Неадекватность и невменяемость психически здоровых людей

                По-другому статью можно было бы назвать «Почему так непросто быть адекватным и вменяемым даже психически здоровому человеку». Но это слишком длинное название, поэтому пусть будет так.

                Как, думаю, понятно из названия, речь пойдет о психически здоровых людях. Что я имею в виду под этими словами? Я имею в виду тех, кто лишен каких-либо серьезных нарушений в структуре личности и не был подвержен существенным травмам. Почему пишу «серьезных» и «существенным» вместо простого слова «нет» – потому что, на мой взгляд, людей, у которых указанные особенности отсутствуют совсем, не бывает.

                Как, например, не бывает людей, кто в детстве ни разу не падал и не ушибался.

                Что же я хочу сказать об адекватности и вменяемости либо, соответственно, их отсутствии?

                В данной статье я хочу вкратце, в очень общих чертах, показать условия «нормального, здорового» взаимодействия человека с миром и окружающими людьми – для того чтобы читателю стало понятно, почему даже вполне вменяемые и адекватные люди в каких-то обстоятельствах (не чрезвычайных – речь не об аффекте) ведут себя невменяемо и неадекватно.

                И опять же необходимый комментарий. Почему беру «нормального, здорового» в кавычки? Потому что понятия нормы и здоровья в психологии достаточно условны.

                А что значит «условны»? Это значит, что единых определений по ним пока не выработано. Поэтому приходится все время говорить в некоторых вот таких слегка размывающих границы терминах. Тем не менее указанное обстоятельство не делает нас совсем уж беспомощными в рассматриваемой сфере.

                Итак, каким же образом мы взаимодействуем с окружающим миром при условии нашего желания не быть отвергнутыми и получить желаемое, удовлетворить какую-то нашу потребность.

                Такое взаимодействие подразумевает четыре аспекта.

                Аспект первый.

                Понимание, распознавание наших чувств как сигналов о какой-то потребности.

                Например, мы хотим пообщаться с нашим ребенком-подростком для того, чтобы увидеть его внимание к нам, какое-то принятие и понимание, может быть, тепло. Но в силу того, что не очень умеем осознавать в себе такие сигналы, ощущаем лишь беспокойство (нераспознанные чувства проявляют себя подобным образом). Что произойдет в таком случае?

                Так как беспокойство – это не очень комфортное переживание, то мы всегда стараемся поскорей что-то с ним сделать, лишь бы оно прошло. Поэтому обычно появляются какие-нибудь претензии («Ты что опять такой…») или «странные вопросы» («Ты шапку надевал в школу?»)

                Возможно, здесь возникло недоумение: почему вопросы «странные»? Ведь чего странного в том, чтобы позаботиться о своем ребенке?

                Если рассматривать эту заботу отдельно, то – ничего. Но если учесть, что мы хотели не позаботиться, а удовлетворить свою потребность – то есть, на самом деле, скорее, даже чтобы это он о нас некоторым вот таким образом позаботился – поговорив с нами, проявив свое расположение – тогда такие наши действия оказываются «странными». В том смысле, что мы ведь хотели-то совсем не того.

                Или, например, у нас поднимается тревога, так как нам кажется, что со стороны партнера в отношениях появился холод. Но мы не очень умеем распознавать это переживание в данной теме. Тогда мы вновь ощущаем беспокойство и начинаем, допустим, как-то придираться к нему. Потому что из беспокойства мы спешим «убежать» в другие чувства. Например, злость или раздражение.

                На самом-то деле, нам важно убедиться в надежности его чувств. Может быть, сделать нечто такое, что позволило бы удостовериться в них. Или, если такой возможности нет, то осознать вот эту «подвешенность», неопределенность в данной теме. Принять себя и ситуацию.

                Вместо этого начинаются придирки, которые, безусловно, ни к чему хорошему не приводят.

                Аспект второй.

                Понимание себя, своих качеств, особенностей и жизненного опыта.

                Как сказал один пермский коллега: «Если я выбрал себе хромую жену, то будет странным удивляться, что она не бежит со мной стометровку так же быстро, как и я». Перефразировал немного, но суть, надеюсь, передал верно.

                Что это значит в контексте данной статьи?

                Вообще, высказывание направлено на понимание особенностей других людей, но ничто не мешает адресовать его и нам самим. Если мы понимаем про себя, например, что выросли в неблагоприятной обстановке, среди хулиганов и неблагополучных детей, то нам не стоит ожидать от себя умения легко и непринужденно доверяться и открываться. Так как все детство нам наглядно демонстрировали: «Если ты поверил, доверился – то тебя обязательно кинут, и ты окажешься лохом».

