Русский катарсис

РУССКИЙ КАТАРСИС

Уже очень давно хочу рассказать Вам о русском катарсисе - особой исповедальной форме общения в России, неком отечественном варианте психотерапии, существующим в естественных условиях российской жизни. Данный феномен описан нашим психологом, Е.Б. Фанталовой. Данный пост – скорее более краткое изложение статьи, с которой, при желании, Вы можете ознакомиться.

Несколько слов о самом понятии катарсиса, предваряющем переход к русскому катарсису.

 В классическом аристотелевском понимании катарсис рассматривается как внутреннее очищение посредством страданий, освобождение, таким образом, от всего темного, пагубного, мешающего. Достигается это очищение с помощью театра. Просмотр трагедии на сцене пробуждает в человеке такие чувства, как страх, гнев, ужас, то есть целую гамму эмоциональных переживаний. И вместе с ними наступает и сопереживание героям трагедии, а затем и сострадание. Пройдя мысленно через трагедию на сцене, человек, идентифицируя себя с героями и их чувствами, как бы сам через неё проходит и становится частью этой трагедии. Но именно благодаря этому он и сам очищается, становится более справедливым, добрым, гуманным. Плохое и темное уже пережито, а раз так, оно должно уступить место хорошему, светлому, доброму. Вот и наступает, таким образом, желанное очищение, катарсис.

Русский катарсис предполагает тоже очищение, но не путем просмотра трагедии, как это было у Аристотеля, а с помощью прохождения через свою собственную историю, может быть, и трагичную…

В русском катарсисе есть два участника - рассказчик и слушатель. Рассказчик испытывает потребность «выплеснуть» скопившиеся и давящие изнутри чувства и мысли в одном монологическом потоке. Чтобы катартический монолог состоялся, необходим, собеседник, готовый на время стать слушателем. Ощущение катарсиса возможно лишь в том случае, если не только «отдаешь» эти чувства и мысли, но и кто-то их «берет, принимает». И тот факт, что этот поток чувств и слов нужно кому-то «отдать», а кто-то должен его «взять на себя», принять, заставляет человека, готового к катарсису, искать, может быть неосознанно, своего поверенного, увидеть его среди прочих, разглядеть… Этот найденный собеседник формально не является психотерапевтом, также как и нашедший его рассказчик – не его клиент. Но именно такая неформальность и придает максимум свободы русскому катарсису. Соединение этих двух людей в момент катарсиса основано на их взаимном душевно-духовном понимании особого рода, а именно на понимании обоими того факта, что если одному надо высказаться, то другой должен его выслушать, выслушать до конца, и отказу здесь места нет.   

В русских традициях не отталкивать людей, которые стремятся к такой исповеди. Будущий собеседник, который понимает, что его в качестве такового выбрали, обычно принимает это как должное, если слышит внутренний зов своего партнера (будущего рассказчика) с просьбой принять эту исповедь. Может быть, именно поэтому, исторически и культурологически не в традициях русских людей было обзаводиться специальными, научно-обоснованными психотерапевтическими методами. В этом просто не было необходимости, так как житейская психотерапия была частью русской жизни.

Нахождение такого собеседника будущим рассказчиком – результат, видимо, как личного опыта, так и интуиции. А если все же рассказчик ошибся в собеседнике, и тот, как выясняется, без «специальных фильтров» слушать его не хочет, то в таком случае никогда не произойдет того, что мы назвали русским катарсисом. Этот процесс закончится в самом начале: эмоциональная реакция неудачно найденного собеседника и будет для рассказчика опознавательным знаком «табу на катарсис». Когда же подходящий собеседник все таки найден и как таковой «распознан» будущим рассказчиком, то это обстоятельство по существу и означает спонтанное начало русского катарсиса. И, найдя своего собеседника, рассказчик вовсе не спрашивает, согласен ли тот быть его поверенным (психотерапевтом) или нет, возьмет ли он его в «клиенты» или нет… «Ясно, что согласен, уверен, что возьмет». Ситуация как бы сама за себя решает – ведь все происходит спонтанно, без специальной договоренности о встрече с психотерапевтом. Ну и дело пошло, как только собеседник найден… 

Степень духовно-душевной близости этих встретившихся людей может быть различна, но в оптимальном варианте собеседник является не только поверенным рассказчика, но и на какое-то время его «двойником», «душевным резервуаром». Последний, по мере продвижения монолога, будет постепенно «наполняться» и будет «хранителем» всего содержания рассказанной истории, и, что самое важное, основных тайн, связанных с ней.

