Архетип Тени в романах Джоан Харрис Шоколад и Леденцовые туфельки

Архетип Тени в романах Джоан Харрис Шоколад и Леденцовые туфельки.

В маленький провинциальный и спокойный французский городок под конец зимы, приезжает молодая женщина, она называет себя Вианн Роше, со своей маленькой дочерью Анук.

Кто такая эта Виан Роше, зачем она приехала в этот маленький город, и что за жители обитают в этом французском городе?

Вианн вечная путешественница, сменившая на своем пути не одни, не два и даже не десять городов, привыкшая не от кого не зависеть, не к чему не привыкать и не привязываться. Ее мать была ведьмой, от которой она /...научилась искусству обращать поражение в успех, вытягивать вилкой пальцы, дабы отвратить беду, шить саше, варить зелье, верить в то, что встреча с пауком до полуночи приносит удачу, после — несчастье… Но главное, она передала мне свою любовь к перемене мест, цыганскую непоседливость, которая заставляла нас скитаться по всей Европе и за её пределами: год в Будапеште, следующий — в Праге, полгода в Риме, четыре года — в Афинах, затем через Альпы в Монако и вдоль побережья — Канны, Марсель, Барселона… К восемнадцати годам я потеряла счёт городам, в которых мы жили, и языкам, на которых говорили. На жизнь мы тоже зарабатывали по-всякому: нанимались официантками, переводчиками, ремонтировали машины. Иногда покидали дешёвые отели, в которых останавливались на одну ночь, через окно, не оплатив счёт. Ездили на поездах без билетов, подделывали разрешения на работу, нелегально пересекали границы. Нас депортировали бессчётное число раз. Мать дважды арестовывали, но отпускали без предъявления обвинения. И имена мы меняли, переиначивая их в соответствии с традициями того или иного региона, в котором ненадолго оседали: Янна, Жанна, Джоанн, Джованна, Анна, Аннушка… Гонимые ветром, мы, словно преступники, постоянно находились в бегах, переводя громоздкий жизненный багаж в франки, фунты, кроны, доллары…/ В свои 40 лет мать Вианн Роше умирала от рака, и отказывалась лечь в больницу на лечение, умирла она в нью йоркском такси, а после смерти матери, через 9 месяцев Вианн родила дочь /...Её отец даже не подозревал о её существовании, да я и сама точно не знаю, от кого зачала, поскольку на заре моей молодости у меня было много случайных любовников. Но это не имело значения.

 Можно было бы очистить яблоко и, бросив кожуру через плечо, выяснить инициалы отца моей дочери, но меня это никогда не интересовало. Лишний балласт только тормозил бы нас.../

С появлением дочери Вианн стала задумываться о необходимости чего то постоянного в ее жизни, но эти мысли ее тяготили.

Со временем у нее появился счет в банке и собственное дело, которым она зарабатывала на жизнь. Вианн готовила шоколад, она готовила шоколад, с тем же мастерством, с каким ее мать-ведьма умела читать и видеть судьбы других людей.

Этот город Ланскне-су-Танн, в который Вианн приезжает со своей дочерью, это просто очередной город, в который ее заносит переменчивый ветер. Вианн арендует маленький магазинчик, находящийся прямо напротив городской церкви, на втором этаже которого она будет жить с дочерью, а на первом откроет свою шоколадную «Небесный Миндаль», и все это в первые дни Великого поста.

Личное бессознательное, по К. Юнгу, соответствует архетипу Тени. Под Тенью понимается «негативная» часть личности, то есть «сумма скрытых, невыгодных свойств, недостаточно развитых функций и содержаний личного бессознательного».

Э. Эдингер описывает процесс формирования Тени следующим образом. На начальной стадии развития личности «Я» не отделяется от бессознательного, то есть остается идентифицированным с Самостью, ощущает себя Богом, но эту первоначальную бессознательную целостность необходимо разрушить. «Для того чтобы вся личность не погрузилась в сферу бессознательного <…>, на этой стадии «Я» необходимо отделить от Тени». Этот процесс необходим для развития сознания и личности индивида. О важности формирования архетипа Тени К. Юнг говорит: «Каждому отдельному человеку необходимы переворот, внутреннее раздвоение, разложение устойчиво существующего и обновление <…>» Необходимый процесс отделения «Я» от Тени должен завершиться принятием Тени, для того чтобы личность могла развиваться дальше. Но чтобы «возникло напряженное соотношение противоположностей», без которого невозможно дальнейшее движение, для этого «то, что вытеснено, должно быть осознанно» .

