Пантелеева И.И. Интерпретации переноса и использование контрпереноса - Послесловие к 3-ему Кляйнианскому психоаналитическому семинару

Интерпретация, перенос и контрперенос - базовые понятия психоанализа, которым посвящено огромное количество психоаналитических публикаций и различного ранга и масштаба семинаров и конференций. Особое значение семинара, проходившего с 29 марта по 1 апреля 2004 года в г. Харькове заключается в том, что это практически единственный на постсоветской территории семинар, прорабатывающий эти вопросы с позиции кляйнианской школы и входящий в долговременную программу семинаров, проводимых Мелани Кляйн Траст. Насколько мне известно, Траст в настоящее время проводит аналогичные программы, помимо Харькова, в ряде других городов, в том числе и в Варшаве, на родине Ханны Сигал, одного из наиболее известных кляйнианских аналитиков.

Семинар "Интерпретации переноса и использование контрпереноса" был уже третьим кляйнианским семинаром, организованным Харьковским областным психоаналитическим обществом и философским факультетом Харьковского национального университета им. В.Н.Каразина с участием кляйнианских аналитиков Британского психоаналитического общества и вторым, проходившим при поддержке Мелани Кляйн Траста. Семинар открылся приветственным словом Игоря Романова, руководителя обучающих программ Харьковского областного психоаналитического общества и одного из организаторов данной серии кляйнианских семинаров. Со стороны Мелани Кляйн Траст ведущими семинара были обучающие психоаналитики Британского психоаналитического общества Джэйн Милтон (Jane Milton) и Пенелопа Гарвей (Penelope Garvey).

Как и на предыдущем семинаре, в первый день в Харьковском университете была прочитана лекция для расширенной аудитории, состоявшей не только из участников этого семинара, но и представителей различных психотерапевтических направлений, а также психологов, философов и социологов г. Харькова. Лекцию читала Джейн Милтон. Это был ее второй приезд в Харьков, д-р Милтон вместе с Эдит Харгривз (Edith Hargreaves), обучающим психоаналитиком Британского психоаналитического общества, проводила также предыдущий, второй кляйнианский семинар этого цикла и выступала на нем с лекцией. На этот раз для своего выступления д-р Милтон выбрала тему "Психоанализ и когнитивно-поведенческая терапия - конкурирующие парадигмы или общая почва". В последующие три дня прошли теоретические дискуссии в малых группах по материалам следующих статей: "Картография ландшафта: уровни интерпретации переноса" (П. Рот, 2001), "Проблемы психоаналитической техники: интерпретации, центрированные на пациенте, и интерпретации, центрированные на аналитике" (Дж. Стайнер, 1993) и "Проработка в контрпереносе" (И. Пик, 1985). Как обычно, тексты обсуждаемых статей и их переводы на русский язык все участники семинара получили заблаговременно и смогли заранее изучить эти статьи и подготовиться к дискуссии. Ежедневно в малых группах проходили клинические дискуссии, на которых обсуждались случаи, представленных участниками семинара. Ведущие семинара провели также ряд индивидуальных супервизий.

В первый день семинара предметом теоретической дискуссии стал материал лекции "Психоанализ и когнитивно-поведенческая терапия - конкурирующие парадигмы или общая почва", прочитанной Джейн Милтон в Харьковском университете. Лекция основывалась на ее одноименной статье, которая была опубликована в Международном психоаналитическом журнале (2001, 82). Джейн Милтон сравнивает когнитивно-поведенческую и психоаналитическую парадигмы и показывает преимущество психоаналитической парадигмы как способствующей достижению более глубоких и длительных результатов. Она напоминает нам, что психоанализ на ранних этапах своего развития сам был более "когнитивным", отмечает тенденцию когнитивных терапевтов к использованию и более высокой оценке "динамических техник" и межличностному фокусу, а также приводит данные эмпирических исследований, свидетельствующих о том, что типичные "динамические факторы" являются важными факторами прогресса не только в психоаналитической, но и в когнитивно-поведенческой терапии (КПТ).

