|
|
Ложь своей жизнью.Анализ поведения Дарьи ОблонскойАвтор статьи: Танкова Оксана Владимировна
«Но, да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет», а что сверх этого, то от лукавого»Матф. 5: 37 В одиночестве человек - слабое существо, в единении с другими - сильное. Глубокий, проникающий в сердце взгляд друга, слово его совета, его утешения раздвигают и поднимают низко насевшие над ним тучи.Иоганн Готфрид Гердер
Дарья Александровна Облонская – милая, хрупкая, правда, рано постаревшая женщина. Добрая и порядочная, искренне любящая Анну и приехавшая поддержать её в беде. Такое создается первое впечатление о ней во время прочтения романа. Но возникает вопрос: почему же тогда Долли не смогла помочь Анне? Все мы знаем, каким важным бывает сказанное вовремя слово, способное и из депрессии вытащить, и в беде поддержать, и от дурного поступка остановить. А, когда слова – недостаточно, то важным становится действие. А ведь Анна приходила к Долли перед самоубийством и ушла «в ещё худшем состоянии, чем, то, в каком она была, уезжая из дома». Чтобы ответить на возникший вопрос необходимо понять всю сложность взаимоотношений Долли и Анны, проанализировать, как они складывались на протяжении всего романа. С Долли мы знакомимся с самой первой главы книги. В её доме происходит скандал, связанный с тем, что Дарья Александровна узнала об измене мужа с гувернанткой. Конечно же, неверность супруга – это ужасное испытание для семьи. Но, читая роман дальше, возникает недоумение: неужели за шесть лет постоянных измен мужа Долли ничего не чувствовала? Почему супружеская неверность (которую уже невозможно было не заметить, так как она была письменно подтверждена) вызвала у нее такую бурную реакцию, а равнодушие мужа, проматывание им состояния жены и, таким образом, обнищание их детей ничего подобного не вызывало. Ни общих интересов, ни уважения друг к другу, душевной близости у супругов нет. Степан Аркадьевич считал свою жену «недалёкой» и раскаивался лишь в том, что «не умел лучше скрыть свои грехи». «Ему даже казалось, что она, истощенная, состарившаяся, уже некрасивая женщина и ничем не замечательная, простая, только добрая мать семейства, по чувству справедливости должна быть снисходительна». Муж искренне удивлен реакцией Долли, так как считал: «жена давно догадывается, что он неверен ей, и смотрит на это сквозь пальцы». Действительно, откуда у Дарьи Александровны такая близорукость? И это притом, что Степан Аркадьевич так говорит о Долли: «У неё есть дар предвидения. Она насквозь видит людей, но этого мало, - она знает, что будет, особенно по части браков». Но, ведь, если посмотреть правде в глаза и увидеть всю неприглядность своего положения, то тогда надо что-то менять в себе, в своей жизни, применять где-то жесткие меры, а Долли брать ответственность за свою жизнь не хотела, боялась не справиться. Ей было более лестно осознавать себя доброй несчастной женщиной. Поэтому и была за все восемь лет совместной жизни с непутевым мужем, толкающим свою семью в нищету, «…уверенной вполне в своём счастье». Анна становится, как бы сейчас это назвали, посредником в конфликте. Она говорит Долли то, что та хочет слышать («Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…») Долли довольна, что Анна даёт ей удачную лазейку для перемирия. Ведь она совсем не собиралась разводиться с Облонским, а тут и повод нашелся. Но ситуация после перемирия осталась прежней, если ни сказать более худшей! Как не было теплоты между супругами, так и не стало, ни Долли, ни Степан Аркадьевич не пересмотрели своего отношения друг другу, не предприняли что-то изменить. Имение за имением Долли продаются, покрывая долги мужа. Думаю, в глубине души Долли понимала это и могла злиться на Анну за то, что она убедила Долли помириться с мужем. Но, конечно, Долли так бесконечно по-христиански добра, что она не может не то, что прямо об этом говорить, но и признаться даже себе в своих чувствах.
