принимать во внимание тот тип общества, в котором развивается ребенок. Это тем более важно, так как исходно в примитивных сообществах ребенок, по мнению Д.Б.Эльконина, "встречается" с обществом в целом, где условием развития является система "ребенок-общество". В то время как "по мере развития общества и его усложнения в этом исходно целостном отношении выявляются более конкретные системы "ребенок-общественный взрослый" или "ребенок-общественный предмет", которые представляют как бы две стороны единого отношения "ребенок-общество"". [11] Для описания ядра характерологической структуры множества индивидов Э.Фромм ввел понятие социального характера как совокупности черт характера, общей для большинства. Говоря о социальном характере, Э.Фромм подчеркивал, что эта совокупность черт формируется в результате общих для какой-либо группы переживаний и общего образа жизни, а функция социального характера заключается в том, чтобы направлять и формировать человеческую энергию внутри данного общества во имя функционирования данного общества. Так, например, описывая взросление на Самоа, известный американский антрополог М.Мид отмечала, что система социальных отношений на Самоа была построена таким образом, чтобы по возможности избегать конфликтов и соперничества, поэтому главное требование к поведению состояло в том, чтобы не вызывать ненависти и неодобрения у своих ровесников или старших. Как писала М.Мид: "Здесь никто не спешит в жизни и никого не наказывают за отставание. Наоборот, здесь сдерживают одаренных, развитых не по возрасту, чтобы самые медленные могли сравняться с ними. И в личных отношениях самоанцев мы не видим сильных привязанностей…. С первого месяца своей жизни ребенок, передаваемый из одних случайных женских рук в другие, усваивает урок: не привязывайся очень сильно к одному человеку, не связывай очень больших ожиданий ни с одним из родственников". [12] Такой результат воспитания обусловлен тем, что детей на Самоа "воспитывает не отдельное лицо, а армия родственников, воспитывает в соответствии с общепринятыми стандартами, и личность их родителей очень слабо сказывается на этом процессе". [13] Несколько иную картину воспитания мы видим у представителей племени манус, живущих к северу от Новой Гвинеи. С самого раннего детства они прививают своим детям чувство уважения к собственности и развивают у них физическую выносливость, сочетая суровую дисциплину с постоянной заботой о детях. Главную роль в семье у манус играет отец, ибо когда ребенку исполняется год, от молодой матери требуют, чтобы она оставила ребенка отцу и занялась выполнением своих обязательств перед своими родственниками. Поэтому неудивительно, что в соперничестве за любовь ребенка всегда выигрывает отец. Так как ребенок постоянно находится рядом с отцом, что в очень большой мере способствует формированию его личности, то "в родительских заботах взрослых мужчин о своих детях манус обрели великолепный социальный механизм переноса их личностных характеристик на следующее поколение". [14] Подытоживая индивидуальные отличия у людей в этих двух культурах, М.Мид отмечает, что у детей манус в отличие от детей на Самоа роль возрастной группы незначительна, и они в очень большой степени усваивают отличительные особенности своих отцов, связанные с их возрастом, экономическим положением и успехом в обществе, что в дальнейшем приводит к резким индивидуальным различиям. В то же время на Самоа "заботливо воспитанные привычки благоразумного стандартизирования поведения, соответствующего скорее социальному статусу человека, чем его естественным склонностям или личностным особенностям, делают самоанцев значительно более однородной массой, гораздо более пригодными для стрижки под одну гребенку". [15] По мнению известного американского психоаналитика Х.Кохута, приобретение новых психических структур ребенком (особенно мальчиком) посредством преобразующей интернализации часто протекает "от матери как объекта самости (обладающей для ребенка прежде всего функцией зеркального отражения) к отцу как объекту самости (главная функция которого состоит в том, чтобы быть объектом идеализации со стороны ребенка". [16] Как считает Х.