Статья "Психоанализ и когнитивно-поведенческая терапия - конкурирующие парадигмы или общая почва" написана на фоне наблюдающегося в последние годы в ряде областей, в том числе в британском общественном секторе, энтузиазма в отношении КПТ как более быстрой и эффективной альтернативы психоаналитически ориентированной психотерапии, который грозит существенным обесцениванием и эрозией перспектив психоанализа. На мой взгляд, интересным продолжением была бы проработка темы конкуренции на постсоветском пространстве психоаналитической психотерапии не только с другими современными методами психотерапии, такими как гештальт-терапия, гуманистическая терапия и т.п., но и с различными нетрадиционными народными методами облегчения душевного страдания, а также конкуренции между отдельными направлениями самого психоанализа, например, более бурно развивающегося в ряде областей и более представленного в теоретических и философских дискуссиях лакановского психоанализа по сравнению с кляйнианским. Возможно, в дальнейшем это могло бы стать даже темой отдельного семинара.

Поскольку целью статьи было сравнение психоанализа с некоторым позиционирующим себя как отличающимся от него терапевтическим направлением, в статье практически не употребляются специфические кляйнианские понятия и не упоминается кляйнианская школа как отдельное направление в психоанализе. Во время семинара мне не удалось спросить Джейн, считает ли она свою статью специфически кляйнианской или написанной с позиции психоанализа в целом, независимо от принадлежности к отдельной психоаналитической школе. На мой взгляд, важная особенность этой статьи состоит в том, что она действительно выражает общую позицию современного психоанализа по отношению к когнитивным и поведенческим методам терапии, но всю ее глубину и смысл можно прочувствовать, только имея в виду специфические кляйнианские идеи. Наиболее показательным в этом отношении мне кажется клинический пример, приведенный в статье. В анализе м-ра А. Джейн Милтон противопоставляет фазу "когнитивного режима" и фазу продуктивной аналитической работы. Вначале ей часто приходилось делать интерпретации, которые она с позиции аналитического Супер-Эго рассматривает как замаскированные практические советы, которые не давали никакого результата. Со временем она смогла увидеть свои "когнитивные" импульсы как часть более широкой картины, в которой аналитическая пара разыгрывала садомазохистический сценарий, который держал пациента в западне, но также удовлетворял его потребность в бесконечной инфантильной зависимости. Это противопоставление более простой когнитивной фазы и более сложной, но и более продуктивной аналитической фазы, в которой аффективная реальность намного важнее когнитивных элементов, соответствует, на мой взгляд, позиции психоанализа в целом. Однако описание этого примера содержит также очень важную, на мой взгляд, информацию, которая приобретает особое звучание в контексте именно кляйнианских идей. В данном случае я имею в виду идеи Ирмы Бренман Пик о важности проработки в контрпереносе. В статье, которую мы также обсуждали во время этого семинара, Бренман Пик задается вопросом о том, "не заключается ли суть противоположности истинно глубокой и поверхностной интерпретации не столько в том, к какому именно уровню происходит обращение, но в какой степени аналитик смог, давая интерпретацию, проработать процесс внутренне". Джейн Милтон не акцентирует внимание в своей статье на том, что восстановление аналитической позиции произошло в результате того, что она "несколько раз проработала эти ситуации с м-ром А.", поскольку уровни интерпретации и проработка в контрепереносе не являлись темой данной статьи, но мне кажется, что этот клинический пример не только показывает преимущества аналитической позиции по сравнению с когнитивной, но также блестяще иллюстрирует идеи кляйнианских аналитиков о важности проработки в переносе и контрпереносе. С другой стороны, без знакомства с этими идеями мне было бы довольно трудно найти какую-либо принципиальную разницу между отдельными описанными в статье интерпретациями "когнитивной" фазы, когда Джейн Милтон анализировала, в частности, то, что пациент "отказывался от своего ума и проецировал его в аналитика", и очень похожими на них интерпретациями в фазе, когда аналитическая позиция была восстановлена и она анализировала фантазию пациента о том, что он "помещал себя внутрь нее, проецируя в нее свое активное мышление практически полностью", а также объяснить для себя, почему эти внешне одинаковые интерпретации в одном случае оказались результативными, а в другом нет.

