Дожить до ста лет в эмиграции.

«Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь»

            В восхитительный летний день в лондонском парке сидели две дамы. Судя по весьма почтенному возрасту, московскому «аканию» и обилию украшений, это были «новые русские» тещи, вызванные из первопрестольной развлекать скучающих дочерей и «крутить хвосты» гувернанткам. Дамы были настолько живописны, что я не смогла удержаться от соблазна припарковаться рядом, в зоне слышимости. Две пары поджатых губ, пара колких взглядов в мою сторону, но в руках у меня был «Evening Standard», а не «Известия» – и разговор продолжился.

- Димочка прилетает в выходные в Монако. Мои будут уже там, на яхте. Недели две пробудут на Лазурном, потом Лида с детьми полетит в Австралию..

- А мои-то хотели, как обычно, в Италию, но там, говорят, так жа-а-арко..

- А потом Петечке надо в колледж...

- Новый дом в Белгравии...

            Вот так же, подумала я, прогуливались их бабушки по курортным аллеям Европы, покачивая кружевными зонтиками и беспокоясь о здоровье своих Димочек и Лидочек, коротающих лето под Самарой. Правда, тем социальный статус был дарован от рождения, а эти еще недавно, скорее всего, отмывали кефирные бутылки «на сдачу» и штопали колготки при помощи лампочки.

           И еще подумалось мне, что такая старость, как у этих милых дам, это волшебный подарок. Те же гувернантки, не помня зла, будут купать их сморщенные тела в теплых ваннах с лавандой где-нибудь в специально купленных квартирках в Сассексе и журить на родном языке за сжеванные салфетки.

            А вот что, подумалось мне, станется с миллионами других стареющих эмигрантов из бывшего Союза? Не у всех ведь зятья банкиры, и индивидуальный уход – роскошь не для многих.

            «Горбачевская» волна эмиграции разбросала нас по миру, молодых и не очень, амбициозных, отчаявшихся и полных надежды. Только в Великобритании нас, говорят, уже полтора миллиона. «Старожилы» смотрят на новичков свысока. Имеем право. Мы прошли через все положенные этапы адаптации: от эйфории, через ностальгию к интеграции. Наш английский недурен, карьера медленно, но верно, ползет в гору. Но мы стареем.    

            Пока живы родители где-нибудь под Самарой, а дети, пусть уже малопонятные, «английские», но под боком, надвигающееся одиночество страшит не больше, чем проблемы Греции в Евросоюзе. А что потом? А потом должно случиться то, к чему местные старики морально и материально готовятся всю жизнь – дом престарелых, или - просто и душевно – «home».

            Мои родители больше всего на свете боялись закончить жизнь в доме престарелых. Это был позор и несчастие. Обе мои бабушки умерли в разное время на одной и той же кровати в нашей хрущевке. До, между и после этих событий кровать занимали разнообразные родственники. На ней же дрыхли в каникулы мои дети, сжимая в кулачках огрызки бабушкиных пирожков. Теснота, дни рождения, свадебные и похоронные обряды на одних и тех же сорока квадратных метрах, и «тихо, тихо, папа еще не спит», и вот –ура! - своя личная квартирка, и опять - сто пятьдесят звонков с советами, как купать младенца, и гости за полночь, и совместные выезды на дачу в один-единственный выходной...

            Много написано про «коллективистские» и «индивидуалистические» общества. Преемственность поколений, ответственность за семью, взаимопомощь – за. Раздражение длиною в жизнь, дикие ссоры, несвобода – против. Но мы к этому привыкли. Эта привычка, пародоксально, делает нас свободными. От тревоги за будущее мы отмахиваемся так же, как при монгольском иге – «однова живем!» Я спрашиваю у своих знакомых:

- Как ты планируешь провести свою старость? Откладываешь ли деньги в какой-нибудь хитрый пенсионный фонд?

- Где я, а где старость? - Не доживу. – Ага, щас, знаем мы эти фонды.. – Продам родительскую квартиру в Москве, вот тебе и пенсия, - отвечают мне соотечественники.

            А ведь исследования показали, что продолжительность жизни эмигрантов, даже из самых неблагополучных стран, «выравнивается» до уровня местных жителей. Это значит, что жить мы будем, по данным на 2012 год, в среднем до 82 для женщин и 78 лет для мужчин. И хотя старики ворчат, что в Англии, если вам 90 и вы еще в состоянии сварить яйцо, вам положена Нобелевская премия, шансы увидеть пра-правнуков у многих из нас высоки. Это хорошая новость. Плохая – мы не готовы стареть цивилизованно. Не цепляясь за детей, а путешествуя по миру на инвалидной коляске. Не надеясь на «авось», а сколачивая себе капиталец на сиделок и отдельную палату с телевизором. Мы не виноваты в этом. Мы выросли в обществе, где наравне с нетерпимостью и консерватизмом в нас воспитали чудесные ценности - отзывчивость и эмоциональную созависимость.

            От невеселых мыслей меня отвлекли всхлипы одной из «новых русских» дам:

- У брата Володи во Владивостоке обнаружили рак. В больнице ухода, конечно, никакого. Дома теснота, шесть человек в двух комнатах. Послала денег, что я еще могу...

- Молись, на все воля Божия, - утешала ее подруга.

           В цивилизованном обществе Бог не обладает эксклюзивным правом на спасение больных. Но, подумалось мне, прав Вуди Ален (который, кстати, все еще весьма плодотворен в свои «под восемьдесят») - дожить до ста лет возможно только отказавшись от всего, ради чего так хочется дожить до ста лет. Не отказывайтесь от того, что вам дорого, во что вы верите. Но помните, старость – это не расплата за грехи, которых вы не совершали, а время сбора урожая, который вы взращиваете прямо сейчас. Берегите себя.