«Расизм и ксенофобия. Психоаналитический подход» - доклад Сержио Бенвенуто на МПШ

Краткие тезисы доклада Сержио Бенвенуто на Международной психоаналитической школе в Международном институте глубинной психологии (Киев):

Древние греки изначально имели двух основных богов: Гестию (Hestia) и Гермеса (Hermes). Гестия была хранительница дома и города. Древнегреческие дома имели по середине очаг. Центр дома являлся корнем, которым дом врастает в землю. Так же были устроены и города. В середине города располагался очаг. Гестия всегда сохраняла свое место и значимость среди всех олимпийских богов, оставалась «неподвижность». Гермес (Меркурий) напротив олицетворяет движение, изменение. Это бог воров, поскольку воровство - изменение места вещи, и бог отчуждения, поскольку это тоже об изменении отношений. Скульптуры Гермеса ставились на концах улиц и на перекрестках. Это были бюсты с эрегированным пенисом, поскольку сексуальный акт - это тоже пересечение и отчуждение. 

При этом, несмотря на противоположность, Гермес и Гестия преподносились как дружественная пара, они не враждовали. Это женское как постоянство и неподвижность, а мужское как движение и отчуждение. Гестия является девственницей, а Гермес практикует промискуитет. 

Уже много лет у меня сохраняется представление, что современная политика представляет себя столкновение поклонников Гестии и Гермеса.

Не следует понимать это буквально, будто именно сторонники Гестии являются патриотами, ведь патриоты могут быть открыты другим ценностям, другим национальностям. Политики-гестиаты явно проявляются в последнее время: в Британии - Брексит, в США - Трамп, чья политика - сохранение возможности войти в пространства страны, а также русский и венгерский национализм современности. Политики-герметисты в крайней степени проявлены в идеи о глобализации: полной открытости стран по типу идей Карла Поппера об открытом обществе. Открытое общество подразумевает отсутствие границ между странами, отсутствие пошлин и налогов при перемещении, доступность миграции, свободное перемещение товаров, капитала и рабочей силы. Но обычно в этом нуждаются люди, которые находятся на периферии гермесности - которые живут в плохих условиях, бедны и нуждаются в перемещении. Эти люди - «идентифицирующиеся» с условиями своей жизни, они переживают себя в сильной идентификации со своим местом и положением, в том числе пожилые люди и пенсионеры. Для них идея открытого общества нужна не для открытой жизни в мире и расширения своей работы, а для переезда на какое-то постоянное место, где будет лучше.

В последние годы происходят сильные изменениея в структурировании политических систем. В последнии 50 лет много людей голосовали за левые силы в разных странах, но в сейчас ситуация сменилась. До этого много «идентифицирующихся» мигрантов приняли много стран, но теперь к ним много предвзятого отношения, и в крайней степени - ксенофобии.

Ксенофобия в Европе сейчас касается не туристов, приезжающих тратить деньги, а мигрантов, которые приезжают искать работу. В ее основе по сути - ненависть к бедным. Особенно это относится к самым бедным слоям, которые связывают с криминалитетом: людям, занимающимся проституцией и воровством. 

Как психоаналитик я не довольствуюсь поверхностным взглядом, стараюсь идти глубже, беседую с многими людьми… Это не мои анализанты, поскольку они как правило не ксенофобы. Я спрашиваю простых людей. Они говорят о том, что «бедные воняют, они грязные». В связи с этим я уверен, что в основе ксенофобии лежит анальность. 

За левых (космополитов) сейчас голосуют богатые и те, кто живут в хороших районах. Они (и я) не связывают человеческую идентичность со страной, национальностью. Если Вы ученый, то Ваши коллеги живут в разных странах и Вы с ними общаетесь на английском языке, имея идентичность ученого, не привязанную к стране. Я езжу в разные страны читать лекции, и я не чувствую разницы: я в Нью Йорке или в Киеве. Но для бедных огромное значение имеет место их жизни, гораздо более важное, чем для обеспеченных людей. Горизонт бедных, тем самым, очень сужен. Поэтому их порядок вещей (некая деревня или паб для сборищ) определяет их идентичность. Идентичность - сокровище бедных. Основной лозунг левых сил - большее равенство, меньше различий. Но для бедных он потерял свою актуальность, стал другим. Когда ты беден - ты хочешь просто немного больше денег для себя. Равенство как таковое для такого человека безразлично. 

Я хочу представить клинический случай из ситуации, когда люди вообще закрываются в своих домах и не выходят на улицу. Это человек, живущий в доме, который принадлежит его семье более 200 лет, но он разорен, закрылся в доме и не выходит оттуда месяцами. При этому в доме он всегда ходит в шортах. Я спросил его, думая, что это агорафобия, но он сказал, что особую тревогу у него вызывают толпы. Он боится пойти в супермаркет, поскольку там толпы. Он предпочитает быть один дома. 

В его детстве было «две матери»: его мама и его старшая сестра, которая жила в этом же доме. Он был единственным ребенком на две семьи. Когда у него случилось банкротство, он начал звонить своей сестре, хотя не общался с ней 15 лет. Он все время настаивал на том, что он - единственный ребенок, хотя он был младшим сыном. Ему было важно чувствовать себя особенным. В подростковом возрасте он сложно общался с другими мальчиками и коллективами вообще. Его друг обещал ему работу, а затем отказал. Это стало началом срыва. Это было расценено пациентом как мужская слабость, из-за чего регрессировал до пребывания в материнской матке. Его дом представлял собой материнскую утробу и утробу сестры. Словно бы это тоже было обителью Гестии. 

Говоря о расизме, я бы называл больше его этнофобией, поскольку в биологическом смысле основания для этого нет. Сейчас мы видим предвзятое отношение не только к темнокожим, но и к мигрантам из Румынии, например, и ко многим другим белым. Потому это скорее сейчас ненависть к бедным и к кем-то, кто будто бы захватывает территорию богатых хорошо живущих людей. Расизма как такового не существует. Антисемитизм как форма этнофобии строится на иных основаниях. Нам стоит также иметь в виду, что каждая группа и каждый субъект нуждается во враге. Мысль о том, что другой хочет завладеть моим наслаждением, требует от нас создавать себе воображаемого врага и проецировать на кого-то.