Джейн Милтон приводит этот очень яркий клинический пример, чтобы показать, что она имеет в виду под "коллапсом" аналитической позиции в нечто более простое и одновременно более привычное с точки зрения обычного здравого смысла, в частности, в когнитивно-поведенческую терапию (т.е. коллапс как превращение эмоционально насыщенных и иногда болезненных аналитических отношений в более социально приемлемые и поверхностные), и говорит о том, что такая ситуация будет неизбежно постоянно возникать в нашей аналитической практике. На мой взгляд, достижение аналитической позиции представляет собой очень важную проблему любого аналитика, но она особенно актуальна для специалистов постсоветского пространства, остро ощущающих недостаток полноценного аналитического обучения и, прежде всего, личного обучающего анализа. Я думаю, что помимо "коллапса" в неаналитические виды терапии аналитической позиции всегда угрожает "коллапс" в некую слабую версию самого психоанализа. (Я не берусь дать определение того, что можно считать слабой версией психоанализа или сформулировать, как "слабая" версия психоанализа соотносится с тем, что мы привыкли называть "диким анализом", я употребляю это словосочетание исключительно по аналогии с использованием словосочетания "слабая версия" КПТ в статье д-ра Милтон. Интересно, будут ли по мере развития КПТ появляться статьи о коллапсе КПТ в психоанализ или в его слабую версию?) Разумеется, чаще всего подобный коллапс грозит начинающим и неопытным аналитикам. На мой взгляд, почти анекдотические примеры такого коллапса были описаны довольно давно, в частности, в учебниках психоанализа Гринсона и Томэ и Кэхеле, которые давно переведены на русский язык и пользуются у нас заслуженной популярностью. Например, Гринсон описывает случай пациента, которого передал ему другой аналитик после шестилетнего анализа, этот пациент думал, что единственное, что ему надо делать в анализе, это выдавать быстрые свободные ассоциации, и на вопрос о его втором имени ответил: "Раскольников". Томэ и Кэхеле в своем учебнике описывают случай, когда начинающий аналитик говорит своему пациенту на первом интервью: "Если у вас есть какие-либо вопросы, задавайте их сейчас. Со следующей сессии я буду связан принципом абстиненции и не смогу больше отвечать на ваши вопросы". На мой взгляд, проблема "коллапса" в подобную слабую (или просто карикатурную) версию психоанализа довольно реальна, поскольку мы постоянно ощущаем определенное давление, принуждающее нас избегать всего, что может выглядеть когнитивной или поведенческой процедурой, поддержкой, объяснением или попыткой избежать болезненного негативного переноса. Под влиянием этого давления мы можем попытаться достичь аналитической позиции "коротким замыканием", т.е. простым отказом от некоторых процедур, которые выглядят как соответствующие здравому смыслу и не "контринтуитивные", или избеганием положительного переноса и провоцированием негативного переноса, чтобы убедить свое "аналитическое Супер-Эго", что мы удерживаем напряженность аналитической позиции, по аналогии с тем, что Джейн Милтон называет "когнитивным коротким замыканием", когда аналитики пытаются достичь финальной и реально важной "когнитивной" фазы определенной части работы, минуя фазу некоторого болезненного, не необходимого эмоционального переживания. Видимо, здесь уместно вспомнить, что кляйнианская школа уделяет большое внимание давлению, которое оказывает на аналитика пациент, чтобы тот лишь внешне вел себя "как аналитик", и говорит о том, что этому давлению подвергаются не только начинающие, но и опытные аналитики. В частности, примеры подобного давления подробно описаны в статье Бетти Джозеф "Пациент, которого трудно достичь", эта статья была темой отдельного обсуждения на предыдущем кляйнианском семинаре, посвященном психическому изменению и проходившем в Харькове в мае прошлого года.

