Художественный вымысел как модель анализа психической реальности. Осенняя соната

В Шопене много чувства, Эва, и совершенно нет сентиментальности.Чувство и сентиментальность - разные понятия.  В этой прелюдии Шопен не грезит. Он говорит о своей боли. Мудро и сдержанно. Нужно играть его спокойно, строго. Даже сурово. Вот, послушай первые такты. Это боль. Но не показная. Она ненадолго стихает. И возобновляется с такой же силой. Снова та же печаль, снова душевная смута. Страдание, сдержанность и благородство.

Ты затаптывала нежность и доброту. Душила всё живое, что встречалось на твоём пути. Я тебя ненавидела. Ты меня - не меньше. Ты и сейчас ненавидишь. Я была маленькой, привязчивой.Я ждала тепла, и ты меня опутала, потому что тебе тогда необходима была моя любовь. Тебе нужен был восторг, поклонение. Я была беззащитна перед тобой. Ведь всё делалось во имя любви. Ты неустанно твердила, что любишь меня, папу, Хелену. И ты умела изобразить интонации любви, жесты. Такие, как ты, опасны для окружающих. Вас надо изолировать, чтобы вы никому не могли причинить зла. Мать и дочь. Какое страшное сплетение любви и ненависти! Зла и добра. Хаоса и созидания. И всё, что происходит, запрограммировано природой. Пороки матери наследует дочь. Мать потерпела крах. А расплачиваться будет дочь. Несчастье матери должно стать несчастьем дочери. Это как пуповина, которую не разрезали, не разорвали. Мама? Неужели правда? Неужели моё горе - это твой триумф?Мама? Моя беда - она тебя радует?

Человек на протяжении всей жизни несет на себе след детства; события, первые обиды, разочарования и радости остаются с человеком такими же свежими и яркими, как в момент их рождения. Шедевр мирового кинематографа, созданный Ингмаром Бергманом, «Осенняя соната» повествует именно об этом. Бергмановская «Соната» рассказывает о случае переноса от матери к дочери психологических проблем на протяжении двух поколений.

«Осенняя соната» пропитана запахом осени, желтизной листьев, холодом вечеров, сжимающей сердце тоской. «Соната», пожалуй, один из самых острых, ярких и «оголенных» диалогов кинематографа. Крупные планы дают возможность лицезреть тончайшие оттенки характеров героев: камера отвлекается от лиц лишь во флешбэках — тогда наблюдает за героями издалека, со спины, заглядывая через приоткрытые двери.

Набросок «Осенней сонаты» был написан в 1976г., а в 1978-ом на экраны вышел шедевр Бергмана. В своей книге «Картины» Бергман писал:

«Я хочу сделать фильм о матери-дочери, дочери-матери и на эти две роли я должен взять Ингрид Бергман и Лив Ульман — их, и только их…».

Кажется, что две великие актрисы соперничали на съемочной площадке, что придало еще большую убедительность их героиням.

Пугающая прямота Бергмана демонстрирует недосягаемую глубину чувств, противоречий, сжатых чувств на дне души как матери, так и дочери.

Мать и дочь… Уроки матери наследует дочь. Мать потерпела крах. Расплачиваться будет дочь. Несчастье матери должно стать несчастьем дочери. Это как пуповина, которую не разрезали...

Для зрителя просмотр «Сонаты» - внутренняя работа, в первую очередь, эмоциональная и, конечно, интеллектуальная.

Эва (Лив Ульман), жена деревенского пастора Виктора, живет мирной провинциальной жизнью. Мечтая о встрече с матерью, с которой не встречалась уже семь лет, Эва решает пригласить ее к себе в гости, случайно узнав о смерти любовника Шарлотты (Ингрид Бергман).

Шарлотта — известная пианистка. Эва, решившаяся написать матери, описывает, какое прекрасное пианино ей удалось заполучить. Эва пишет, что Шарлотта могла бы поработать на нем, понимая, что встреча с дочерью после семилетней разлуки для ее матери вряд ли достаточно веская причина, чтобы приехать. Шарлотта не посчитала нужным даже сообщить дочери о смерти своего любовника. Эва же без промедлений сообщила матери о смерти своего четырехлетнего сына; Шарлотта, сославшись на профессиональную занятость, не смогла приехать.

