Подростковость. Как это было с сыном.

Честно скажу: я подросткового возраста дочки жду с опаской. Боюсь. Страшно даже думать о том, как все может быть. И это несмотря на то, что с Сашей у нас выстроены прекрасные отношения привязанности. И несмотря на то, что у меня уже есть опыт проживания в одной квартире с подростком и взаимодействия с ним в его 14-16,5 лет (самые страшные годы в нашем случае оказались).

Еще в 13 мы с Егором могли идти по улице и болтать, периодически держась за руки. Меня это умиляло и удивляло, и хорошо помню, как говорила Егору что-то типа «Ну вот, а потом поди не будешь уже вот так с мамой идти… И не взять тебя будет за руку…». А Егор говорил «Да прям» или «Чё это».

А в 14 все случилось. Все стало другим.

Вообще, я не боялась его подросткового возраста. А чего бояться, если Егор с самого рождения уже вел себя «как подросток»? Я так и говорила тогда: Егор родился сразу в подростковом возрасте. И хуже уже не будет, просто некуда хуже.

Своенравный, несгибаемый, на все имеющий свое мнение, позже – обходящий все запреты и правила. Проламывающий границы, но при этом рьяно охраняющий свои собственные. Не терпящий давления и принуждения. Сопротивляющийся (это слово можно написать сто мильенов раз – и будет недостаточно для описания картины).

И да, по большому счету, ничего особо не изменилось в подростковости. Но все же кое-что ушло и кое-что добавилось.

Ушел выстроенный мною с большим трудом контакт. Егор отдалился от меня. Стал будто чужим. Ушло совместное времяпрепровождение, ушли обнимашки.

Вместо этого пришла агрессия. Много активно выражаемой агрессии. Крики, ор, хлопанье дверьми. Я боялась, что кто-то из соседей вызовет опеку или милицию – так громко и так часто все это происходило.

12 лет – 6 класс – первый год Егора вне школы, на семейном образовании. В этот первый год без школы я многое смогла сделать для нормализации отношений с сыном. И думала, что дальше будет все лучше – ведь я очень старалась.

Егор в кои-то веки целый год посещал выбранные в сентябре кружки, особенно «Настройку и ремонт компьютера», часами просиживал с педагогом над детальками, что-то собирая. Для меня это был важный показатель того, что я приняла верное решение, забрав Егора из школы. У него освободился ресурс для исследования мира, «выстрелила» любознательность. В школе весь ресурс уходил на попытки справляться с кучей фрустрации, а без этого Егор стал развиваться, у него появилось ЖЕЛАНИЕ что-либо делать. И это была для меня огромная ценность и показатель того, что все идет как надо. Теперь – все идет как надо.

Но в 13 лет – 7 класс – все стало «ломаться». Егор все чаще ходил мрачный и «закрытый». Не в настроении. Стал много пропускать любимый кружок. Я не могла понять, что происходит. На любые вопросы он отвечал односложно.

Однажды удалось вывести его на контакт, и на вопрос, почему пропускает кружок, он объяснил, что ему сейчас очень сложно – порой все очень сильно раздражает. И иной раз раздражение такой силы, что он боится, что не сдержится и выплеснет его на педагога. И я понимала, о чем он говорит: уже бывало, что это раздражение выливалось на меня.

Так, постепенно, Егор перестал посещать кружок совсем.

Я видела, как медленно, но верно, я теряю влияние на учебный процесс. Как становится все меньше рычагов воздействия. Как Егор просто перестает делать хоть что-нибудь, связанное с учебой. И, хоть сын все чаще замыкался и не выходил из своей «берлоги», наши отношения все еще были хорошими. Еще не началось пекло.

А в 14 лет – 8 класс – Егор перестал учиться совсем. А ту силу злости и ненависти, которая звучала в его словах, сквозила в его взгляде, сложно описать словами. Было ощущение, что находишься рядом с ненавидящим тебя человеком, который только и ждет, чтобы мы наконец куда-то исчезли. Жить в таком ощущении очень и очень сложно.

Сашка, которой на тот момент было около 5 лет, постоянно страдала от отношения Егора: маленький ребенок – самый легкий объект для слива эмоций :( Мой сын троллил изо всех сил мою дочку, и я постоянно чувствовала себя плохой матерью, которая не может наладить отношения между сиблингами.

Учиться Егор не учился. Сдавал аттестации «как сдастся», занимался только английским и русским с репетиторами по скайпу и математикой со своей бабушкой по скайпу.

Егора так колбасило, что начались соматические проблемы. Экстрасистолия с зашкаливающими показателями, горсти выписываемых врачами таблеток, показания к проведению операции РЧА (радио-частотной абляции). И мое одиночество на стороне ребенка. Ни врачи, ни муж не видели, что это "подростковое", не верили, что "перерастет".

А потом, в 16 с половиной, Егора вдруг «попустило». Он стал добр к Саше (не всегда, но в основном), дружелюбен в общении со мной. С ним стало можно разговаривать, не боясь спровоцировать сильный агрессивный выплеск.

И экстрасистолия с зашкаливающими показателями рассосалась сама собой. Просто исчезла так же внезапно, как в свое время возникла.

Можно ли сказать, что в 16,5 у Егора закончился подростковый возраст? Нет. Но точно закончился острый, самый сложный для его организма период. Егор как-то адаптировался, и теперь то медленно идет по мосту ко взрослости, то сидит на мосту и смотрит на тот берег, проживая грусть от необходимости взять на себя ответственность за то, что будет происходить с ним дальше. Иногда – злясь на такое жизнеустройство. Не желая эту ответственность брать.

Я не знаю, пройдет ли он этот мост. И если да, то когда.
Я ничего не могу поделать для того, чтобы ускорить этот процесс.
Все, что я могу – это быть рядом. Показывать, как устроена взрослая жизнь, помогать сталкиваться с ее челленджами, быть рядом в его горевании об этом (если он захочет, чтобы я была рядом) или давать ему пространство для проживания этой грусти в одиночестве (если так ему будет легче).

Помогать чем-то реальным, если попросит. Сочувствовать ему (тому, как ему сложно), а не его проблемам (не спасать его от жизненных трудностей, не разводить руками все тучи мира, давать сталкиваться с реальностью).

Увы, взрослость не наступает в какой-то определенный заранее момент по умолчанию. К ней можно идти всю жизнь и так и не прийти.

Я к своей пришла благодаря психотерапии. Путь был долгим и непростым, но вот я здесь, и это во много раз прикольней, чем тот расколбас, который я чувствовала, пока шла по Мосту Подростковости.

Продолжение следует.