Разбор клинических случаев, проходивший во время семинара, показал актуальность и практическую значимость проблемы давления на аналитика, подталкивающего его к "коллапсу" аналитической позиции. На меня сильное впечатление произвели та зрелость и ответственность, с которой участники семинара решали эту проблему в своей работе в каждом конкретном случае. Бесспорно, к примеру, что применение таких поведенческих и когнитивных процедур, как объяснение пациенту важности прихода на сессию в трезвом виде или теоретическое отступление о том, что такое бессознательное, не всегда уместно в анализе. Но мне особенно запомнились обсуждавшиеся на семинаре случаи, когда нетрезвым пациентом была девочка-подросток, а объяснение о том, что человеческой природе присуще наличие бессознательных фантазий и импульсов было дано довольно тревожному и дезориентированному молодому человеку. В этих случаях, на мой взгляд, эти "неаналитические" процедуры, для данной конкретной аналитической пары, были не просто уместными, но и несли важную "динамическую" нагрузку, хотя, конечно же, всегда остается вопрос, можно ли было бы и в этих ситуациях действовать исключительно посредством "чистого золота" аналитической интерпретации. Во время обсуждения участники семинара рассказали о своем клиническом опыте, когда они сталкивались с похожими ситуациями и как они удерживали аналитическую позицию. Мне было очень приятно видеть, что коллеги достаточно хорошо осознают проблему давления, подталкивающего аналитика к "коллапсу" аналитической позиции, но при этом не подходят к ее решению формально бегством к слабой версии самого психоанализа. Обсуждение статьи о сходстве и отличии психоанализа и когнитивной и поведенческой терапии послужило не только хорошим объединяющим ориентиром для последующего обсуждения уровней и типов интерпретации переноса и важности проработки в контрпереносе, но и для всей нашей терапевтической работы уже после окончания семинара.

Обсуждение статьи Присциллы Рот, проходившее во второй день семинара, позволило нам прочувствовать сложность и глубину психоаналитической парадигмы в применении к понятию переноса. П. Рот рассматривает различные виды (или уровни) понятия переноса и интерпретации переноса: от интерпретаций, которые подчеркивают связи между текущими событиями в анализе и событиями в истории пациента, через интерпретации, которые связывают события во внешней жизни пациента с его частыми фантазиями об аналитике и анализе к интерпретациям, которые фокусируются на использовании аналитика и аналитической ситуации для разыгрывания бессознательных фантазийных конфигураций, иногда вовлекая аналитика в это разыгрывание. Первоначально, при чтении этой статьи во время подготовки к семинару, я восприняла основную мысль этой статьи как подчеркивание особого значения понимания переносных отношений здесь-и-сейчас, которые П. Рот называет эпицентром эмоционального значения анализа и, как мне казалось, считает наиболее глубоким уровнем отношений переноса и их интерпретации, соответственно. Понимание переносных отношений здесь-и-сейчас как более глубокого (или самого глубокого) уровня переноса было для меня особенно интересно в свете обсуждавшейся в первый день семинара статьи Джейн Милтон, в которой говорится о том, что аналитическая позиция "контринтуитивна" (в противоположность позиции КПТ, которая социально и интуитивно приемлема, и которую намного легче принять и аналитику, и пациенту), но в то же время упоминается факт, что в частном секторе большинство пациентов предпочитает динамическую (иными словами аналитическую) терапию. Здесь, на мой взгляд, имеет место как раз тот аспект аналитической позиции, который является интуитивно привлекательным, то есть, продолжительные и достаточно интенсивные отношения пациент-терапевт и их терапевтическое использование.

Обсуждение в группе на семинаре помогло мне увидеть значимость того, что сама П. Рот формулирует как основной вывод ее статьи, а именно, что хотя переносные отношения здесь-и-сейчас и являются, как она называет, эпицентром эмоционального значения анализа, но "многое из того, что наполняет, обогащает и расцвечивает анализ", располагается на других уровнях, и что для понимания особенностей внутреннего мира каждого конкретного пациента необходимо внимание ко всем видам (уровням) переноса и его интерпретации. В свете этой статьи для меня было особенно интересным обсуждение клинических случаев, представленных участниками семинара, когда, на мой взгляд, отдавалось преимущество интерпретации того или иного уровня переноса. В частности, хорошую почву для дальнейших размышлений мне дали два продолжительных случая, которые уже звучали на предыдущем семинаре в контексте другой основной темы, а именно, случай уже немолодой пациентки с аналитиком-мужчиной, в котором, как мне казалось, эротический, сексуальный перенос не был в должной мере предметом интерпретации, поскольку на повестке дня всегда стояла интерпретации других, не менее важных аспектов или уровней переноса, а также случай довольно продолжительного анализа аналитиком-мужчиной молодого человека, в котором фокусом интерпретации часто являлись гомосексуальные аспекты переноса, и для меня оставалось неясным, насколько именно эти аспекты были тем, что П. Рот называет "эпицентром эмоционального значения психоанализа". Обсуждение этих случаев в контексте статьи П. Рот позволило мне обратить внимание то, что в нашей терапевтической работе и в наших клинических дискуссиях мы можем испытывать определенное давление, заставляющее нас искать более важный и "правильный" уровень переноса и соответствующей интерпретации, а не пытаться понять значение самого существования нескольких уровней переноса и интерпретировать его. Разумеется, наличие такого давления не означает, что оно обязательно подталкивает нас к "коллапсу" аналитической позиции. Как мне подсказали коллеги, Артуро Варчевкер (Arturo Varchevker), один из редакторов сборника "In Pursuit of Psychic Change. The Betty Joseph Workshop", в который была включена эта статья П. Рот, в комментариях к ней подчеркивает, что, поскольку пациент может находиться на разных уровнях одновременно, интерпретируя что-то одно мы всегда пренебрегаем другим отношением и уровнем.

