Правда ли клиент беспомощное существо?!

Клиент может быть психологически не готов к ассимиляции прямых феноменологических реакций терапевта

Подобного рода высокомерная позиция традиционной психотерапии, по всей видимости, проистекает от многочисленных исследований в русле психологии развития, педагогической психологии и инициированных ими соответствующих исследований в психотерапии, в основном динамического свойства. Довольно часто говорят, что в начале терапевтического процесса стоит избегать острых интервенций, а в терапии пограничных и психотических расстройств акцент делать исключительно на поддерживающем характере терапевтической тактики.

Кроме того, можно встретить множество рекомендаций «контейнировать»[1] свои чувства на тех или иных этапах терапии. Аргументы в пользу таких рекомендаций сводятся в основном к тезису о необходимости избегания ранить клиента, а также к представлениям о возможности для него ассимилировать ту или иную интервенцию терапевта. Профессиональная квалификация также отчасти оценивается по владению терапевтом этими «профессиональными секретами» и умению их учитывать в своей практике.

Однако этот способ представляется мне годящимся только для совершенно неопытных терапевтов или неспособных к этой профессии. Он напоминает желание художника выучить все составляющие техники Леонардо Да Винчи с тем, чтобы с успехом писать «Святую Анну втроем» или «Джоконду». Но в терапии, как и в искусстве, имеет значение не столько техника, копированная пусть даже и со значительного, но чужого опыта, а чувствительность и творчество. Просто в одном случае это имеет отношение к взаимодействию с холстом, камнем или другим материалом, а в другом – с человеческим контактом.

С другой стороны, при таком подходе к фильтрации интервенций терапевт лишает клиента права на выбор и на ответственность за свою жизнь. Что и говорить, не самое лучшее основание для психотерапии! В результате оба участника терапевтического процесса оказываются несвободными и зачастую блокированными в важнейших витальных процессах.

Страхи и опасения относительно потенциальной травматичности некоторых интервенций, кажется, значительно преувеличены. По крайней мере, в том случае, если интервенция исходит из переживания и размещается в контакте с высокой степенью чувствительности, осознавания, выбора и присутствия. Наоборот, именно борьба с переживанием может оказаться патогенной как для клиента, так и для психотерапевта. Если феноменологическая реакция терапевта, исходящая из переживания, появилась в контакте, то контакт способен ее ассимилировать. Иначе говоря, психологическая готовность к ассимиляции феноменов определяется самим контактом, а не терапевтом. Само то, что реакция появилась в контакте в процессе переживания, означает ее готовность к ассимиляции. С другой стороны, если контакт не готов к ассимиляции феномена, то он, скорее всего, и не появится. По крайней мере, в том случае, если интервенция производна от переживания. Или контакт отторгнет чужеродную или преждевременную идею. Но, повторим, отторжение феномена имеет место чаще всего при «бомбардировке» клиента рационально выверенными интервенциями. Травмировать клиента и терапевта может лишь интервенция концептуальной природы.

Подытоживая вышесказанное, отмечу, что мои возражения против описываемого аргумента относятся не столько к содержанию терапии, сколько к способу построения интервенций. Принцип децентрализации власти, лежащий в основе диалогово-феноменологической психотерапии, позволяет внести альтернативу традиционной фильтрации интервенций, передав власть за этот процесс собственно процессу контакта и переживанию.