Эва занимает по отношению к матери абсолютно подчиненную роль. Уже первые фразы указывают именно на это: «Ты привезла свои партитуры?», «Ты дашь мне несколько уроков?». Эва, вместе с тем, провоцирует соперничество с матерью на той территории, где она, несомненно, потерпит фиаско. Материнское первенство должно быть подтверждено.

О чем говорит Шарлотта, не видевшая дочь семь лет? Шарлотта говорит о себе, не задавая вопросов о жизни дочери и своем погибшем маленьком внуке.

Шарлотта – человек, имеющий трудности в выражении чувств и способности переживать их в полном объеме. Вопрос, задаваемый Эве Шарлоттой, демонстрирует ее нарциссизм – «Ты не находишь, что я сильно изменилась?» Эта брошенная реплика не что иное, как жажда подтверждения еще одного превосходства матерью над дочерью, теперь еще и как женщины.

Шарлотта использует Эву в качестве зеркала, которое обязано подтверждать ее значимость. Мать истошно нуждается в одобрении дочери, это дает ей возможность нейтрализовать собственное чувство вины.

Быть виртуозной востребованной пианисткой - главная страсть Шарлотты, что, по ее мнению, освобождает ее от материнских обязанностей. Для Шарлотты нормально быть вдали от дочери, которая потеряла в результате несчастного случая своего малолетнего ребенка. Эмоциональная черствость сохраняет Шарлотту от чувства вины. Шарлотта борется с чувством вины, прибегая к защитным маневрам: утверждение собственной женственности («Оденусь ка я получше к обеду»); бегство («Я пробуду тут меньше, чем предполагала»); сублимация («Это - плохо, плохо, плохо. Так же плохо, как последний пассаж в сонате Бартока»).

Эва в этом смысле противоположность своей матери – она продолжает сохранять эмоциональную привязанность к своему ребенку, которого уже нет в живых. Эва не столь талантлива, как мать, главное её призвание — быть хозяйкой дома, женой, матерью и сестрой. Эва забирает из больницы свою больную сестру Хелену, страдающую параличом, которую мать когда-то отправила в клинику для душевнобольных. Муж Эвы Виктор находится где-то сбоку, за дверью; он, скорее, выполняет те функции, которые не может выполнить мать Эвы. Эва не способна на любовь к мужу, зная лишь ту формулу любви, которую она испытывает к матери. Шарлотта не смогла создать для своей дочери образ женщины, любящей мужа.

Мать узнает, что в доме находится ее младшая дочь Хелена. Известие ее шокирует: «Зачем ты взяла ее?», — спрашивает она у Эвы. Хелена далека от услужливости Эвы. Отрезанная от мира ввиду паралича, она выполняет функцию искаженного зеркала матери. Болезнь сделала ее совершенно недоступной к контакту для всех, кроме тех, кто ее любит. Шарлотта не в их числе, так как она неспособна принять такую «дефектную» дочь, которая способна только что и напоминать матери о ее собственной эмоциональной дефектности.

Испытав шок от известия, Шарлотта переходит в наступление: «Всю жизнь я с трудом выносила людей, не способных осознавать мотивацию собственных поступков». Тем самым Шарлотта дает понять Эве, что последней не удалось ее провести. Действительно, Эва сообщением о том, что больная сестра у нее в доме, стремится уличить мать в ее равнодушии. Эта интерпретация Шарлотты дает понять Эве, что только мать может направлять ситуацию при помощи собственной проницательности. Каждая фраза и жест выражает психологию героев. Чрезвычайно выразительна в этом отношении Шарлотта, чья фальшивая театральность даже не старается ввести кого-то в заблуждение: «Я так часто думала о тебе, просто целыми днями!». Все осознают, что она врет, разыгрывает комедию.