Вот она и Алексея Александровича Каренина убеждает в том, что, благодаря Анне смогла простить мужа, и «дети растут, муж возвращается в семью и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше, и я живу…». Когда человек прячет свои истинные чувства и от себя, и от окружающих, когда предпочитает жить в иллюзиях и лгать самой жизнью, хочет казаться, а не быть, то он обязательно на бессознательном уровне начинает проявлять завуалированную агрессию по отношению к окружающим, а особенно тех, кого считает виновным. К тому же, он несет неверную ситуацию людям, обманывает их в своих ожиданиях. Преподобный Авва Дорофей в своих «Душеполезных поучениях» так пишет о людях, которые лгут жизнью: «Жизнию своею лжёт тот, кто, будучи блудником, притворяется воздержным; или, будучи корыстолюбив, говорит о милостыни и хвалит милосердие, или будучи надменен, дивится смиренномудрию. Это не простой человек, но двойственный, ибо иной он внутри, и иной снаружи, и жизнь его двойственна и лукава». Авва Дорофей предупреждает, что такая двойственность человека вредит ближним его и обольщает их. «Ибо ни одна злоба, ни одна ересь, ни сам диавол не может никого обольстить иначе, как только под видом добродетели. Апостол говорит, что сам диавол преобразуется в Ангела света, потому неудивительно, что «слуги его преобразуются в служителей правды (2 Кор.11, 14-15)». Если и дальше анализировать взаимоотношения двух женщин, то мы заметим, что Анна не просто убедила Долли в прощении мужа, она ещё и родная сестра Степана Аркадьевича, которой была присуща та же обволакивающая манера поведения, нравящаяся окружающим, но ненавистная Долли. А тут ещё Анна увела у Кити жениха, после чего Кити долго болела. Таким образом, у Долли есть достаточно причин для недовольства Анной. Следующая встреча Долли с Анной происходит в поместье Вронского, когда Анна, отвергнутая светским обществом, прячется в деревне. Вот как описывает Лев Николаевич Толстой мотивы решения Дарьи Александровны ехать к Анне: «Ей очень жалко было огорчить сестру и сделать неприятное её мужу;… но она считала своей обязанностью побывать у Анны и показать ей, что чувства её не могут измениться, несмотря на перемену её положения». Вот оказывается как! Не посочувствовать человеку в его отверженности света, не поддержать, а выставить напоказ (как на выставке) свои чувства. «Вот, мол, я какая добрая, всё также к тебе отношусь, не то, что остальные». И весь этот поступок ещё называется обязанностью. Конечно, время от времени нам приходится проведывать людей (обычно, с которыми у нас натянутые отношения) не по любви, а по обязанности. И лучше, пожалуй, так, чем совсем оставить его без поддержки (если, конечно, человек в отношении тебя не надеется на б’ольшее, считая тебя близким человеком). Но тогда к чему все эти заверения в преданности к Анне, когда поддержать в беде её необходимо по обязанности. Ещё в этом одном предложении про чувства и обязанности сплошные местоимения «ей», «её». Таким образом, Лев Николаевич устраивает некоторую путаницу в словах: не понятно, чьи чувства, чьё положение?! Думаю, этот приём применен неспроста. Точно такая же путаница в голове Долли: она искренне пытается убедить себя в том, что она - настоящий самоотверженный друг Анны, хотя, на самом деле, испытывает к ней более сложные, противоречивые чувства. О чём Дарья Александровна думает, когда едет к Карениной? Она сомневается в том «хорошо ли сделала, что послушалась её (Анну) в это ужасное время, когда она приезжала ко мне в Москву». Долли признается себе, что не уважает мужа, но терпит его, потому что он ей нужен. Зачем ей нужен муж, Дарья Александровна не уточняет. Она сокрушается о том, что могла любить и быть любимой, а не стареть под гнётом непрекращающихся забот. Она завидует Анне, что она пошла против правил и живёт, как кажется Долли, в своё удовольствие, будучи счастливой и одаривая счастьем Вронского. «… думая о романе Анны, параллельно с ним Дарья Александровна воображала себе свой почти такой же роман с воображаемым собирательным мужчиной, который был влюблён в неё». Анна встретила Долли, просияв «радостной улыбкой». Она вскрикнула, дрогнула на седле и тронула лошадь галопом. Всё говорит о том, что Карениной было очень важно, что Дарья Александровна приехала её навестить. Анна открыто сказала ей о своём положении и хотела узнать, что думает об этом Долли, но те мысли, которые посещали Облонскую во время поездки, показались не к месту. А возникшие, видимо, новые осмысления, она