                Если мы врожденно высокочувствительны, то не стоит винить себя и удивляться тому, что иногда мы можем чувствовать желание залиться счастливым смехом в ситуации, где остальные лишь чуток усмехаются. Или с трудом подавляем слезы, где… где, может, другие опять же лишь усмехаются.

                Если мы росли в очень тяжелых условиях, то не стоит удивляться, что мы можем не иметь детей, хотя «уже за тридцать», «уже все говорят», «у всех же есть», «ведь и сам/сама же хочу». Нам может быть просто страшно, когда мы представляем, что наши дети будут проходить через то, через что прошли мы.

                Если мы понимаем, что имеем интеллигентный безобидный вид, то не стоит удивляться, если вечером «на чужом районе» к нам могут пристать хулиганы.

                Если мы понимаем, что в нас сто килограммов массы при росте метр девяносто, лицо, украшенное несколькими шрамами, суровый хриплый голос и, вообще, шарм откровенного бандита – тогда не стоит удивляться, что в какие-то заведения города нас могут не пустить. Особенно, если мы одеты в спортивные штаны с тремя полосками, «восьмиклинку», остроносые штиблеты и держим барсетку под мышкой.

                Аспект третий.

                Понимание обстоятельств, контекста.

                Мы можем понимать, что у нас поднялась волна сопереживания горю персонажа фильма, который мы смотрим. И мы можем понимать, что для нас это характерно – слишком много горя мы пережили сами. И тогда для удовлетворения своей потребности – прожить поднявшееся чувство горя – нам нужно дать волю своим слезам.

                Но, возможно, мы находимся в этот момент в обществе таких людей, которые не поймут данное наше проявление. Может быть, это коллеги по трудовому коллективу, с которыми мы ожидаем, когда нас запустят в арендованный номер сауны праздновать корпоратив (так как пришли на полчаса раньше). А фильм, который мы смотрим, идет на экране телевизора рядом с ресепшеном.

                Или наоборот. Мы чувствуем горе, мы понимаем, что для нас вполне характерно иногда и погоревать, но делаем вид, что собранны и спокойны. И не замечаем, как, например, наша спутница время от времени искоса неодобрительно посматривает на нас сквозь слезы. Так как мы смотрим в кинотеатре какого-нибудь «Хатико», и для нее наша бесстрастность – показатель черствости и холодности.

                Мы чувствуем гнев на близкого человека, но не уверены «правы» ли мы. То есть будет ли адекватным выражение этого чувства. Может быть, он совершенно не виноват.

                Мы можем чувствовать недовольство и возмущение, когда на работе нам дают какое-то задание, которое, как кажется, не соответствует нашим должностным обязанностям. Но, если мы не очень понимаем обстоятельства, то можем испытывать растерянность и не знать, как поступить. Может быть, это какое-то недоразумение. Может быть, это попытка продавить наши границы. Может быть, здесь так принято: должностная инструкция – скорее, имеет формальный характер, а фактические обязанности совсем другие.

                Во многих трудовых коллективах люди пользуются незнанием нового сотрудника явных и неявных правил, традиций и других нюансов. И, например, поручают какие-нибудь дела, которые не хотят делать сами.

                Человек, приехавший в большой город из деревни или маленького городка, зачастую сталкивается с описываемой трудностью. Он говорит более прямо и открыто. И это может вызывать неприятие или смех у окружающих. И, очевидно, наоборот – горожанин, приехавший в сельскую местность, может вызывать своим поведением раздражение, непонимание и недовольство, так как будет выглядеть отстраненным и высокомерным. Хотя, по его мнению, он ведет себя вполне культурно и порядочно.

                Любое столкновение различных культур ведет к трудностям в данном аспекте.

                Аспект четвертый.

                Умение делать удовлетворяющий нас выбор.

                Мы можем понимать, что хотим получить признание и уважение от нашего ребенка. Мы можем понимать, что это вполне адекватное желание, так как не собираемся запрашивать чего-то чрезмерного. Но мы можем выбирать не ту форму поведения, которая будет способствовать удовлетворению нашей потребности. Например, вместо того, чтобы попытаться поговорить, мы можем сказать себе: «Что толку? Он уже и вчера меня отшил, и позавчера». И ничего не сказать.

                Да, разумеется, не факт, что наши попытки обязательно приведут к успеху. Но, если не пытаться, тогда зачастую шансов еще меньше.

                Или мы можем понимать, что у нас поднялась тревога от мыслей, что партнер, кажется, стал к нам несколько равнодушен. Также мы можем понимать, что для нас вполне естественно немного тревожиться время от времени в этой теме – так же, как для практически любого человека. Кроме того, мы можем понимать, что и контекст вполне соответствующий: почему бы просто, например, не спросить его?