Функция монолога для рассказчика в том и заключается, что с его помощью он передает свой душевный груз собеседнику, отдает его в надежное душевное вместилище, освобождается от него, хотя бы на какое-то время. 

На первый взгляд, это выглядит довольно механически (отдал – принял) и даже с оттенком эгоизма («Почему кто-то вообще должен что-то брать на себя, принимать?»). Но в том-то и особенность русского катарсиса и, может быть, его неповторимость, что здесь выигрывает не только та сторона, которая «отдает груз» (то есть рассказчик), но и та, которая «принимает» (то есть собеседник, поверенный). Почему? В случае рассказчика ответ ясен сразу – он освободился от душевного груза. А в случае собеседника? Он-то что получил? «Груз», которого у него не было и который он теперь поимел?! Здесь ответ более сложный и заключается он в следующем. Собеседник также приобретает от этой ситуации не так уж мало: сам факт того, что выбор пал именно на него и он оказался посвященным в тайну чужой (до момента катарсиса!) души, возвышает его, прежде всего в своих собственных глазах, утверждает его самость, может быть даже заставляет отрефлексировать свой собственный внутренний мир. И все это вместе поднимает самооценку собеседника и становится для него несомненной психологической поддержкой. Словом, сам факт выбора собеседника и посвящение его во внутренний мир рассказчика – несомненная психотерапия и для собеседника тоже, психотерапия доверием к нему. 

И еще об одном приобретении собеседника в русском катарсисе. Если первое для него – это осознание того, что «он выбран», то второе, не менее важное, это осознание возможности своей безвозмездной помощи другому. «Внутренняя посылка» собеседника рассказчику может быть сформулирована примерно так: «Мне оказано доверие, но и я не останусь в долгу, потому что доверие дорогого стоит».    

Какова динамика такого случая русского катарсиса в естественном варианте?

Спонтанное начало. Монолог, кажущийся безбрежным, иногда с паузами, иногда сплошной, раскатистый. Постепенное «затухание» монолога. Высвобождение сдавленных чувств по мере завершения его. Эмоциональные реакции на свои слова, высказывания. Чувство облегчения, спад напряжения, наступающие по мере высказанного (последние может испытывать не только рассказчик, но и собеседник, если он в какой-то мере внутренне уже идентифицирован с рассказчиком, является его двойником).

Почти полное отсутствие вопросов со стороны собеседника. Они появляются редко, только если совсем что-то было неясно и это надо было уточнить… (В русском катарсисе они могут отвлечь рассказчика от исходно взятой им содержательной линии, сбить на что-то другое, и потому они в нем не нужны).

По завершении монолога рассказчика – несколько реплик собеседника, свидетельствующих о том, что «монолог принят».

Медленное расставание, но без обязательной договоренности увидеться снова. По репликам и эмоциональным реакциям рассказчика обычно видно, что катарсис состоялся, и что он чувствует облегчение. Иногда он говорит об этом собеседнику с благодарностью за то, что был выслушан, иногда просто прощается с ним. 

Можно сказать, что путь, по которому «прошел» монолог рассказчика оказался возможным не только благодаря самому рассказчику, но и, не в меньшей мере, благодаря его собеседнику, который «шел ему навстречу». Таким образом, можно заключить, что монолог в русском катарсисе возможен лишь в том случае, если он осуществляется при совместном участии двух людей, а именно, рассказчика и его собеседника.

"Русский катарсис" в русской культуре

В русской культуре имеется собирательный художественный образ явления, которому можно дать обобщенное название «русский катарсис». Это явление, ставшее уже некоторым феноменом русской бытийности, ярко представлено в русской литературе, поэзии, музыке, песнях и песнопениях. Суть его заключается в выраженной потребности человека в исповедании сокровенных историй и переживаний, связанных с внутренним «Я». Литературных примеров тому множество, но приведем лишь один из них.

Рассказ Л.Н. Толстого «Крейцерова соната». В этом рассказе с особой яркостью отражены и возможные условия возникновения русского катарсиса, и глубокие переживания рассказчика, и философия его взглядов. Начинаясь с простого уточняющего диалога «рассказчик-собеседник», русский катарсис затем приобретает форму монолога рассказчика, исповедающего собеседнику свою личную драму, переходящую затем в трагедию, свои мысли и чувства до и после случившегося.

