Психология современного искусства

Кто хотя бы раз посетил выставку современного искусства наверняка согласится с тем, что оно очень сильно отличается от традиционного. Произведения,  или как их сейчас называют «арт-объекты», представляют собой смесь жанров и стилей, часто трудно поддающихся определению. Они созданы из странных материалов, которые раньше не считались пригодными для создания «вечных творений» – из старых газет, ненужных запчастей, разбитой посуды, еды.  Даже человеческое тело может стать арт-объектом, как бывает при  найл-дизайне или татуаже. Многие произведения живут совсем недолго. Часто трудно не только описать их смысл, но и просто сказать, что изображено. Они могут раздражать, но они впечатляют, будоражат, вызывают сильные чувства. И поэтому, если верить определению, которое  дает искусству Энциклопедия Британика: «Использование мастерства или воображения для создания эстетических объектов, обстановки или действия, которые могут быть разделенысокружающими» - они несомненно являются искусством.

Однако, определение эстетической или художественной ценности современных арт-объектов не является задачей психолога. Он интересуется современным искусством в попытке ответить на сугубо психологические вопросы: для чего создаются современные произведения? какие человеческие потребности их творца, а также тех, с кем он разделяет свои творения, при этом удовлетворяются?

Можно назвать множество потребностей, которые могут быть удовлетворены обращением к искусству, но дело осложняется тем, что кроме осознаваемых потребностей, т.е. тех, о которых человек знает и о которых может рассказать (хотя бы только самому себе), существуют еще и неосознаваемые – те, в которых человек не отдает себе отчета, но которые тем не менее властно влияют на его чувства, мысли и поведение. Они пребывают в той области психики, которая носит название «бессознательное», и которая живет по законам, сильно отличающимся от тех, что мы используем в нашей сознательной и разумной жизни. Во-первых, в бессознательном не существует противоречий, там возможны и «да», и «нет» одновременно; во-вторых, там нет понятия времени – бессознательное хранит свои содержания неизменными в  течение всей жизни человека; и в-третьих, там нет ни хорошего, ни плохого, ни доброго, ни злого – там нет морали. Но зато там есть много энергии. Точнее, вся энергия, которую имеет человек в своем распоряжении, рождается там, а затем используется для удовлетворения все тех же самых разнообразных потребностей. Фактически, это и есть энергия потребностей, ими же она и создается.

Еще Зигмунд  Фрейд, впервые научно обосновавший идеи о бессознательном в психике, говорил о существовании двух групп потребностей, или двух групп разнонаправленных энергий. Он дал им названия «Либидо» и «Танатос» - Фрейд любил  использовать имена из древнегреческих мифов, подчеркивая тем самым вневременной характер основных человеческих проблем и переживаний. Энергию либидо он связывал с потребностью в любви и созидании, включая продолжение рода, а энергию танатоса обозначил как «стремление к смерти», и связывал ее с потребностью в разрушении. Великий создатель психоанализа вовсе не был законченным фаталистом и пессимистом, приписывая человеку столь неблаговидное стремление к разрушению. Если иллюстрировать его идеи примерами из каждодневной вполне мирной жизни,  то речь пойдет о том, что даже младенец, у которого пока вся психическая жизнь протекает на бессознательном уровне, направляет свою энергию на то, чтобы получить и сохранить приятные переживания, например, такие как ощущение тепла,  покоя и сытости у материнской груди – это и есть  проявление энергии либидо. В то же время он будет бурно протестовать  против чувства голода, холода или одиночества, направляя свою энергию в виде крика и судорожных движений на разрушение этой неприятной для него ситуации. И это будет энергией танатоса.

Но конечно, энергия танатоса взрослого не так безобидна, как энергия младенца. Потребность в разрушении существует и у него (все содержания бессознательного не подвластны времени – помните?), и задача человеческой культуры, и искусства как ее части всегда заключалась в том, чтобы блокировать удовлетворение наиболее деструктивных (низменных) потребностей человека, либо преобразовать их в социально неопасные формы.

Эту задачу культура и искусство начинают выполнять для каждого конкретного индивида практически с самого его рождения.

Ребенок с рождения связан с искусством, и эта связь теснее, чем может показаться на первый взгляд. Он окружен игрушками, и песенками, и сказками, да и рисовать ребенок начинает гораздо раньше, чем даже хорошо и правильно говорить. Конечно, не все из окружения ребенка может быть названо Великим искусством (хотя, если сравнивать с современными арт-объектами – как знать?), но благодаря этому на втором году жизни пробуждается «семиотическая функция» (по терминологии Ж. Пиаже) - человеческая способность обозначать одни предметы другими предметами-заменителями. Сначала мать заменяет бутылочку с молоком соской, и ребенок с удовольствием использует ее в качестве временного успокоения, затем мягкая игрушка, подаренная матерью, становится заменой ситуации материнской заботы и любви, поэтому следует за ребенком во все самые опасные предприятия – в мир ночных снов, в больницу, в гости к незнакомым людям. Через некоторое время сам ребенок начнет в игре заменять конфету камушком, а потом и вовсе обозначать отсутствующие предметы словами, но про слова - это уже другая история,   касающаяся интеллекта.