                Но мы можем выбрать бездействие или проявление недовольства по какому-нибудь надуманному (или не очень надуманному) предлогу. Например, потому, что с детства не привыкли к нормальному, адекватному человеческому общению и заранее предполагаем, что ни к чему хорошему такие попытки прояснения не приведут.

                Мы можем хотеть увеличения зарплаты. Мы можем осознавать, что работаем достаточно давно без прибавки и выполняем обязанности хорошо. И мы можем знать, что другие коллеги получают за такую же работу больше. То есть нам понятна и наша потребность, и то, что руководство, скорей всего, расценивает нас как специалиста, заслуживающего более высокой зарплаты, и даже то, что обстоятельства вполне позволяют попросить прибавку (например, на наше место особо нет желающих или нет людей подходящей специализации).

                Но тем не менее мы можем не выбирать пойти и попросить. Потому что, например, «вешаем» родительскую проекцию на начальника (а родители были, допустим, очень суровыми людьми) и испытываем сильный страх. Нам кажется, что нас уволят. Или накажут еще каким-либо образом.

                Резюмирую.

                В противном случае мы так или иначе оказываемся в ситуациях, где показываем свою неадекватность, а иногда, наверное, в чьих-то глазах и невменяемость. Например, делая нечто неодобряемое в каком-нибудь очень культурном обществе. Обычно в социуме такого типа очень сложно получить понятную обратную связь, так как прямые послания зачастую оказываются табуированы, являются «моветоном». Обратная связь дается максимально завуалированно и деликатно. И для того чтобы понять ее, необходимо знать правила, традиции и обычаи данной прослойки общества очень и очень хорошо.

                Яркий пример подобного контекста: дипломатия. Человеку без специального образования порой совершенно невозможно понять даже относительно «неприкрытые» послания. Например, в ответ на заявление МИДа какой-нибудь страны, МИД другой страны может ответить что-то, как кажется, совершенно «мирное» и адекватное. Но опустить обращение, начав, например, со слов: «Заявляем…» И это будет означать многое. Может быть даже что-то аналогичное грубому окрику, если сравнивать с менее утонченным контекстом.

                Поэтому человек, который не знает нюансов дипломатии, на каком-нибудь соответствующем мероприятии может показаться не только неадекватным, но практически невменяемым. С точки зрения людей искушенных.

                И наоборот. Человек, воспитывавшийся в интеллигентной среде, оказавшись среди, например, рабочих-монтажников, отправившихся на вахту в тайгу, может показаться «совершенно точно невменяемым» (точнее, формулировка будет другая, но приводить ее здесь, я думаю, будет несколько неуместным) со своими «вы не могли бы…», «мне кажется это предосудительным…» и так далее.

                Здесь может возникнуть вопрос: «Если все это так сложно, то как же мы все друг с другом взаимодействуем? Неужели делая и учитывая все описанное в каждом аспекте?»

                Но – повторюсь – это большое искусство.

                У многих людей данное утверждение может вызвать недоумение или усмешку. Я говорю это не строя предположения, а, например, вспоминая одного моего приятеля, который как-то сказал: «Да что там уметь-то? Просто общаешься – и всё».

                Дело в том, что те люди, которым, скажем так, повезло – они постигают это искусство (не науку, а искусство – так как, несмотря на любые структурные описания и попытки систематизации, в нем всегда остается слишком много пространства для маневра и различных неожиданностей) просто в процессе своего воспитания – от родителей. Поэтому зачастую не видят, как это сложно и многогранно. Не видят и не ценят.

                И это закономерно.

                Потому что увидеть и оценить можно лишь то, что однажды потерял. Пусть не в реальности, но хотя бы мысленно – представил, как бы все обернулось, если бы ЭТОГО ВАЖНОГО не было.

                Тот, у кого всегда было, что поесть и где жить – тому трудно представить, каково это: не знать, получится ли завтра достать еды и найти, где переночевать. Тот, кто ни разу серьезно не болел – тому трудно вообразить, каково это: чувствовать, что, возможно, уже никогда не сможешь обходиться без каких-нибудь «костылей» или в прямом смысле костылей. Тот, кто не терял близких (необязательно из-за смерти, может быть, даже просто вследствие возникшей в связи в какими-то обстоятельствами холодности и отчужденности) – тот не знает глубину горя потери. Тот, кто молод – тот не знает, каково это: понимать, что многое уже позади, «все больше дверей закрытых».

                Молодость, здоровье, красота, тепло и забота близких, простые материальные радости – вот далеко не полный список важных, но зачастую недооцененных, вещей. И к ним, по моему мнению, более чем заслуженно можно добавить описанное умение.

                Но это я сказал о тех, кому повезло, и они научились искусству взаимодействия в ходе своего жизненного опыта. А как же быть тем, кто хочет так же, но пока не умеет?