 В «Крейцеровой сонате» главный герой Позднышев посвящает своего собеседника в историю убийства своей жены из-за ревности. Рассказ Позднышева происходит в типичном для русского катарсиса месте. Это вагон поезда, ехавшего уже вторые сутки. Начинает Позднышев лишь с того момента, когда остается с глазу на глаз со своим собеседником, готовым его выслушать ( «…Приказчик устроился на лавочке и заснул», «Господин с дамой перешли в другой вагон», «…Прошел кондуктор. Он проводил его злыми глазами и начал только тогда, когда тот ушел»). Проиллюстрируем с помощью прямых цитат из рассказа Толстого, каким может быть начало русского катарсиса при первом взаимодействии главного героя Позднышева (рассказчик) с его попутчиком (собеседник) от лица которого Толстой ведет повествование:

- Вам, может быть, неприятно сидеть со мной, зная, кто я? Тогда я уйду.
- О, нет, помилуйте.
- Ну, так не угодно ли? Только крепок. – Он налил мне чаю. – Они говорят и все лгут… - сказал он.
- Вы про что? – спросил я.
-Да все про то же: про эту любовь ихнюю и про то, что это такое. Вы не хотите спать?
-Совсем не хочу.
-Так хотите, я вам расскажу, как я этой любовью самой был приведен к тому, что со мной было.
-Да, если Вам не тяжело.
-Нет, мне тяжело молчать. Пейте ж чай. Или слишком крепок?…

С помощью процитированного текста мы видим, как медленно и осторожно, стремясь не нанести себе дополнительную боль, «входит» рассказчик в своего собеседника. При этом болезненность переживаний рассказчика не затмевает для него актуальность его рассказа, истории пережитой им трагедии.

Последующее содержание рассказа, его эмоциональная насыщенность, сопровождаемая острыми диалогическими репликами рассказчика с погибающей женой, указывают на психологическую необходимость для него именно такой катартической разрядки с помощью человека, готового его принять. «Крейцерова соната» является во всех отношениях ярким литературным примером иллюстрации русского катарсиса: сначала непредсказуемость встречи, спонтанность выбранной между несколькими собеседниками темы, являющейся при этом крайне актуальной для будущего рассказчика, возникновение условий для возможной эмоциональной разрядки с помощью подходящего, резонирующего собеседника, и, наконец сам катарсис как «эмоциональный выброс» истории о трагическом убийстве жены.

Не менее иллюстративным в плане окончания катарсиса («однажды случилось и однажды кончилось») является и окончание рассказа, его последние строки:

…Мы долго сидели молча. Он всхлипывал и трясся молча предо мной.
- Ну, простите…
Он отвернулся от меня и прилег на лавке, закрывшись пледом. На той станции, где мне надо было выходить, - это было в восемь часов утра, - я подошел к нему, чтобы проститься. Спал ли он или притворялся, но он не пошевелился. Я тронул его рукой. Он открылся и видно было, что он не спал.
- Прощайте, - сказал я, подав ему руку.
Он подал мне руку и чуть улыбнулся, но так жалобно, что мне захотелось плакать.
- Да, простите, - повторил он то же слово, которым заключил и весь рассказ.

Из приведенного литературного отрывка из «Крейцервой сонаты» Л.Н.Толстого видно, что случаи, которые требуют применения русского катарсиса как метода, это, прежде всего варианты индивидуальной психотерапии с людьми, желающими, в первую очередь, исповедания какой-то части своего внутреннего мира, своей души, может быть даже совести, но не в плане только лишь греха, покаяния или житейской проблемы, а гораздо шире – в аспекте всей внутренней логики и рефлексии их жизни, с привлечением всевозможных оттенков чувств, мироощущения, отношения к себе и к другим. И поэтому в русском катарсисе традиционный недирективный роджерсовский диалог имеет тенденцию смещения в персональный монолог рассказчика, хотя и не лишенный внутренней диалогизации, спора «голосов внутреннего Я». 

Диалог и монолог в русском катарсисе.

 Лица, склонные к русскому катарсису, скорее всего не будут возражать в отношении традиционной психотерапевтической помощи со стороны собеседника, если им окажется профессиональный психолог и, вероятнее всего, будут за это благодарны. Но главная помощь для них (и это – основное в русском катарсисе) – это сама возможность исповедания, ситуация принятия их исповеди собеседником.