После этого небольшого определения феномена Тени, будет уместно описать сам городок Ланскне-су-Танн, его жителей, а также священника- можно сказать, ходячую совесть этого города Франциско Рено, поскольку на мой взгляд, сама Виан, с ее привычным образом жизни, жители города, священник Рено все они являются по сути тенью друг друга.

 /...Городок не хуже других. Ланскне-су-Танн. Сотни две душ, не больше. Крошечная точка на скоростном шоссе между Тулузой и Бордо — моргнул, и уже проскочили. Одна центральная улица — два ряда деревянно-кирпичных домиков мышиного цвета, застенчиво льнущих один к другому; тянущиеся параллельно, словно зубцы кривой вилки, несколько боковых ответвлений. Вызывающе белая церковь на площади, по периметру которой расположились магазинчики. Фермы, разбросанные по недремлющим полям. Сады, виноградники, огороженные полоски земли, расчленённой согласно строгой иерархии сельского хозяйства края Дальше — Танн, маленький приток Гаронны, прокладывает себе путь по болотистому пастбищу. А что же местные жители? Они мало чем отличаются от тех людей, которых мы встречали прежде; может, чуть более бледные при свете неожиданно выглянувшего солнца, чуть более тусклые. Платки и береты тех же оттенков, что и упрятанные под них волосы,— коричневые, чёрные, серые. Лица скукоженные, как прошлогодние яблоки; глаза, утопающие в морщинистой коже, похожи на стеклянные шарики в затвердевшем тестеВоспитанные люди, на редкость воспитанные; ни один не взглянет на нас.../ Таким город кажется Виан при первом знакомстве с ним. И здесь же она встречает священника/...Колонну замыкает фигура в чёрном. Поначалу я принимаю его за участника карнавала — быть может, Врачевателя Чумы,— но по мере того, как он приближается, я узнаю старомодную сутану сельского священника. Ему лет тридцать пять, хотя издалека он кажется старше — из-за чопорного, важного вида. Он поворачивается ко мне, и я определяю, что он тоже не местный уроженец. Широкоскулое лицо, светлые глаза северянина, длинные, как у пианиста, пальцы покоятся на свисающем с шеи серебряном кресте. Возможно, именно это, его неместное происхождение, и даёт ему право смотреть на меня. Но я не замечаю дружелюбия в его холодных светлых глазах. Он сверлит меня оценивающим злобным взглядом, как человек, опасающийся за свою власть. Я улыбаюсь ему, он испуганно отворачивается.../

Фигура в чёрном, как называет священника Вианн, является носителем всех таин грожан города, его имя Франсиск Рено. Что он представляет из себя?/...Как же утомляют меня все эти визиты...Я же, mon pere, всеми помыслами стремлюсь наставить их на путь истинный, избавить от греха. Но они сопротивляются на каждом шагу, словно малые дети, из прихоти отвергают здоровую пищу, продолжая есть то, от чего их тошнит...Здесь меня боятся, уважают… но вот любят ли? Нет. Лица у всех угрюмые, недовольные. Какие же они все дети! Своими вопросами и манерами они сводят меня с ума. Но я не вправе выказывать слабость. Овцы — отнюдь не покорные безобидные существа, какими изображают их в идиллических пасторалях. Это подтвердит любой селянин. Они хитры, порой жестоки и патологически глупы. И у нетребовательного пастыря зачастую демонстрируют неповиновение и дерзость. Потому я неизменно строг с ними.../ Так, с презрением, описывает священник своих прихожан.