озвучивать не захотела. Это же чревато тем, что возникнет ситуация, в которой тебе необходимо сказать, возможно, неправильное, но твоё собственное мнение. Взять за него ответственность и помочь в соответствии со своим мнением твоему ближнему в беде. Но Долли предпочитает замять разговор. Анне важен её ответ: «- Нет, нет! Что же ты считаешь о моём положении, что ты думаешь, что? – спросила она». Долли уходит в общие пространные рассуждения, что любить человека нужно таким, какой он есть и что она, оказывается, вообще ничего и не считает. Получается, что по поводу, мягко говоря, щекотливого положения дорого ей человека, Дарья Александровна ничего и не думает. Тогда возникает вопрос: а так ли дорог этот человек? Но, возможно, я слишком строга к Долли и она, растерявшись, не смогла ответить. И, справедливости ради, скажу, что такие ответы свойственны многим. Люди бояться говорить правду. И поэтому предпочитают игру слов. Но всё-таки часто в близких отношениях, когда человек по-настоящему дорог, искренние слова находятся. Нужна ли была Анне правда? Если с целью того, чтобы унизить её и окончательно растоптать, то, конечно, нет. Если говорить о том, что Анна неправа, но Долли всё - равно её любит, не на прямую, а косвенно, через какого-то абстрактного человека («если любишь, то любишь всего человека,, какой он есть…»), то тоже нет. А вот, если человек говорит правду, чтобы искренне помочь, то да. Больше двух лет назад я узнала, что моя хорошая знакомая заболела онкологией. Конечно же, я решила ей позвонить, но при этом не знала, что говорить. А подумала: «Сделаю вид, что ничего не слышала о болезни. Спрошу, как дела?». А там, может она сама скажет. Но потом мне стало противно от того, что я собиралась говорить. Зачем вся эта фальшь, этот плохой театр, если человеку нужна помощь? И от того, что я сделаю вид, что у человека нет такого тяжелого заболевания, разве его не станет? Думаю, на меня оказало влияние посещение хосписа в Санкт-Петербурге и наблюдение за тем, как со смертельно больными людьми общается Андрей Владимирович Гнездилов. Всё открыто, просто, без фальши и надрыва, с большой теплотой. И я решила не играть словами, а позвонив, сказала: «Извини, я только недавно узнала, что ты заболела. Чем я тебе могу помочь?» Я боялась, что знакомая начнет уходить от разговора, но она обрадовалась и ответила: «Вы бы мне очень помогли, если бы время от времени звонили мне и рассказывали новости». С этого разговора мы очень сблизились и стали подругами, И могу с уверенностью сказать, что не только я поддерживала её, но и она меня. Что бы ни говорили о дружбе, но это всегда двусторонний процесс, это взаимообмен, взаимодействие. Моя подруга стала мне за полтора года нашей дружбы очень дорога. Ее нет уже более полугода. но я о ней вспоминаю с теплотой и любовью. При встрече после нашего диалога по телефону она мне сказала, что фраза: «Чем я тебе могу помочь?» оказалась для неё очень важна и тронула её. А когда многие звонят и говорят: «Как твои дела?», это вызывает у неё отторжение и желание резко ответить. Таким образом, когда мы думаем, что болящим нужны жалость либо формальность, а некоторые всерьёз ещё полагают, что болящие вообще ни с кем не хотят общаться, то мы на неверном пути. Болеющим телом и душой, попавшим в трудное жизненное положение, нужно понимание, искренность и помощь. Вот и Анна нуждалась в этом же. И у Вронского в деревне, и в последний визит перед смертью к Дарье Александровне, она хотела, чтобы Долли поняла её, но была разочарована тем, что это невозможно. Вот рассуждения Анны после прощального общения с Долли и Кити: «Как они, как на что-то страшное, непонятное и любопытное смотрели на меня. Разве можно другому рассказывать то, что чувствуешь? Я хотела рассказывать Долли, и хорошо, что не рассказала. Как бы она рада была моему несчастью! Она бы скрыла это, но главное чувство было быть радость за те удовольствия, в которых она завидовала мне». После этого визита у Анны окончательно пропала иллюзия по отношению к Долли, она увидела Долли – реальную, без всяких прикрас. И это жестокая правда окончательно «добила» Каренину. Дарья Александровна была последней ниточкой для Анны в этой жизни, но и эта нить оказалась слишком тонкой, чтобы не оборваться. Но, пожалуй, я забегаю вперёд. Мне хотелось бы вернуться к моменту, когда Долли, находясь в гостях у Анны, предпочла вместо правды, сказать что-то пространное и запутанное. И вдруг Дарья Александровна заметила за Анной новую