 Еще об одном моменте в русском катарсисе, частично затронутом выше и касающимся соотношения монолога и диалога. Как уже неоднократно отмечалось выше, основой русского катарсиса является спонтанный монолог. Но при этом такой монолог насквозь диалогичен, поскольку в нем как бы «вспыхивают» внутренние диалоги. Согласно закону внутреннего диалога, подробный анализ которого дан в работах Т.А. Флоренской, это может быть диалог между «духовным» и «наличным Я», причем само «наличное Я» тоже, в свою очередь, может быть реальным и идеальным. И, таким образом, становится возможным множество внутренних диалогов Я со своим Двойником. И если отличительными свойствами русской души, которые так отчетливо прослеживаются у героев Достоевского, являются такие как любовь к внутренней свободе, стремление пренебречь установленными правилами, тяга к внешнему и внутреннему размаху, ко всему иррациональному, порой может быть даже неразумному, несистематичному, и если все это – ради обретения той подлинности мироощущения, которая отмечена П.А. Флоренским при истолковании «русской истины», то в совокупности это еще раз подсказывает нам, какой может быть и должна быть отечественная психотерапия, построенная уже с учетом этих этнопсихологических факторов. 

Момент требования особой свободы в русском исповедании становится понятным этнопсихологически, если заглянуть в русскую историю. Ведь если представить себе состояние русской души как «сдавленной пружины» в период крепостного права, самодержавия, и, затем, тоталитарного режима, то становится неудивительным, что всякий «нажим», всякое «сдавление» предполагают и обратную тенденцию, а именно созревание внутреннего требования к их снятию, появление стремления к освобождению от них. 

 К чему привели эти действия («нажимы», «сдавления») и ответные им противодействия (крестьянские восстания, бунты, и…, в конечном итоге, революции) в России в историческом масштабе хорошо известно.  Исторический период подавления и угнетения наложил свой отпечаток на русскую душу. Поэтому, если анализировать русскую духовную память, русский менталитет в их историческом контексте, то легко убедиться, что помимо желания обрести свободу, в русском человеке на глубинном, бессознательном уровне закреплены и страх, и покорность, и подчинение, и доведенные до последних пределов смирение и терпение, так органично питаемые русской православной верой.

И все же, чем сильнее “сдавление”, тем интенсивнее будет ответная на него реакция, то есть противодействие этому сдавлению. И на примере русской души как раз становится понятным, почему ей так подходит метод свободного русского катарсиса. В естественных условиях, отвечая потребностям русской души, он возникает как бы сам собой и не является в строго научном понимании методом. Это своего рода русская душевно-духовная «скорая помощь», которая как бы имманентно живет в народе, внутренне ему присуща. Функция этой русской «скорой помощи» тоже понятна: нужно быстро снять «сдавление», облегчить душевную боль, если нет возможности погасить её совсем. И, соответственно, средства для осуществления этого снятия должны быть тоже простые и быстрые, всем доступные и всем понятные, независимо от того, кто в этой помощи нуждается.

Е.Б. Фанталова выделяет основные положения русского катарсиса для предложения его его в качестве психотерапевтического метода.

