Образование чувств

Современное общество относится с большим почтением к образованию, но требования к содержанию образования выглядят слишком односторонне. Мы согласны с тем, что должны учиться цифрам и буквам, естественным наукам и истории, тонкостям культуры и бизнеса.

И кажется очень странным думать, что, возможно, нам необходимо образование в области эмоционального функционирования. Например, что нам нужно учиться (а не просто знать) тому, как не обижаться или как понимать свою печаль, как правильно выбирать себе партнера или помочь коллеге понять себя.

Когда мы полагаемся на свою интуицию (не осознавая этого), мы следуем традиции Романтизма. Возникший в Европе восемнадцатого века, широко распространившийся и влиятельный до сих пор Романтизм – это идеологическая доктрина, убежденная в неподдельности и огромной роли эмоций в нашей жизни. Вместо детального изучения  нюансов чувств (как ранее рекомендовал Классицизм) Романтизм предлагает отдаваться чувствам в их «сырых» несдерживаемых формах, будучи уверенными, что они сами всему научат. Когда мы радуемся, нам необязательно анализировать это. Если мы грустим, не нужно пытаться уменьшить свою печаль. Гнев не нужно сдерживать, нужно откровенно говорить другим людям, что ты чувствуешь, не заботясь о последствиях такой эмоциональной честности. Выбирая, кого любить, нужно доверять инстинктам. Быть правдивым в чувствах, настаивает Романтизм, всегда добродетельно.

Романтизм был глубоко благонамеренным движением, но привел к довольно неоднозначным последствиям, потому что управлять своей эмоциональной жизнью только интуицией равносильно управлению самолетом или выполнению хирургической операции без специального обучения. Наши эмоции, неосознанные и неизученные, могут завести нас в глубоко контр продуктивные ситуации при выборе партнера, в рабочей жизни, в дружбе и в процессе управления нашим настроением.

Задача поэтому состоит в том, как овладеть собственными эмоциональными способностями, увеличив «эмоциональный интеллект». Это понятие звучит странно. Мы привыкли считать интеллект чем-то самим собой разумеющимся, и не выделяем эту его составную часть, которая незаслуженно не пользуется сейчас авторитетом. Каждый отдельный вид знания сигнализирует о способности ориентироваться  среди каких-то отдельных наборов задач: математических, лингвистических, технических, коммерческих и так далее… Когда мы говорим о ком-то, что он умен, но в его личной жизни беспорядок, или, что он смог заработать кучу денег, но с ним опасно иметь дело, мы обозначаем дефицит того, что можно назвать эмоциональным интеллектом.

Эмоциональный интеллект позволяет нам решать центральные проблемы в отношениях с другими и самим собой с необходимым терпением, осознанностью и сдержанностью. В партнерских отношениях он отвечает за нашу чувствительность к настроению другого, за умение видеть, что стоит за фасадом отношений, за способность понять другую точку зрения. Он проявляется, когда нам удается справиться со своей злостью, завистью, тревогой или профессиональной неуверенностью. Наличие или дефицит эмоционального интеллекта – вот что отличает тех, кого неудачи сокрушают, от тех, кто способен  противостоять неизбежным невзгодам с печалью или юмором.

В истории человечества существовали некоторые силы, регулировавшие эмоциональные способности людей. Не всегда они делали это идеально, но, по крайней мере, они выносили эту тему на повестку дня.  Стоит заметить, что ни одна из этих сил не оказывает большого влияния на  наши жизни.

Первой из этих сил была религия. В своих лучших проявлениях религии пытались исправлять, улучшать качество наших привычных эмоциональных реакций. В своем «Втором послании к коринфянам» апостол Павел (значительная фигура в развитии христианства) пытался научить людей « Быть медленным в гневе и быстрым в прощении». Этот проект основывался на мудром предположении, что высокие чувства требуют научения и что мы легко гневимся и чрезвычайно упрямы, когда речь идет о прощении.  Однако Святой Павел знал, что может быть другой способ – и верил, что его новая религия покажет путь исправления. И так, веками, неделя за неделей прихожан просили серьезно думать о своих недостатках, быть смиренными, а не гордыми, чувствовать сострадание к падшим и благоговеть не от мирского успеха, а от жертвы и отречения.

Вопрос не в том, что церковь всегда успешно или идеально фокусировалась на воспитании чувств, а в том, что она своеобразно и вдохновенно посвящала себя этой попытке. Эта способность церкви сейчас угасла. Религия, может быть, до сих пор главная мировая сила, но она страдает от того, что строится на ненадежных предположениях. Большому количеству духовно устремленных людей сейчас просто странно думать, что космическое божество может контролировать судьбы человеческих существ и при этом позволять по причинам, которые нам не дано понять, бесконечные и  невообразимые страдания. Как бы ни были привлекательны некоторые элементы ее эмоционально образовательной программы, религия не обладает достаточной силой   выполнить ее.

Когда на Западе в девятнадцатом веке религия была отвергнута, широко распространилась надежда, что университеты возьмут на себя эту роль. Культура заменит Писание. Но этим надеждам тоже не суждено было сбыться. Ряд академических предметов – философия, история, литература – в принципе тесно связаны с задачей образования нашей эмоциональной жизни, они имеют дело с человеческим опытом, во всей его сложности – и ведущие университеты часто очень хорошо оборудованы и расположены в величественных зданиях. Снаружи они выглядят как  место, обладающее могуществом и способностью помочь людям и целым обществам стать эмоционально мудрее. Но это торжественное обещание трагически не было выполнено из-за научной одержимости абстракцией и неизвестностью. Если какой-нибудь человек появится в одном из крупных университетов и попросит о помощи, его посчитают невменяемым и силой выведут.