привычку, которую раньше не замечала. Анна, сощурившись, «задумалась, желая вполне понять значение этих слов». Что вызвало такую реакцию у Карениной? Если мы обратимся к труду Рональда Лэйнга «Я и другие», то найдём там описание такой ситуации, как двоякое предписание, двоякое послание (данная концепция разработана Грегори Бейтсоном). Суть его состоит в том, что один из участников коммуникации (или группа участников) отправляют другому («жертве») послание, в котором два или несколько взаимоисключающих друг друга смыслов (например, Стой там – иди сюда; несоответствие сказанного с мимикой и жестами). «Бейтсон и его сотрудники утверждают, что человеку, неоднократно подвергающемуся такой ситуации, будет трудно оставаться в здравом уме, и выдвигают гипотезу, что «всякий раз, как только имеет место ситуация двоякого предписания, способность любого индивидуума распознавать логические образцы будет нарушена». Отсюда и тупик в душе Анны: а о чём собственно хотела сказать Долли? И хотя, потом Каренина растрогалась, поняв эти слова «так, как хотела», она в конце этого разговора укорила Долли; «Ты мне ещё ничего не сказала, как и что ты думаешь обо мне, а я всё хочу знать». И то, что Дарья Александровна и потом замечала эту странную новую привычку Анны щуриться, она уловила, что Каренина щурилась, когда «дело касалось задушевных сторон жизни». Но не заметила, что Анна начинала щуриться в ответ на «игру слов» Долли, в то время как Анне нужна была искренность. А Долли играет постоянно:
«- Но ненавидит, презирает? - О, нет! Но ты знаешь, это не прощается»;
И получается, что вместо дружеского участия, Анна от взаимоотношений с Долли получает ещё б’ольшую путаницу в голове. Но путаница, как я уже говорила, в голове и у самой Дарьи Александровны Облонской. Долли ехала к Анне, теоретически одобряя её поступок. «Как вообще, нередко безукоризненно нравственные женщины, уставшие от однообразия нравственной жизни, она издалека не только извиняла преступную любовь, но даже завидовала ей». Несмотря на то, что сам человек, ради которого сделан поступок, был Долли неприятен. Далее Л.Н. Толстой пишет, что Долли любила Анну «всем сердцем». Но что мы видим в действительности?! Дарья Александровна поняла, что Анна глубоко несчастна, что она живёт в затравленном положении, её окружают не самые приятные люди и ей приходится, хотя бы за них держаться, чтобы совсем не оказаться в изоляции. Вронский в отличие от Левина не только не прерывает, но и одобряет флирт Весловского и Анны. И увидав Анну «в среде чуждых для неё людей», Дарья Александровна сразу вспоминает о детях и уезжает домой. С чего вдруг такая материнская забота? А с того, что призрачные мечты Долли о своём собственном романе рухнули о жестокую действительность чужой трагедии, и нужно было срочно схватиться за ту жизнь, которой она жила. И уже становится совсем неважно, а что будет с Анной? Как ей помочь? К тому же здесь может невольно возникнуть злорадство замученной бытовыми проблемами женщины: хотела преступную страсть – получай наказание. И когда Долли говорила с Анной о её замужестве, то она всё-таки кому помогала: Анне или Вронскому? Зачем она вообще выступила в роли секунданта несимпатичного ей Вронского перед Карениной, не задумавшись: а почему сам Алексей, по его словам, не хотел и почти не мог говорить об этом с Анной? И вот после всех увиденных страданий и метаний Анны, Долли «не могла себя заставить думать о ней». После этих слов становится ясно, что: во-первых, никакой любви к Анне у Долли нет. Долли хочет казаться любящей, а не является любящей. Дарья Александровна неискренна сама с собой, она играет роль доброй христианской женщины, не являясь ей на самом деле. Во-вторых, у Долли нет абсолютно никаких чётких жизненных принципов. Она похожа на людей, о которых Сёрен Кьеркегор пишет: «…зато у них нет никакого мировоззрения, создавай они себе хоть целую систему систем». Она старается усидеть на двух стульях: и сестру не обидеть, и Анне показать свои преданные чувства. Она не могла чётко осознать своё отношение к поступку Анны и чётко его высказать, а затем уже предложить, несмотря на несогласие с поступком, свою помощь. Недаром Анна ей замечает: «Я вижу, что ты не понимаешь всей тяжести моего положения». В-третьих, Долли сама «по уши» в проблемах. Она так же, как и Анна, не принимает никаких решений в своей жизни, запутываясь всё больше и больше. Правда, у Долли, в отличие от Анны есть защитники. Это Константин Левин и Кити. Похоже, они станут и