В связи с этой статьей мне был также очень интересен случай, представленный аналитиком-женщиной, когда ее пациентка на протяжении долгого времени не могла сформировать четкое расписание сессий из-за своей учебы и сложного графика работы. При обсуждении этого случая мы выделили проективную идентификацию как основной механизм защиты, когда пациентка проецирует в аналитика свое чувство незащищенности и нестабильности. В обсуждаемой статье П. Рот ее пациентка нанимала для работы в своей фирме низкооплачиваемых работников, студентов и безработных, и не платила аналитику на протяжении нескольких месяцев. Когда я перечитывала статью П. Рот перед написанием этих заметок о прошедшем семинаре, мне пришла в голову мысль, что в этом случае, когда пациентка держала своего аналитика в постоянном неведении относительно того, когда она сможет прийти на следующую сессию, могли быть важными и другие аспекты или уровни переноса, а именно, на мой взгляд, было бы целесообразным уделить внимание проблеме сочетания восприятия аналитика как всемогущего и бесконечно щедрого благодетеля и аналитика как специалиста, выполняющего для пациента определенную работу за плату или "наемного работника". Возможно, этот аспект ситуации переноса находился бы на том же третьем или четвертом уровне, согласно классификации Рот, как и разыгрывание в аналитической ситуации проблемы неопределенности со временем сессий, но показывал бы не столько временной, сколько иерархический аспект этого чувства беспомощности - беспомощности из-за неопределенности, кто в аналитической паре более зависим от другого.

Во время семинара я предполагала услышать массу восторженных отзывов по поводу этой статьи, и была немного озадачена довольно сдержанным и "техническим" подходом к изложенным в ней идеям. Я была еще больше удивлена, когда, готовясь к написанию этого отчета о семинаре, я обнаружила, что в 2001 году, сразу после ее публикации, эта статья стала предметом интернет-дискуссии, регулярно проводимой "Международным психоаналитическим журналом", в которой помимо одобрения и согласия высказывались также критические замечания и возражения. Было даже высказано мнение, что предложенное П. Рот определение четырех типов интерпретации переноса является непоследовательным и неточным, и что данное деление на уровни не улучшает понимание аналитиками друг друга. Утверждалось также, что следует интерпретировать сопротивление до вытесненных или отщепленных импульсов, чтобы не вводить в замешательство пациента, сопротивление которого в противном случае может только усилиться. Другое замечание состояло в том, что если все, сказанное пациентом, интерпретировать как центрированное на аналитике, возникает риск поощрить пациента воспринимать аналитика как всемогущественный нарциссический объект, претендующий на исключительное значение в жизни пациента. Для меня наиболее интересным в этой международной интернет-дискуссии было то, что основная критика или возражения направлялись не на конкретные взгляды автора, изложенные в статье, но связывались с особенностями кляйнианской школы, в частности, говорилось о считающейся типично кляйнианской путанице между экстратрансферными и трансферными интерпретациями, которая в свою очередь связывалась с приписываемым кляйнианцам нежеланием видеть ценность экстратрансферных интерпретаций и усиленным культивированием ими интерпретаций переноса как бы самих по себе. Для меня было также очень интересным и стимулирующим к размышлению иное прочтение клинического материала, предложенного одним из участников интернет-дискуссии, в котором высказывалась гипотеза, что в описанных в статье сессиях можно увидеть, как аналитик неосознанно вела себя как патологическая мать пациентки, а интерпретации при этом отражали только одну часть имеющего место расщепления, и это было как раз то, чего хотела пациентка, манипулируя аналитиком.