Итак, РУССКИЙ КАТАРСИС: психологические показания к конкретному случаю и условия проведения.
- Есть внутренняя потребность и готовность поведать кому-то часть своей жизненной истории, рассказать о чем-то давно или недавно случившемся, и оставшемся до настоящего дня внутренне очень значимым.
- Нужен поверенный (слушатель, собеседник), который смог бы не только выслушать эту историю, но и тонко прочувствовать её, адекватно воспринять, эмоционально «отрезонировать». Поверенный-собеседник – это как бы «идентифицированная часть Я» рассказчика. Здесь нужна не только эмпатия. Она важна в русском катарсисе, но одной её недостаточно, чтобы он состоялся. Нужно (по крайней мере, в чем-то!) душевно-духовное родство рассказчика и собеседника, хотя бы частичное сходство их внутренних миров, ценностей. 
- На момент катарсиса собеседник становится «частью Я» рассказчика и к этой части как к своему двойнику обращен катартический монолог рассказчика. Согласно законам внутреннего диалога, внешне такой монолог может напомнить «полифонию» внутренних голосов рассказчика, их разговор, диалог «внутренних Я», в частности, Я-духовного и Я-наличного, Я-идеального и Я-реального. 
- Позиция собеседника: внешне – пассивная, внутренне – активная, динамичная, воспринимающая, улавливающая, схватывающая. Вопросов о «всплывающих чувствах», как это принято делать у Роджерса, не задается, так же как не желательны повторения и переспрашивания. Все это может сбить рассказчика с основной, взятой им содержательной линии его жизненной истории. А в русском катарсисе очень важно дать наметиться и затем актуализироваться именно этой линии как субъективно и потому пристрастно освещаемой фабулы жизненной истории рассказчика. 
- Поскольку речь идет о монологе рассказчика, содержание которого – драматическая часть его жизненной истории, то для собеседника, в целях лучшего понимания и структурирования этой истории, может оказаться полезным мысленно, для себя, отметить отдельные её части, применив при этом литературные понятия: завязка, фабула (основная сюжетная линия), кульминация, пафос, развязка, финал. Еще интересно бывает отметить постепенное появление и нарастание диалогического спора «внутренних Я», переходящее затем в возможный их конфликт (пафос). По мере их договоренности и разрешения этого конфликта отмечается постепенное снятие внутреннего напряжения, наступление развязки, финала. В зависимости от того, где сосредоточен в данный момент пафос рассказа, эмоции могут в нем проявляться по-разному: либо в виде постепенного нарастания, либо, наоборот, в виде сдержанности и пауз. Всякий раз это, конечно, будет зависеть от личности рассказчика, от особенностей проявления его переживаний. 
- Окончание катарсиса наступает по мере «затухания» монолога рассказчика. Собеседник здесь может быть уже более активным, так как на этом этапе он теперь не просто слушатель, но и соучастник случившегося. Ответные реакции собеседника могут быть частично продуманны, частично спонтанны, но в любом случае они должны как-то отражать его посвященность в историю рассказчика. Вопросы и уточнения задаются лишь по мере того, как они становятся нужными рассказчику по завершению монолога.
- Еще одно, очень важное правило в русском катарсисе. Русский катарсис – это, прежде всего, исповедь, хотя и не обязательно «по-грехам». Поэтому и рассказчик, и его поверенный, то есть слушатель-собеседник, точно должны априори знать следующее: рассказанное не подлежит обсуждению и критическому анализу. Могут быть лишь уточнения, если что-то неясно. И хотя русский катарсис спонтанен, рассказчик в какой-то мере должен быть заранее готов к этой исповеди, должен знать, что он хочет поведать собеседнику в первую очередь, что больше всего его беспокоит, что невозможно уже больше держать в себе и просится наружу. И так же, как в исповеди со священником («по-грехам»), в русском катарсисе как в исповеди о случившемся обязательно должна сохраняться тайна этой исповеди, которую не имеет права и не должен разглашать собеседник.
- Выбор собеседника рассказчиком – вопрос из наиболее сложных. Он основан не только на доверии к собеседнику, но и, как уже отмечалось выше, на душевно-духовной близости рассказчика и собеседника. И о том, как с этим обстоит дело, в первую очередь судит рассказчик. И здесь он должен помнить и понимать, что единственно, о чем можно просить своего собеседника, так это только о терпеливом выслушивании и не о чем больше. Вопросы собеседником могут задаваться лишь на исходе катарсиса и то только в случае, если к этому подводит рассказчик, потому что ему так удобнее завершить встречу. 
- О частоте встреч в русском катарсисе. Если рассматривать русский катарсис как метод исповедания части жизненной истории, то надо заметить, что такие встречи рассказчика с собеседником не должны быть частыми. Это связано с тем, что речь идет не о текущих грехах, а об отрефлексированном фрагменте жизненной истории, которая должна глубинно отстояться, а на это требуется время. Поэтому такие встречи не должны быть чаще, чем раз в полгода, а может быть даже раз в год или реже. Это еще и понятно в том отношении, что речь идет не о поддерживающей психотерапии, а о глубинном катарсисе, сопровождаемым мощной эмоциональной разрядкой. Последнее должно быть известно не только собеседнику (психологу), но и рассказчику.
- Длительность встречи зависит, конечно, от конкретного случая, от индивидуальности рассказчика. Но, судя по тому, как протекает русский катарсис в реальной жизни, в естественных условиях, это время занимает примерно один час, но оно может быть и больше. Прерывать рассказчика раньше, чем он сам этого захочет, не следует. Однако, при подготовке к встрече он должен иметь ввиду, на какое примерно время он рассчитывает, и сказать об этом собеседнику. 
- Важнейшим условием встреч в русском катарсисе является их бесплатность, безвозмездность. Причина этого: метод катартической душевно-духовной отдачи в русском варианте не будет работать, если в эту ситуацию вторгнутся товарно-денежные отношения. Исповедальный катартический монолог не может проходить на коммерческих основаниях, поскольку такие условия его проведения сами по себе «убивают» возможность душевно-духовного исповедания. Это понятное условие любой исповеди. Не случайно, может быть, поэтому, деньги на нужды храма вкладываются разными путями (свечи, записки, ящики, и т.д.), но на исповеди они никогда не присутствуют, так как это прекратило бы исповедь, погубило её.
- Непростым поэтому является вопрос об организации бесплатного русского катарсиса. Но думается, что лучше всего он будет организован по аналогии с сегодняшним вариантом меценатства в России.