спонсорами всей семьи Облонских, включая Степана Аркадьевича. Поэтому, конечно, слепому вести слепого невозможно. Но возможно искреннее сочувствие человеку, даже, когда ты не знаешь, как поступить. И, несмотря на неудачную поездку, Долли дан ещё один шанс помочь Анне. Перед тем, как покончить собой, Каренина пошла к Облонской с вполне определенной целью: «…я пойду к Долли и прямо скажу ей: я несчастна, я стою того, я виновата, но я всё-таки несчастна, помоги мне». Но ничего этого Анна не сказала. Почему? Да, потому что Долли вела себя так же, как и в первый раз. Дарья Александровна впервые видела Анну «в таком странном раздраженном состоянии», но это не встревожило её, не способствовало тому, чтобы она прямо спросила причину состояния Анны. Долли смотрела на Каренину не с желанием помочь, а с любопытством!!! И Анна делает вывод: «Долли ничего не поймёт». А Дарья Александровна поняла, что Анне плохо. Когда та ушла, она так и сказала Кити: «… нынче в ней что-то особенное. Когда я её провожала в передней, мне показалось, что она хочет плакать». Но вот понять состояние человека, чтобы простить его и помочь, когда тобой руководят зависть, любопытство, отторжение, вот это, конечно, невозможно. А Анна, понимая, что ей неоткуда больше ждать помощи, что Вронский тяготится ею и старается не быть в отношении неё бесчестным, что сына она потеряла навсегда, пришла к выводу: необходимо «избавиться от того, что беспокоит», и бросилась под поезд. Роман «Анна Каренина» не заканчивается самоубийством главной героини. Есть ещё последняя восьмая глава, в которой я, как читатель, надеялась увидеть переживания Долли в связи со смертью Анны. Но ничего подобного не наблюдается. Дарья Александровна не говорит об Анне ни слова, как будто и не любила она Анну «всем сердцем». Таким образом, не найдем мы здесь и экзистенциальных переживаний по поводу того, что она, Долли, отпустила Анну в плохом состоянии от себя, что была неискренна с ней. Так и прошла вся история взаимоотношений Анны и Дарьи Александровны без всяких осмыслений для последней. Случай Н.(из консультативной практики). Н., миловидная женщина 37 лет, обратилась по поводу того, что она, заболев, растеряла всех своих друзей и на данный момент у неё ни с кем не складывались взаимоотношения. В ходе первой консультации прояснилось, что друзей Н. можно было условно разделить на две группы: 1-я группа – люди, которые были к Н. равнодушны, и дружба с ними длилась до той поры, пока Н. проявляла в них инициативу. Как только Н. переставала звонить, дружба заканчивалась. 2-я группа – люди, которые пытались Н. воспитывать, переделывать, не принимая её индивидуальность. Дружба с этими людьми прекращалась в тот момент, когда терпение Н. заканчивалось. До того, как рвалась последняя нить терпения, Н. пыталась что-то понять во взаимоотношениях, подстроиться, угодить нападавшему. А вместе с тем теряла искренность и естественность в отношениях. Как же так получилось, что такие люди оказались в друзьях, да и как такие взаимоотношения можно было называть дружбой? Чем эти люди очаровывали Н.? Первая группа людей привлекала Н. своими личностными качествами, своим позиционированием, которые даже часто с моральной точки зрения Н. и не считала достоинством, но такие люди были для неё привлекательны тем, что в понимании Н. стояли выше других людей, были успешными в этой жизни. Либо эти люди были просто внешне милы, приветливы, любезны. Но ведь вежливость не есть доброта и любовь. Люди условно второй группы очаровывали тем, что изначально демонстрировали принятие Н. как личности (в её представлениях). Они и интересовались, и звонили (правда, больше говорили о своих проблемах), и приглашали, и нахваливали. Но в какой-то момент (несогласие Н. по каким-то с ними вопросам, нежелание делать всё так, как они хотят, после ссоры) им всё становилось не так, чуть ли не каждое её действие вызвало раздражение и придирку. Таким образом, во взаимоотношениях и с теми, и с другими людьми Н. искала подтверждение своей значимости. То, в чём она сама не была уверена (в своей личной значимости), она искала у других. И не находила. Такое позиционирование себя приводило к тому, что у Н. не было границ её личности. Люди первой группы смотрели на неё, как на пустое место, а люди второй категории, как на человека, территорию которого можно занять и он будет на всё согласен. Когда они понимали через какое-то время, что Н. не будет со всем соглашаться, начинался с их стороны процесс её перевоспитания. Когда