А  мы же вернемся к искусству. На базе семиотической функции формируется способность порождать и воспринимать символы, и именно символы являются тканью искусства. Значение символа для психической жизни человека чрезвычайно велико. Символ можно рассматривать как некое «переходное пространство» - место, где происходит соединение внутреннего мира переживаний и внешнего мира вещей и событий. С помощью символов человек «размещает» внешний мир в своем внутреннем пространстве – именно в символическом виде закодированы в душе и общие принципы устройства мира, и представление о предпочтительном жизненном пути. И психологической задачей искусства является поддержание и «подпитывание» внутреннего символического пространства с помощью внешних символических объектов – произведений искусства.

Как справляется с этой задачей современное искусство?

По-разному. Есть тенденции, которые кажутся вполне закономерными и естественными, например явное увеличение числа сказочных и близких к ним фантастических сюжетов, что особенно заметно в литературе и киноискусстве. Жанр «фэнтези» имеет огромное количество поклонников, причем его основная аудитория совсем не детская, достаточно вспомнить толкиенистов, поклонников Гарри Поттера или любителей многочисленных вариантов вампирских саг.

 Эти тенденции вполне понятны - нарастание потока информации и повышение напряженности жизни приводит к усилению потребности в символической переработке эмоциональных состояний. А это легче всего сделать с помощью сюжетов, где герои четко разделены на плохих и хороших, ясны и понятны моральные ориентиры и которые (что очень важно!) хорошо заканчиваются. Жанр фэнтези выполняет для взрослых ту же функцию, что всегда выполняли сказки для ребенка, и внимание психолога привлекает лишь тот факт, что количество взрослых, нуждающихся в такой символической подпитке становится столь велико.

Гораздо более тревожной с психологической точки зрения выглядит другая тенденция, присущая современному искусству, которую доктор психологических наук, ректор Восточно-Европейского института психоанализа профессор Михаил Михайлович Решетников обозначил, как «эстетику зла». Все большее количество произведений современного искусства посвящено тому, что можно назвать проявлениями энергии Танатоса. Символика отчаяния, безнадежности, страдания, болезни и смерти пронизывает многие произведения явно – в виде представляемых зрителю образов, и неявно – через использование для создания арт-объектов недолговечных, старых и ненужных материалов. Именно эстетизация зла, по мнению М.М. Решетникова, делает его особенно опасным – тем самым для него создается статус социальной приемлемости, что поощряет человеческие пороки и отменяет представления о нравственности, чести и достоинстве. Он пишет: «На протяжении тысячелетий существовала преимущественно элитарная (высокая) культура, наука и искусство, а также высокие социальные образцы служения Отечеству. При этом все они были направлены на воспитание разумного, доброго, вечного. Мы пока не подвергли сколько-нибудь серьезному психологическому и психиатрическому анализу свершившийся переход от элитарной культуры к массовой культуре, приобретающей все более отталкивающие очертания. … вместо высокого, разумного, доброго и вечного в обществе с нарастающей активностью пропагандируется низменное, иррациональное, злое и сиюминутное. Мной уже неоднократно отмечалось и обосновывалось, что само по себе зло не представляет особой угрозы (оно всегда было, преимущественно — на «задворках» культуры), но именно эстетизация зла делает его опасным, а фактически — вводит его в культурное пространство, качественно деформируя все представления о мире».

Нельзя не прислушаться к этим мыслям большого ученого и практика, который сам участвовал в нескольких современных войнах в качестве военного врача и имеет представления о разрушительном инстинкте смерти, основанные на профессиональном опыте. Его слова обращены к тем, кто причисляет себя к числу Художников - именно им предстоит позаботиться о том, чтобы можно было что-то противопоставить уже получившей широкое распространение эмо-культуре, являющейся прекрасным образцом «эстетики зла». И  для этого Художнику придется честно ответить себе на вопрос, какое из влечений – Либидо или Танатос, движет его творчеством, помня о том, что проявлениями влечения к смерти являются также тщеславие, потребность в доказательстве собственного превосходства, зависть и жадность.

И конечно же, слова М.М. Решетникова обращены к молодым коллегам – психологам, на которых ложится ответственность за то, чтобы не только провести серьезный психологический анализ существующих в современной культуре тенденций эстетизации зла, но и найти новые эффективные пути переработки деструктивных эмоциональных состояний – злости, одиночества, страха, отчаяния, которых оказывается так много в жизни современного человека.