Уже в самом названии обсуждаемой в третий день семинара работы Дж. Стайнера (11 глава его книги "Психическое убежище") обозначено еще одно измерение в ландшафте психоаналитической ситуации. Дж. Стайнер различает интерпретации центрированные на аналитике (типа "Вы воспринимаете меня как…") и центрированные на пациенте (когда интерпретируются действия, мысли или желания пациента). Он говорит о том, что центрированные на аналитике интерпретации связаны с "пониманием пациента со стороны" аналитика и контейнированием, тогда как центрированные на пациенте интерпретации помогают пациенту достичь "своего понимания" и инсайта.

Стайнер в самом начале своей статьи говорит о том, что пациенты, скрывающиеся в психических убежищах, не заинтересованы в понимании и постижении своих проблем, потому что их основная задача состоит в достижении облегчения и безопасности путем установления внутреннего равновесия. При подготовке к обсуждению этой статьи до семинара и во время самого обсуждения я чувствовала себя тем самым пациентом, который не готов к пониманию, и готов скрыться в психическом убежище "непонимания", только бы не сталкиваться с тревогами, провоцируемыми материалом и, пожалуй, более всего стилем работ Стайнера. Я практически ничего не запомнила из самого обсуждения этой статьи, кроме спокойного рабочего тона обсуждения, который выполнил для меня функцию контейнирования моих тревог в отношении идей Стайнера, и позволил мне уже после семинара, интроецировав это ощущение возможного понимания и принятия, попробовать сделать шаг к пониманию этих идей.

Зная, что Джон Стайнер, классик современного кляйнианского психоанализа, проходил анализ у Ханны Сигал, супервизировался у Розенфельда и Джозеф и является одним из членом Правления Мелани Кляйн Траста, мне было нелегко даже для себя сформулировать то, что препятствуют моему пониманию его идей. Прежде всего, существенно отвлекали от размышления об основных идеях статьи формулировки типа: "интерпретация может оказаться невыносимой, даже если она правильна" или "пациент оказывает на него [аналитика] давление с тем, чтобы тот согласился с пределами выносимого для пациента". Если интерпретация невыносима для пациента, то что является критерием ее правильности? Разумеется, пациент обеспокоен пределами выносимого для себя, но разве это забота только пациента? Как нам говорили наши ведущие на прошлом семинаре, Бетти Джозеф часто говорила своим супервизандам о том, что они сделали блестящую интерпретацию, но у них не было в тот момент пациента, который смог бы ее воспринять.

Затем я попробовала достичь своего внутреннего равновесия в отношении к этим идеям, отнеся их к разряду более когнитивной и поведенческой части психоанализа, воспользовавшись словами Стайнера о том, что задача аналитика - помочь пациенту обрести понимание (которое звучит как нечто противоположное или более главное по отношению к достижению облегчения и безопасности), а также его делением интерпретаций на два типа, которые в соответствии с типом формулировки (центрированные на аналитике или пациенте) будут давать пациенту ощущение контейнирования или понимание.

Задаваясь вопросом, почему эта работа Стайнера столь популярна и пользуется признанием коллег, я отмела в сторону мысль о том, что изложенные в ней идеи принимаются коллегами потому, что она предлагает довольно комфортный алгоритм интерпретирования (даешь интерепретацию, центрированную на аналитике - получаешь контейнирование, даешь интепретацию, центрированную на пациенте - обеспечиваешь понимание пациентом) и предоставляет простое и комфортное объяснение негативных реакций пациента на интерпретацию (пациент в силу глубины своей патологии неспособен выдержать эту интерпретацию, даже если она правильная).

Скорее всего, важность этой работы в том, что она привлекает внимание к тому, что интерпретации, даже правильные и блестящие, могут вызывать негативные реакции пациента и заводить анализ в тупик. Насколько мне известно, представители других школ психоанализа часто обвиняют кляйнианских аналитиков в том, что их интерпретации по своей природе провоцируют тревогу преследования. Любопытно, что в своей статье Стайнер называет именно пациенто-центрированные интерпретации (т.е. классического типа) теми, в результате которых пациент может почувствовать себя преследуемым, и все-таки говорит о том, что от аналитика требуется смелость давать эти интерпретации, поскольку именно они помогают пациенту обрести инсайт. С другой стороны, в связи с этим мне вспоминаются работы Кляйн, где она говорит, что в результате интерпретаций, и особенно интерпретаций негативного переноса (которые она давала вопреки сложившийся в то время традиции), тревога пациентов, в том числе и маленьких детей, снижалась.