А вот что он говорит о самой Вианн/...У нас появилась новая прихожанка. Некая Вианн Роше,— полагаю, вдова,— с маленькой дочкой.Так вот, она арендовала эту пекарню и надеется открыть её к концу недели. Думаю, её заведение просуществует недолго. И к тому же она здесь не приживётся. Хоть она и приятная женщина, но с нами у неё нет ничего общего. Не пройдёт и двух месяцев, как сбежит опять в большой город. Там ей самое место.Меня поражает её умение договариваться с людьми. Я предложил ей свои услуги в качестве посредника, но сомневался, что найду желающих помочь. Вообще, она много смеётся и постоянно жестикулирует, выделывая руками комичные нелепые движения. Тоже, полагаю, черта, присущая жителям больших городов. Мы здесь привыкли к более сдержанной манере общения, но, надеюсь, она не имеет в виду ничего дурного. Голову она по-цыгански обмотала фиолетовым шарфом, однако волосы из-под него выбились, на них белая краска. Но её, по-видимому, это не смущало. Вчера открылась пекарня. Но оказалось, что это не пекарня. Шоколадная «Небесный Миндаль». Бред да и только. Да ещё в первые дни Великого поста, традиционной поры воздержания? Я расцениваю это как святотатство, возможно, преднамеренный вызов.../

После открытия шоколадной, в ней побывало много жителей города, кто из любопытства пришел, кто купить шоколад. А для священника Рено это стало настоящее испытанием /...Во мне говорит отчаяние. Я хотел бы вести их через испытания, через терни земного пути. Но с кем я имею дело? День ото дня передо мной проходит вялая процессия лжецов, мошенников, чревоугодников, презренных людишек, занимающихся самообманом. Вся борьба добра со злом сведена к толстой женщине, изводящей себя жалкими сомнениями перед лавкой, где торгуют шоколадом: «Можно? Или нельзя?» Дьявол труслив; он не показывает своего лица. Он не имеет сущности, распылён на миллионы частичек, коварными червоточинами проникающими в кровь и душу. Мы с тобой, mon pere, родились слишком поздно. Я предпочёл бы жить в суровом добродетельном мире поры Ветхого Завета. Тогда всё было просто и ясно. Сатана во плоти ходил среди нас. Мы принимали трудные решения, жертвовали нашими детьми во имя Господа. Мы любили Бога, но ещё больше боялись Его. Не думай, будто я виню Вианн Роше. На самом деле ей вообще нет места в моих мыслях. Она — лишь одно из проявлений зла, против которых я должен бороться изо дня в день. Но как подумаю об этом магазине с нарядным навесом, призывающим к невоздержанию, отвращающим от веры… Встречая у церкви прихожан, я краем глаза ловлю движение за его витриной. Попробуй меня. Отведай. Вкуси.../

Так изо дня в день шоколадная Вианн стала процветать, а некоторые жители города стали не только завсегдатаями шоколадной, но и друзьями Вианн и ее дочери Анук. С каждым днем отношения между Вианн и священником Франсиском стали все накаляться, так как близился светлый праздник Пасхи, а шоколадная не только не закрылась, как того желал Рено, но еще пуще процветала, а вместо того, что бы постится, жители то и дело приходили отведать в шоколадную новые сладости. Все время прибывания Вианн Роше в Ланскне задавалась вопросом, зачем она здесь, тем же вопросом задавался и Фрасиск, почему Вианн до сих пор здесь.

Если взять терапевтическую ситуацию и непосредственно работу с элементами архетипа Тени, то ее элементы требуют признания в случаях конфронтации, а далее их необходимо дифференцировать, ассимилировать или интерпретировать в качестве важнейших элементов индивидуации. Терапия в большей мере представляет собой систему восстановления душевного равновесия в рамках здоровой поддерживающей атмосферы в сочетании с анализом ранних младенческих ситуаций, включая травмы и защитные механизмы в условиях переноса. В случае, когда основной проблемой является ассимиляция тени, терапия в большей степени обязана быть конфронтационной.

Возможно это и есть ответ на вопрос почему Вианн приехала в город Ланскне- су-Танн возможно, что бы иметь возможность встретиться со своей тенью, вступить с ней в конфронтацию и ассимилировать ее части, а что же является частями, что является Тенью Вианн.

Постоянство, зависимость от другого или что то еще?