То же самое произошло и с художественными музеями. На них тоже возлагались большие надежды по замещению роли религии: музеи должны были стать новыми храмами. Величайшие мировые галереи могут иногда так выглядеть, но при ближайшем рассмотрении они не обладают близкими к тому амбициями управлять миром и совершенствовать его. Храмы предназначались для особого вида эмоционального обучения и руководства, производимого определенными этапами и имеющего целью достигнуть определенных желаемых результатов. Ничего подобного не ставили себе целью художественные галереи.  Точно также нельзя в горе прийти сюда, прося помощи в понимании как правильно жить и умирать.

Поэтому идея эмоционального образования остается глубоко актуальной и широко пренебрегаемой.  Мы стоим перед масштабной задачей поместить эмоциональный интеллект в ранг тренируемых способностей, которые можно поставить на службу мудрой и размеренной жизни. Мы должны быть готовы к реализации систематической образовательной программы в сфере, в которой несправедливо долго царила интуиция и удача.

Современные общества очень заинтересованы процессом того, как растет ребенок. Психология двадцатого века, начиная с работ швейцарского клинициста Жана Пиаже, заложила основы изучения детского развития, его определенных стадий с самых ранних лет. Благодаря этой работе мы сейчас знаем, как развивается маленький ребенок, какими навыками он постепенно овладевает, как происходит становление его мышления и психической жизни.

Родители, дяди, дети, бабушки и дедушки могут активно участвовать в этом процессе и отмечать основные вехи – достижения их чада, которые могут становиться семейными легендами, запечатлеваться на фотографиях в семейных альбомах и ложиться в основу семейной истории, которая будет поддерживать ребенка на протяжении всей его взрослой жизни.

Однако позже, когда период юношества окончится, несмотря на наличие определенных принятых в обществе сценариев, молодой человек, благодаря общественному мышлению, сосредоточенному в основном на внешних, материальных вещах, станет озабочен получением институтского образования, поиском работы и  своим положением в социальной иерархии. Конечно, мы никогда не перестаем расти. Возможность эмоционального развития присутствует в течение всей жизни. Мы можем и не стремиться к изменениям, но они, тем не менее, могут происходить, будучи не связанными с нашими социальными достижениями.  Возможно, в возрасте между 27 и 29 незаметно для нас самих мы можем радикально пересмотреть  представления, которые были заложены в нас с детства. В 36 мы можем почувствовать уколы зависти. Или в 45, лежа в кровати в отеле, мы чувствуем, что не знаем, кого винить в неудачной семейной жизни. Мы можем внешне выглядеть по-прежнему, но внутри нас происходят медленные, незапланированные эмоциональные сдвиги.

Способность к эмоциональному развитию постоянно доступна для нас, но у нас нет ничего похожего на те разработанные компетенции, которые были нам доступны в детстве, что и как должно происходить в нашем развитии. Симптомом отрицания самой идеи эмоционального роста, например, является то, как мы описываем свои жизни, в терминах внешнего и материального. Если нас спросит старый знакомый, как мы поживали в последние годы, навряд ли мы будем упоминать новую способность справляться с тревогой или переосмысление чувства вины среди своих очевидных достижений. Скорее мы расскажем о переезде, например, в Европу в связи с крупным карьерным продвижением.

Другими словами, мы живем в культуре, которая отказывается выдвигать на первый план длящееся всю жизнь эмоциональное развитие, не потому что сценарий невозможен, но потому что никто не позаботился написать его.

На воображаемой карте эмоционального развития должны быть пункты, обозначающие овладение определенными ключевыми инсайтами (компетенциями). Например, возвещать о важной вехе в развитии, когда человек всерьез становится готов допустить, что, может быть, не очень хорошо понимает себя, или что он не всегда прав – даже, когда чувствует, что должен быть прав, или может осознать, что должен стараться уважительно объяснять свое раздражение другим людям словами, а не дуться. Мы знаем, как отмечать чье-то сорокалетие, но мы бы могли – в более мудром мире – также знать, как отметить с друзьями тот момент, когда, наконец, становимся способны извиняться или понимать, что плохое поведение других людей обычно связано с их тревогой и страхом, а не с их порочностью.

Другие сферы жизни показывают нам преимущества четких ориентиров прогресса. В сфере аэронавтики мы умеем научить искусству полетов, начиная от первых теоретических экзаменов и заканчивая выполнением трансатлантических перелетов. Но когда дело касается нашей внутренней жизни, нам все еще трудно осознать и описать план собственного развития. Наш язык становится смутен, неясен и бледен.

В идеальном обществе эмоциональное развитие должно привлечь равное внимание и обладать тем же престижем, что и карьера и другие достижения. Сейчас мы празднуем вступление в новую должность или переезд в новый дом, в будущем нам нужно будет ввести в обиход вечеринки, чтобы отметить возникшую способность к состраданию или умиротворение, достигнутое в сексуальных вопросах. Нам не помешали бы школы развития эмоционального интеллекта с уроками, посвященными злости или обиде, упрекам или размышлениям, помогая закончить незаконченное в становлении себя и способствовать реальному взрослению. Такие школы должны существовать для учеников любого возраста, обучая нас тому, что мы должны знать о жизни и тому, какие уроки можно извлечь из реального жизненного опыта, порой очень болезненного. Мы не должны отвергать возможность систематично передавать мудрость как передаются технические и управленческие навыки. Правильно понятое понятие «образование» должно охватить все сферы жизненного опыта, не только законы физики и экономики подлежат пересмотру каждые 25 лет, но и законы функционирования отношений.