Как говорит Р. Хиншелвуд в своей статье "Контрперенос и терапевтическое отношение. Новое в развитии кляйнианской техники" по поводу этой статьи Стайнера, "очень важно, что интерпретации могут вызывать сильное чувство преследования или вины у пациента - даже когда это не входит в намерения аналитика. Очень важно для аналитика попытаться сделать так, чтобы его слова не звучали критически - но еще важнее, что он должен понимать, почему пациент склонен чувствовать себя критикуемым, и что, как он думает, является основанием для его критики аналитиком". Возможно, более подробное обсуждение проблемы негативного восприятия пациентом интерпретаций аналитика, а также критического отношения к кляйнианским интерпретациям со стороны представителей других школ психоанализа, могло бы стать темой одного из последующих семинаров. Во всяком случае, наше обсуждение данной работы Стайнера послужило хорошей основой для более внимательного отношения к этой проблеме в нашей практической работе с пациентами. В этой статье также достаточно подробно рассматриваются такие специфически кляйнианские понятия, как контейнирование и мышление аналитика как объект переноса, и я думаю, было бы интересным уделить им специальное время и обсудить их более подробно на одном из наших последующих семинаров.

Ирма Бренман Рик в своей статье "Проработка в контерпереносе" говорит о том, что дифференциация патологического контрпереносного отклика и использования контрпереноса как важного терапевтического средства является существенной частью современного психоанализа, она также показывает, что на практике, однако, между ними не существует абсолютной границы. Выше, в связи с нашим обсуждением примера из статьи Джейн Милтон я уже цитировала высказывание Бренман Пик о противоположности истинно глубокой и поверхностной интерпретации, отличающихся не столько тем, к какому уровню происходит обращение, но тем, в какой степени аналитик смог, давая интерпретацию, проработать процесс внутренне. Разрабатывая эту тему использования контрпереноса, Бренман Пик подчеркивает, что "если мы не допускаем эмоции, мы находимся в опасности не допустить любовь, которая смягчает ненависть, позволяя тем самым ненависти руководить нашим так называемым стремлением истине? То, что выглядит бесстрастным, может содержать в себе убийство любви и заботы". Эта статья, обсуждавшаяся в завершающий день семинара, позволила нам глубже понять темы, которые уже были предметом дискуссии в первые дни семинара, в частности, вопросы аналитической нейтральности, мышления и интерпретаций аналитика как чрезвычайно важного аспекта общей ситуации анализа, значение интерпретирования негативного переноса. Среди множества интересных тем, обсуждение которых стимулирует эта статья, я бы особо выделила сделанное в этой статье напоминание об опасностях кажущейся нейтральности стремления к истине и признанных научных методов при работе с живыми объектами. На мой взгляд, забывая об этой опасности, мы рискуем допустить коллапс психоанализа и как терапевтического, и как теоретического метода в некое садо-мазохистическое разыгрывание.

Традиционно семинар завершился общим собранием, на котором участники и ведущие поделились своими впечатлениями от проделанной работы и планами на будущее. Участники семинара единодушно выражали мысль, что опыт работы на семинаре такого уровня существенно углубляет наше понимание современного психоанализа и расширяет наши возможности как практикующих психотерапевтов и психоаналитиков, помогает нам лучше понимать себя, свои возможности и текущие ограничения. Подчеркивалось также специфическое терапевтическое значение участия в семинаре, относительно независимое от сознательных аспектов достигнутого понимания. Было высказано предложение о выборе концепции проективной идентификации в качестве темы следующего семинара. Могу также добавить, что как мне стало известно по разосланным участникам этого предстоящего семинара материалам, мы сможем сквозь призму темы проективной идентификации, одной из наиболее влиятельных кляйнианских концепций, обсудить на еще более глубоком уровне вопросы интерпретации переноса, различные виды интерпретации и значение контрпереноса.