Взросление как "убийство" матери

У многих людей есть неприятный полуосознаваемый страх "убить" мать или свести ее с ума, начав жить собственной жизнью. Он нелогичный и граничит с переживанием душного чувства вины в комплекте с едким парализующим страхом. Внезапно на внутренние реплики "хочу уехать, переехать, выйти замуж, сменить работу, сказать "нет" очередному неудобному в моменте приезду на выходных, перестать потокать ее (маминым) деструктивным для меня желаниям и т.д." психика выкидывает фразу "но вдруг она без (из-за) меня умрет или сойдет с ума". Этот страх заставляет человека существовать в режиме чистилища, когда желание отделиться остро, а реализация психологически смертельно опасна, как и возвращение в насиженное подгрудное лоно, которое на интуитивном уровне приравнивается к собственной погибели. Личность в состоянии злости и вины отказывается от индивидуального пути и застывает, причем ни тут и ни там. Мы все, вырастая, с грустью покидаем родительский дом. Естественно и переживание родителями взросления детей. Опасной же становится ситуация, когда неизбежное психологическое расставание превращается в драму "убийства".

Причины формирования страха "уничтожить мать отделением" всегда совокупные, я постаралась сформулировать как одна ситуация хронологически цепляет другую и превращает развитие личности в снежный ком потенциального материубийства.

Первой точкой запуска становится неадекватный выход из симбиотического единения (до 3х лет) без простраивания собственного Я. Из трех вариантов распада симбиотической диады - это случай, когда ребенка активно удерживают в слиянии, парализуют его право на эмоциональное и порой даже физическое развитие. Заторможенная индивидуация в перспективе оказывается плацдармом для невыражения себя в отношениях и нечувствования себя. Личность ребенка не существует без отзеркаливания ее особенностей родителями, поэтому фиксация в парализующем симбиозе без материнской поддержки в самоидентификации формирует ощущение себя неживым предметом, не способным к автономному существованию без внешнего управления. Условием любви в паре становится отказ от собственного Я, подстройка, игра в "слабость" и "безжизненность". Такие люди во взрослом возрасте жалуются на чувство вины и страх разрушить отношения, выбирая что-то для себя, озвучивая ''нет'' и даже просто фантазируя о собственных желаниях.

Другой важный момент - выполнение роли приемника для переживаний матери, связанных с отсутствием для нее безопасности в мире (на профессиональном языке - функция "контейнирования"). Женщина без опыта надежного окружения в детстве, с ощущением одиночества, пустоты, тревоги естественным образом неосознанно использует ребенка в качестве средства утоления страдания. Беспомощный младенец оказывается первым "своим", способным не просто наполнить реальность смыслом, но и отгородить мать от тяжелых витальных тревог. Женщина цепляется за ребенка как за единственного стабильного в жизни человека, который по факту заменяет ей отсутствующие ранние надежные отношения с ее собственной матерью. Попытки дитя отделиться, заняться чем-то лично своим вызывают у нее страх и агрессию. Ребенок это чувствует и интуитивно берет на себя функцию перерабатывателя материнского одиночества, чтобы сохранять отношения и не лишаться базовой любви, основанной на слабости и беспомощности.

Кроме того, когда женщина нереализована в личной жизни, если, например, муж в семье отсутствует или наличствует формально, не являясь опорой и любящим мужчиной. Тогда боль, обиды, потребность быть нужной канализируются в ребенка и назначают ему роль того, кто залатает бреши пустоты в супружеской связи. Взросление, становление индивидуальности дитя в подобной ситуации всегда угроза оказаться во враждебном мире с нелюбящим мужчиной. Контрольным выстрелом обычно оказывается уход мужчины из семьи. Взрослеющий априори виноватый подросток уже точно психологически не имеет право оставить рассыпающуюся мать.

Интересно, что расшатывание лодки симбиотических отношений (уйти нельзя остаться) связано еще и с получением качественно иного контакта с другими взрослыми, которые признавали индивидуальность ребенка. В этом случае появляется опыт "себя", а значит и энергия для борьбы и убегания.

В итоге, вырастая, человек оказывается в двух крайних болезненных ипостасях:

- тотальное слипание с матерью, отсутствие собственной полноценной личной жизни (она может и проскакивать, но в однотипном и несчастливом формате с итоговым возвращением в общую с мамой берлогу, не в физическом смысле, а эмоциональном), зато без токсичного чувства вины. Побочный эффект - активное саморазрушение, деструктивное выражение злости на себя, которая по факту является табуированной злостью на удерживающую мать. Человек проживает несчастливую жизнь с нереализацией в работе и личной сфере, зато с фантазией о том, что мама - самый близкий и надежный человек, c которым безопасно (но только с ней, в реальном мире личность оказывается нежизнеспособной);

- Резкий разрыв, бросание матери, однако с сильным чувством вины, с которым, к слову, можно жить (в первом случае вина настолько непереносима, что личность отказывается от индивидуации и шага вперед). Побочный эффект - тоже агрессия на себя, она осложняет жизнь, но не доходит до уровня токсичного саморазрушения. Способность выдерживать вину - это благоприятный психологический признак развития. Личная жизнь таких людей обычно развивается в русле антиматеринского сценария и осложнена некоторой изоляцией, даже в паре, от окружающего мира. Такова своеобразная плата за ''убийство'' ближайшего человека.