рвались отношения с этими людьми, Н. вдруг понимала, что эти люди ей неинтересны, что нет более ничего, что заставило бы её с ними общаться. Кьеркегор в своем фундаментальном труде «Или - или» пишет о том, что дружба людей должна основываться на солидарности мировоззрений и не может поэтому уничтожаться даже со смертью: умерший друг будет по-прежнему жить в сердце другого, как светлый и идеальный образ». Н. признала, что она всегда спешила дружить, даже и, не проясняя для себя, чем «дышит» человек, сможет ли она принять его жизненные принципы, особенно, когда последствия принципов друга уже сильно проявлялись на жизни самой Н. Так, например, у Н. была подруга, которая могла познакомить Н. вначале с одним молодым человеком, а потом при нем же дать телефон другому молодому человеку, который женат, без ведома Н. Или подруга могла поехать на море с любовницей отчима, в то время как он состоял в браке с её матерью. Подруга на замечания Н. искренне недоумевала, что вызывает у неё возмущение и несогласие, и что это вообще за беспринципность такая, о которой Н. всё пыталась сказать. Но Н. искренне считала, что друга нужно принимать со всеми недостатками и прощать их, пока своеобразные «принципы» не достигли своего апогея. Как вообще человек совсем других духовных ценностей оказался у Н. в друзьях? И почему Н., видя эти другие ценности, ждала от подруги нравственных поступков? Да, вот как-то сдружились, возникла симпатия, а потом уже открывались подробности жизненных устоев. Но ожидания-то были другие. И что делать с этими ожиданиями? Или признать, что ты ошибся, или делать вид, что всё не так, как ты видишь. С другой стороны, у Н. долгое время была достаточно размытая система ценностей. Она вроде и знала, ЧТО не может себе позволить, но вот, когда делали другие, искала им оправдания и стыдилась того, что имеет свои взгляды на жизнь. Ей часто казалось, что она видит всё неправильно, преувеличивает (этакая паранойя), что на самом деле не всё так серьезно. Все живые люди со своими недостатками и имеют право ошибаться, а соответственно, и обижать Н. Но она замечать их недостатки не имеет право. Получалась такая двойственность: с одной стороны, замечаю, что человек поступил плохо, с другой стороны, стыжу себя за то, что считаю поступок человека плохим. Таким образом, взгляды Н. на жизнь не были устойчивы, их могло штормить от мнений, поступков других. Ведь к себе доверия нет, другие знают лучше, какова моя значимость, как ко мне правильно относиться и что мне в этой жизни лучше делать. Поэтому, когда закрывать глаза было уже невозможно, у Н. случалось сильное разочарование, и следовала негативная сильно насыщенная эмоциональная реакция. В процессе нашей работы, осознав свои зависимые отношения в дружбе, Н. поняла, что ей нужно научиться принимать себя и доверять себе, даже, когда другие не принимают. Её нравственные принципы стали чётче и более независимы от мнения других, её стало трудно переубедить в том, что она считала правильным. Н. перестала судорожно искать друзей и в её жизни начали появляться люди, которые с уважением относились к ней и имели похожие жизненные принципы. Н. не спешила дружить и через некоторое время могла понять, что тот человек, который, как она думала, её принимает и который ей был симпатичен, пытается её переделать, либо же его мировоззрение не близко мировоззрению Н. Это позволяло Н. не разочаровываться в людях, не рвать с ними мнимые дружеские отношения, а продолжать общаться на приятельском уровне. Н. поняла, что друг – это очень глубокое понятие, чтобы многих называть друзьями. Если провести аналогию с Долли, то также непонятно, как Анна стала её подругой, была ли она ею на самом деле. О каких своих жизненных принципах она могла заявить Карениной, как искренне сказать о своих чувствах и мыслях по поводу поступка Анны, как помочь? Всё вышесказанное я написала не для того, чтобы осудить Долли. А для того, чтобы мы обратили внимание на то, как обман себя и других может ввести в заблуждение и вследствие этого приводить к трагическим результатам. Ведь Долли есть в каждом из нас. И необходимо чётко понимать: готов ли я помочь этому человеку? Действительно ли он мне дорог? Искренен ли я с ним? Какие чувства к нему испытываю? Что я думаю о его ситуации? Чем могу помочь? Иначе мы рискуем превратиться в двойственных людей, лгущих своей жизнью и обольщающих ближнего. Литература:
Категория: СТАТЬИ » Статьи по психологии Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|