Образ Черного Человека, сформированный психикой Вианн, вот что пугает ее и не дает возможности вступать в постоянные близкие отношения и заставляет постоянно менять место жительства. /...У Чёрного человека множество лиц, и все они неумолимые, суровые и необычайно завистливые. Беги, Вианн. Беги, Анук. Забудьте про свою маленькую сладостную мечту и бегите..Авторитетным тоном и коварной логикой он держит тебя в оцепенении, послушании и страхе. И, дабы избавиться от этого страха, ты бежишь в надежде и отчаянии, бежишь, чтобы в конце концов понять, что носишь этого человека в себе, носишь, как некое зловредное дитя… И моя мать в итоге тоже это поняла. Он ей мерещился за каждым углом, на дне каждой чашки. Улыбался с каждой афиши, выглядывал из каждой проезжающей машины. Приближался с каждым ударом сердца.../ Из описания Черного Человека, можно заметить, что внутренний образ Черного Человека Вианн, складывается из интроецированного образа Черного Человека ее матери, как наследство передается из поколения в поколение, можно сказать Черный Человек это есть трансгенерационная травма, полученная Вианн от своей матери. Что интересно, мать Вианн рассказывала ей историю о том, как у одной женщины, украли ребенка, дочку. Эта женщина приехала за покупками в магазин и свою новорожденную дочь одну оставила в машине, а когда вернулась девочки уже не было, она исчезла вместе со своим серебрянным браслетиком и амулетом в виде кошки. Подобный браслетик с амулетом, хранился в жестяной коробке, где Вианн хранила немногочисленные предметы, оставшиеся ей от матери, как и фигуру Черного Человека. В дальнейшем, в романе Леденцовые Туфельки, будет раскрыта тайна этого браслетика и этой истории о пропаже младенца. Младенцем, которого украли из машины, окажется сама Вианн, а ее мать-воровкой, которой всю жизнь пришлось скрываться, постоянно менять место жительства, имена, профессии, потому что она боялась, что раскроется её тайна и у нее заберут девочку, чего она боялась больше смерти. Тех кто, придет и заберет девочку, мать Вианн называла Благочестивые.

Пребывание Вианн в городе Ланскне-су-Танн, закончилось тем, что в канун Пасхи, она находит того самого священника, который ей казался воплощением, преследующей ее фигуры Черного человека, у себя в витрине, объевшегося шоколадом, блаженно спящего. Она уезжает из этого города в Париж, где из яркой женщины, которая носила красную юбку, красные туфельки, звенящие браслеты, превращается в никому не приметную женщины. Теперь ничего не отличает Вианн с ее дочерью Анук от обитателей Монмарта, и возле их двери больше не висят красные саше с травами, отводящие зло. Теперь она носит черное платье, черное пальто и больше не готовит сама шоколад, а покупает его для перепродажи. Теперь Вианн, как ей кажется, больше не за что преследовать фигуре Черого Человека, она и ее дочь Анук такая же как и все. /...Одаренная девочка,— говорит ее новая учительница.— Необычайно развитое воображение и удивительно обширный для ее возраста запас слов!» Но, говоря это, учительница смотрит так, словно богатое воображение подозрительно уже само по себе, словно это признак чего-то дурного.

Что ж, моя вина. Теперь-то я это понимаю. А тогда мне казалось совершенно естественным воспитывать ее согласно представлениям моей матери. Это обеспечивало определенную перспективу, позволяло иметь некие собственные традиции, как бы заключало нас в магический круг, внутрь которого остальной мир проникнуть не мог. Но если он не мог туда проникнуть, то и мы не могли выйти оттуда. Мы оказались пойманными в ловушку, заключенными в некий уютный кокон, который, впрочем, сами же и создали, и, став вечными чужаками, существовали как бы отдельно от всех.

Во всяком случае, так было еще четыре года назад.

Но с тех пор мы живем во лжи, уютной и удобной.Покажите мне любую мать, и я докажу вам, что она — лгунья. Мы рассказываем своим детям не о том, каков окружающий мир, а о том, каким ему следовало бы быть. Говорим, что там нет ни чудовищ, ни призраков, что если поступать хорошо, то и люди будут делать тебе добро, что Матерь Божья всегда будет рядом и защитит тебя. И, разумеется, мы никогда не называем это ложью — ведь у нас самые лучшие намерения, мы хотим своим детям только добра,— но тем не менее это самая настоящая ложь.Нелегко это — быть дочерью ведьмы. Но быть матерью ведьмы еще труднее.Если я скажу своим детям правду, то и их тоже приговорю к той жизни, какую всегда вела сама,— к вечным скитаниям, к полному отсутствию стабильности, покоя и безопасности, к жизни на чемоданах, к тому, что им всегда придется бежать наперегонки с этим ветром…