- Относительно религиозности рассказчика и собеседника. Вопрос этот должен быть проясянен между ними в самом начале, так как от этого во многом будет зависеть то, как будет строиться монолог рассказчика и как вообще будет протекать катарсис.  
     - Должен ли собеседник быть обязательно профессиональным психологом?! И да, и нет. «Да» – потому, что ему необходим опыт «активного вслушивания в клиента». А такой опыт, чаще всего, бывает все-таки у профессиональных психологов, еще у психиатров, некоторых педагогов. «Нет» – потому, что многие «не-психологи» часто выступают в роли слушателей (собеседников) в реальной жизни и без профессиональной психологической подготовки. Это происходит просто потому, что их «выбирают». Выбирают, видимо, в силу их природной эмпатии, и, если понаблюдать за такими встречами со стороны, то нельзя сказать, что они это делают хуже, чем кто-то из дипломированных психологов. Другое дело, что определенный психологический опыт и профессиональная подготовка им тоже не помешает, а это в сегодняшних условиях можно получить

Е.Б. Фанталовой представляется, что главное как для психологов, так и для не-психологов в русском катарсисе все же другое. А именно: собственная природная склонность к исповедыванию и исповеданию. 
     - Относительно обстановки, которая способствует проведению русского катарсиса. Она должна быть максимально непринужденной, хотя и рассказчик, и собеседник не должны забывать, что встретились они ради «катарсиса», к которому готовился рассказчик, и поэтому известную долю собранности терять тоже не следует.
Важна и внешняя сторона обстановки. По возможности она должна помогать предстоящей исповеди, создавая для нее подходящее настроение.

Фанталова рассматривает русский катарсис как метод психологической помощи. В отношении русского катарсиса уместен следующий подход: надо взять уже готовый, функционирующий в реальности исповедальный прием, и, учитывая все его нюансы, дать ему стать психотерапевтическим методом в специально организованных условиях, приближенных к таким, в которых он возникает спонтанно.

Одной из метафор русского катарсиса может служить духовная песня Иеромонаха Романа:

Я проплывал на старой барже
Под колокольный перезвон.
Налево – люд, направо – башни,
А дале – чистый небосклон.
Мне говорил рыбак пропитый
О том, о сём – похоже врал –
И головою непокрытой
Мое молчанье одобрял

Кричал на ухо одесную,
Мол окрещен, хоть нет креста.
Рукой, что помнит мать родную
Иконку стертую достал,
И, показав, вложил обратно,
И замолчал, и закурил,
Болтало от волны накатной,
И он опять заговорил.

И так стоял в обновке ватной,
Наивно душу отводил.
Иваном звать. Давно понятно,
Иначе б по-другому плыл.
Ах, перевозчик мой случайный,
Туда ли правишь, дорогой?
…Все тише звуки, все печальней,
Вот и умолкло за спиной.


Список литературы
Фанталова Е. Б. Диагностика и психотерапия внутреннего конфликта. — Самара: Издательский дом БАХРАХ-М, 2001. — 128 с...." [Источник: http://psychlib.ru/mgppu/PhDp-2001/FDP-001.HTM#$p1]    

Фанталова Е.Б. Русский катарсис: культурно-исторический феномен в аспекте психологической помощи // Журнал «Психотерапия», 2011. - №5 (101). – С.39 -51.URL: http://www.psychlib.ru/mgppu/periodica/PT052011/FRk_039.htm