Интервью с Любовью.

Посвящается Тебе.

Тошнит. Сегодня день св. Валентина, а меня тошнит. От приторности,  гламурности, обязательности Любви. От вежливых, но равнодушных валентинок. От себя самой, поддавшейся всей этой истерии.   Как будто я запуталась и не могу вытащить то настоящее, которое ценно. Как будто я играю спектакль. А играть какие бы ни было спектакли мне противно уже давно. И тем не менее.

Что за этим? Прислушиваюсь к себе… За этим - страх. И я сбегаю от него, чтобы не выяснять чего же именно я боюсь.

Я смотрю, как люди празднуют этот день. Кто-то романтично, кто-то чувственно, кто-то бравурно поливает праздник грязью и обесценивает его. Кто-то находит повод напиться. И за всем этим маскарадом и фейерверком стоит растерянная Любовь. Она не столь гламурна и красива. Она неровная,  у неё есть выпуклости и впадины. И она стоит и смотрит, как её полируют, гримируют и фотошопят. Вернее, даже не её. А её гипсово-виртуальную копию.  А Любовь стоит в стороне.

И я поняла свой страх. Я поняла, чего я боюсь. Я боюсь подойти к ней. К настоящей. Неглянцевой. Неправильной. Но самой-самой настоящей. Как будто я тоже вожу хороводы вокруг копии, но спиной чувствую её взгляд… И меня начинает тошнить. И я останавливаюсь. Поворачиваюсь и смотрю на неё. И начинаю плакать. Потому что очень больно вот так вот бездарно тратить этот праздник. Мне хочется подойти и спросить у неё, как же так случилось?  Я вглядываюсь в её черты и понимаю, что она очень древняя, она ровесница Мира.

Подхожу к ней. Дышу. У Любви есть запах. Почему то сейчас она пахнет летом, солнцем и свежим сеном.  И прошу её ответить на мои вопросы. (Интервью с Любовью… По-моему я зарвалась, но я не прощу себе, если не сделаю этого). Любовь соглашается. И, по-моему, она рада, что, наконец то, её заметили и обратились к её мнению и её жизни. Она грустная, потому что чувствует себя невостребованной и одинокой.  Она чувствует себя придуманной. Она грустит. Смотрит на своего разнаряженного двойника и грустит.

Я удивляюсь, что у Любви столько грусти.  А она усмехается, и я понимаю, что это тоже от моего перееденного «какая она настоящая любовь», и проглоченного «любовь всегда радость и счастье». И я выплёвываю это с облегчением. Вообще всё интервью я плевалась. Как ни странно, было очень гармонично.  Она говорила, а я плакала, смеялась, плевалась опять же. И во всём этом была такая расслабленность и  естественность. И я понимала, что она меня любит. Просто любит. И когда я плачу. И когда смеюсь. И красивой и некрасивой. И неуместной и корявой. И гармоничной и тонкой.  Именно потому, что Любовь она такая  - неправильная и разная. 

И я поняла, что как только я выбираю себе в кумиры тот разнаряженный манекен, я тоже становлюсь обязанной влезть  в личину той, которую можно полюбить.  (Хочется же чтобы любили, что уж там  скрывать, хочется.) Манекен же любить просто – он гладкий, красивый, без изъянов. Я сообщаю о своём гениальном прозрении Любви. В надежде получить похвалу. Любовь покатывается со смеху и запускает в меня смятым бумажным стаканчиком. Стаканчик попадает мне прямо в лоб. Тут уже ржу я  и выплёвываю свой очередной «красивосформулированныйшедевр».

В любви нет красоты. Как и некрасивости нет тоже. Там вообще нет оценки. Она просто Любит. Я спрашиваю её об этом, ожидая получить в лоб очередным смятым стаканчиком. Любовь неожиданно задумывается. И спрашивает меня: «а что такое -Красота». И тут офигеваю я. Потому что чувствую, что сейчас снова придётся выплёвывать кусок про то, что «Любовь и Красота неразделимы» и «Любят только красивых». А тут выясняется, что она вообще не понимает, про что я веду речь. И я начинаю объяснять: «Красота это… ээээ, ну в общем, вот красивые античные  скульптуры, вот фотомодели, вот, например, Мерилин Монро» (Монро точно очень красивая, я в этом убеждена). Любовь размышляет.

Я её понимаю, чтобы ответить есть в тебе что-то или нет – надо понять, о чём именно идёт речь. Потом говорит, что ей сложно это понять. И для неё красивые все. Интересно, думаю, она так отмазывается, как в соревнованиях в детском садике, что, мол, победила дружба, чтобы никому не было обидно? Нет, похоже, она искренна. Она начинает объяснять, и я рада, что в этот раз это происходит не через удар в лоб. «Понимаешь, - говорит она,- я всё же не до конца поняла, что такое красота, но то, что ты описываешь, оно всегда есть во мне. Человек, которого ты любишь – он самый красивый для тебя. Даже если он трижды некрасив. Это неважно».

Тут я замечаю, что праздник продолжается, с лужайки уже несутся взрывы хлопушек и фейерверков. Люди целуются красиво перед фотокамерами. Шампанское льётся рекой и всё очень гламурно, высокопарно и красиво. Мы с Любовью сидим, и на пару грызём семечки. Она подмигивает мне – «Хочешь туда?». Я яростно мотаю головой. В кои то веки случилась возможность погрызть семечки с настоящей Любовью, а она мне предлагает заменить это суррогатом. Нетушки, я тут посижу. И тут она меня ошарашивает: «А я хочу сходить. Пойдём?». Она уже очень молодая, задорная, с веснушками и курносым носом. Никак не могу привыкнуть к её переменам. Ну, раз Любовь зовёт, конечно, пойду.

Мы вливаемся в пёструю толпу. Вокруг царит практически безумие. Кто-то обнимается, кто-то целуется, кто-то трахается (хотела сказать «занимается любовью», но побоялась оскорбить спутницу), кто-то ругается и требует что-то от другого. Любовь  подходит к какой-то паре и предлагает познакомиться. Я навостряю уши. Она представляется: «Любовь». В глазах у пары недоумение – ещё бы. Она опять поменяла свой облик и сейчас она бродяжка  из латинских кварталов с чумазым лицом и в застиранном платье.  Она протягивает им руки. Они брезгливо жмут их и потом вытирают влажными салфетками.

«Идём дальше», - увлекает она меня за собой.  Дальше – больше. Она развлекается по полной. Особенно когда ей начинают объяснять, что, мол, Любовь – она вон там, на пьедестале стоит, с хороводами вокруг. И что у неё мания величия, что она практически богохульствует, называя себя Любовью. Потому что ТАКОЙ Любви – не бывает. Ну, тут я их в чём-то понимаю, т.к. Любовь меняется  такой скоростью и так неожиданно, что иногда я вздрагиваю. То она дама на шпильках, то студентка в очках, то древняя старушка с палочкой. И я вижу степень её провокации. Она всегда выбирает образ максимально неподходящий данной паре. В этом она и есть – в преодолении вот этой невозможности.

Ну, вроде она наигралась. Идёт, разрумяненная и довольная. Пошли, говорит. И мы уходим. Тут я опять начинаю ощущать страх. Говорю ей о нём. «И чего ты сейчас боишься?». «Я боюсь, что за тобой никто не пойдёт. Что они все останутся там у этого манекена, будь он неладен. Я боюсь оглянуться». Любовь прищуривает глаз: «Ну что рискнёшь?». Я зажмуриваюсь, останавливаюсь, медленно поворачиваюсь и открываю глаза…

14.02.2011.

Автор - психотерапевт Елена Густова