Если я солгу — то мы будем как все./

Оказавшись от себя прежней, отказавшись от возможности быть индивидуальной, Вианн пытается избавиться от преследующих ее элементов Тени. Приводит это к тому, что все существование Вианн в целом, ее целостность, попадает под угрозу разрушения и исчезновения. /...Я теперь, глядя в зеркало, не вижу там себя; так, ничего не говорящее лицо женщины за тридцать. Самая обыкновенная женщина, не наделенная ни особой красотой, ни особым характером. Такая же, как все прочие; в сущности, именно такой я и хотела стать, но почему-то сегодня мысль об этом приводит меня в полное уныние../

В жизни Вианн появляется некая Зози Дель-Альба, женщина в ярко-красный, блестящих, как леденцы туфлях. Сначала она просто зашла купить шоколадные конфеты в лавку, потом она уже стояла за прилавком в качестве продавщицы, потом Зози подружилась с дочерью Вианн Анук, и стала ей не только советчицей и подругой, но и наставницей, постепенно она начала участвовать в управлении магазинчиком. Вианн замечала, насколько эта женщина похожа на ту, Вианн, которой она была прежде. Сама Зози Дель-Альба считала себя свободным духом, коллекционирующим жизни других людей, что заключалось в том, что она просто занимала место человека, его жизнь становилась ее жизнью. Проще говоря, она брала то, что плохо лежала, и как будто не было нужно другим. Вот и в жизнь Вианн, она пришла с той же целью, но ей это не удалось, так как со временем к героине пришло осознание того, что для целостности и понимания своего «я» просто необходимо, понимание и принятие, того, что воспринимается как нежелательное.

В романе Леденцовые туфельки приводится следующая притча /...Мать часто рассказывала мне одну старинную историю — о юноше, который прямо на дороге продал свою тень бродячему торговцу в обмен на дар вечной жизни. Он получил желаемое и пошел себе дальше, страшно довольный заключенной сделкой, — ну какая мне польза от тени, думал он, от нее явно имело смысл избавиться.

Но проходили месяцы, годы, и юноша начал кое-что понимать. Выйдя из дома, он не отбрасывал тени; ни в одном зеркале он не видел отражения своего лица; и ни в одном пруду, ни в одном озере, какой бы тихой ни была там вода, он не мог себя разглядеть. А вдруг я превратился в невидимку, как-то даже подумал он. В солнечные дни он старался не выходить из дому, избегал он также и лунных ночей, у себя дома разбил все зеркала, а окна изнутри закрыл ставнями — но ни удовлетворения, ни покоя это ему не принесло. Невеста его оставила; друзья состарились и умерли. А он все жил да жил в вечном полумраке своего дома, пока однажды в полном отчаянии не пошел к священнику и не признался в том, что совершил.

И священник, который в те дни, когда юноша заключил свою сделку, был еще молод, а теперь стал желтым, как старые кости, трясущимся стариком, только головой покачал и сказал ему:

— Ты, сынок, не торговца встретил тогда на дороге, а самого дьявола. Это с ним ты заключил сделку, а сделка с дьяволом обычно кончается тем, что люди теряют свою душу.

— Но ведь я отдал всего лишь тень! — запротестовал юноша.

И снова дряхлый священник покачал головой.

— Человек, который не отбрасывает тени, — это, если честно, и не человек вовсе, — сказал он и отвернулся, ничего более не прибавив.

Что ж, юноша вернулся домой. А наутро его нашли повесившимся на ветке дерева. И солнце светило прямо ему в лицо, а на траве у него под ногами лежала его длинная тонкая тень.../

Хочу напоследок отметить слова К. Юнга, что теневая часть личности – не что-то отрицательное, она лишь воспринимается «Я»-сознанием как отрицательное, так как содержит все те черты, которые были вытеснены из сознания. На самом деле, это могут оказаться лучшие черты личности. Юнг всегда подчеркивался тот факт, что «Тень не следует рассматривать как «плохое»» и что «большая психологическая целостность» будет достигнута лишь в ходе интеграции Тени и «Я». И только в примирении этих двух начал и возможно становление гармоничной личности, путь к выздоровлению. Тень должна получить признание, потому что только тогда возможно «приблизиться к целостности личности» , то есть к обретению Самости.