Кохут: "Матрицу для развития здоровой самости ребенка создает способность объекта самости отвечать точным зеркальным отражением, по крайней мере время от времени; патогенным является не случайная несостоятельность объекта самости, а его или ее хроническая неспособность отвечать адекватно, которая в свою очередь обусловлена его или ее собственной патологией в сфере самости….Здоровый в психологическом отношении взрослый сохраняет потребность в зеркальном отражении самости объектами самости (точнее говоря, объектами его любви), и он сохраняет потребность в объектах для идеализации". [17] При нарушении обоих полюсов развития самости, депривированный человек пытается противостоять внутреннему ощущению фрагментации своей самости посредством аддиктивного поведения, пытаясь заменить недостающие материнские и отцовские функции посредством наркотика. Как пишет известный французский психоаналитик МакДугалл: "Вдобавок к безнадежной потребности разрядить непереносимое давление аффектов, все формы сильных наркотических привычек стремятся восстановить разрушенный образ "Я", что неизменно включает в себя попытку установить связь с родительскими фигурами прошлого (иногда проецируемыми на общество в целом). Это тройной вызов:
Подобные случаи патологического воздействия родителей на своих детей часто встречаются в современном обществе, "особенно в тех патогенных семейных констелляциях, когда мать страдает серьезной патологией самости, а отец отказывается от семьи эмоционально (например, уходя в свои дела или в работу либо тратя все свое время на развлечения и хобби). Другими словами, отец, пытаясь спастись от деструктивного влияния жены, жертвует ребенком, который остается под патогенным влиянием матери". [19] Могут иметь место и другие патогенные семейные констелляции. Например, говоря о состоянии семейных отношений в Америке, М.Мид писала о том, что "низведение роли отца до роли усталого, часто смущенного, ночного гостя сделало очень многое для того, чтобы исключить саму возможность плодотворной идентификации сына с ним". [20] Джон Боулби, который предпринял специальное исследование развития у людей уверенности в себе и в своих силах, что помогает таким людям быть успешными как в своих человеческих взаимоотношениях, так и в работе, пришел к выводу о том, что для внутрисемейной жизни таких людей типической была картина мирного дома, в котором оба родителя делили ответственность и интересы, и воспринимались детьми любящими и дающими людьми. Во время детства, по словам этих людей, они ощущали себя с матерью в полной безопасности. В то же самое время у них была сильная идентификация с отцом. Кроме того, те преграды, с которыми они встречались, были им по силам, что увеличивало уровень их притязаний, вело к успеху и достижению добавочной уверенности в своих силах. В результате проведенного исследования Д.Боулби пришел к выводу, что сильная и постоянная поддержка от родителей, в сочетании с ободрением и уважением автономии ребенка, не только не подрывает уверенность последнего в своих силах, но обеспечивает условия, которые могут наилучшим образом способствовать развитию такой уверенности. [21] Примечания[1] К.Лоренц, Агрессия (так называемое "зло"), М., 1994, с.214 - 215. [2] Р.Шпиц, Психоанализ раннего детского возраста, М., 2001, с.22-23. [3] См. Bowlby, Support, Innovation and Autonomy. London: Tavistok Publications, 1973. [4] Ф.Тайсон, Р.Тайсон, Психоаналитические теории развития, Екатеринбург, 1998, с.95. [5] Скотт Даулинг, Формирование фантазии: точка зрения детского аналитика, Журнал практического психолога, №1-2, январь-февраль 2001, с.107. [6] Вейкко Тэхкэ, Психика и ее лечение: психоаналитический подход, М., 2001, с.35. [7] П.В.Симонов, Эмоциональный мозг, М., 1981, с.119. [8] Вейкко Тэхкэ, Психика и ее лечение: психоаналитический подход, М., 2001, с.50. [9] Там же, с.347. [10] Там же, с.110-111. [11] К.Н.Поливанова, Психология возрастных кризисов, М., 2000, с.19-20. [12] М.Мид, Культура и мир детства, М., 1988, с.150. [13] Там же, с.159. [14] Там же, с.219. [15] Там же, с.220-221. [16] Хайнц Кохут, Восстановление самости, М., 2002, с.180. [17] Там же, с.182. [18] Джойс МакДугалл, Тысячеликий Эрос, Санкт-Петербург, 1999, с.208. [19] Хайнц Кохут, Восстановление самости, М., 2002, с.192. [20] М.Мид, Культура и мир детства, М., 1988, с.221. [21] См. Bowlby, Support, Innovation and Autonomy. London: Tavistoc Publications, 1973. Категория: Психоанализ, Психология Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|