А вечером Эва играет для матери на пианино. Мать рассыпается в похвалах, но потом играет эту же прелюдию Шопена сама. И тем самым не оставляет камня на камне от скромной интерпретации дочери. Эта сцена потрясающа: жалкая Эва и великолепная Шарлотта. Страшная правда этих отношений. Эва наполнена отчаянием и бессильной злобой. «Я поняла» - произносит совершенно раздавленная Эва. А чего она собственно ждала? Что поняла, чего не знала раньше? Это единственная формула их отношений: царствует только лишь мать. Шарлотта заявляет об этом с жестокой откровенностью: «Не обижайся, ты сама этого хотела». Шарлотта не допускает никакого шанса для соперничества и уничтожает надежду на равенство.

Диалог, состоявшийся ранее, раскрывает то же самое. Эва говорит матери: «Я часто играю в церкви. В прошлом месяце я провела целый музыкальный вечер. Я играла и комментировала то, что играю. Получилось очень удачно». На что Шарлотта парирует незамедлительно: «В Лос-Анжелесе я дала пять концертов для школьников, в концертном зале дворца, каждый раз перед тремя тысячами детей. Я играла и комментировала. Невообразимый успех. Но это так утомительно!». Речь не идет даже о скромном месте дочери на территории, где господствует лишь мать.

А далее - кульминационная часть «Сонаты». Шарлотте снится кошмар; она встает и идет в гостиную. Эва, услышав ее шаги, также спускается вниз. И тут прошлое врывается в настоящее, срываются маски, происходит разоблачение …

Возвращение прошлого иллюстрирует следующая сцена: Шарлотта играет на фортепиано. Маленькая Эва слушает за дверью. Наконец музыка утихает, Эва решается войти, чтобы принести Шарлотте чашку кофе. Мать бросает на нее мимолетный взгляд, удобно усаживается на диване и открывает журнал, за которым не видно ее лица. Эва, снятая со спины, сидит на полу на коленях и смотрит на мать. «Иди, поиграй на улице» - говорит ей мать. Это все.

Этот материнский холод погружает Эву в глубочайшее переживание своей неполноценности и даже больше - заставляет ее усомниться в собственном существовании.

Бергман открывает зрителю, какие приведения прошлого мучают мать и дочь, и что скрывается за дверями их детских. Эти ужасающие истины открываются не только зрителям, но и самим главным героиням, которые не знают, что с этой правдой делать и как можно с этим всем жить.

Этой ночью Эва решается высказать матери все. По мере того, как Эва говорит о своей боли, любви и ненависти, она утрачивает вид нелепой, неуклюжей, состарившейся девочки, превращаясь во взрослую женщину.

Своей ущербностью Шарлотта обязана своей неспособной к эмоциональному контакту матери:

«Я не живу, я даже не родилась, я была изъята из материнского тела…».

Если Эва взрослеет на глазах, то Шарлотта на глазах становится меньше, утрачивает позиции: «Мне хотелось, чтобы ты обняла и утешила меня». Мать перемещает дочь на место собственной матери и ожидает недополученную любовь. Результат – у нее не будет ни матери, ни дочери.

Шарлотта, лежа на полу, смотрит в темноту, доски пола успокаивают боль в ее спине, лицо, окутанное сигаретным дымом, выглядит старше и, вместе с тем, беззащитнее. Шарлотта вспоминает роды:

«Было больно, да. Но кроме боли — что?.. что?… нет, не помню...

А на втором этаже корчится в сведенном судорогой горле Хелены простая и невыразимая любовь - основополагающая, вмещающаяся в два слога – мама.

Эва и Шарлотта переживают глубокое потрясение, и Шарлотта сбегает, как обычно. Горечь от истории матери и дочери лишь отчасти скрашивает двусмысленный финал, открывающий просвет тем, кому без него просто никак, и оставляющий в безмолвии тех, кому, как говорится, истина дороже. Письмо Эвы матери — очередной обман и самообман, или луч надежны? Очищение нервного срыва оказывается химерой, конец закольцовывает начало?

Темнеет. Становится прохладно. Надо идти домой. Приготовить ужин Виктору и Хелене. Покончить с собой. Нет, мне сейчас нельзя умирать. Когда-нибудь я понадоблюсь Господу, и он выпустит меня из своей темницы.

- …Меня все равно не оставляет надежда, что моя исповедь не напрасна. Ведь существует же милосердие, доброта и несравнимое счастье заботиться друг о друге, помогать друг другу. Я верю в это, иначе и быть не может- так говорит Эва.