Георгий Почепцов. Информационно-коммуникативные процессы в современном обществе

Информационно-коммуникативное пространство чувствительно ко всем изменениям, в первую очередь экономическим и политическим. Поэтому мы можем составить представление о предстоящих изменениях в экономическом или политическом пространствах благодаря тем изменениям, которые инициируются в информационном пространстве. Лауреат Нобелевской премии по экономике в 1995 Р. Лукас подчеркивал взаимовлияние экономики и политики. Он видел в этом объяснение, почему так сложно делать прогнозы в экономике.

Информационно-коммуникативное пространство тоже существенно помогает политике. Следует, в частности, признать важность кино для становления тоталитарных государств. Телевидение тоже всегда поддерживает доминантное распределение власти в государстве. И современные выборы проходят исключительно в этом пространстве.

С 50-х годов существует модель смены власти в стране с помощью информационного компонента социосистемы, который начинает диктовать новые нормы политической, а затем и экономической компонентам. Эта модель была использована в азиатских странах, чтобы помешать их переходу к социализму. По этой модели делалась революция в Иране. Это также является моделью как бархатных и цветных революций, так и перестройки.

Вход в массовое сознание обеспечивают массовая коммуникация и массовая культура. Ведь идеология или образование и наука серьезно «охраняются» государством. Сегодняшние государства вообще перевели идеологические функции на науку и образование, которые фиксируют нужную модель мира и тиражируют ее для будущих поколений. Образование теперь выполняет функции пропаганды, поэтому на назначения министров образования болезненно и по-разному реагируют различные сегменты общества. «Чужое» может быть допущенным в массовую культуру, но не в массовое образование.

Анализ информационного пространства позволяет предвидеть тенденции. Например, два последних российских примера (обсуждение необходимости изменения имиджа Владимира Путина с мачо на отца нации[1], которому разрешено иметь морщины, или обращение пресс-секретаря Дмитрия Пескова к доверенным лицам Путина с просьбой о критике президента[2]) свидетельствуют о начале новой коммуникативной политики власти.

Глеб Павловский и теперь, после отстранения от Кремля, подчеркивает главную особенность Путина как первого лидера, способного объяснять власть. «Коммуникативность власти — очень важная черта», — говорит он. Вообще мы привыкли считать первым руководителем, «говорящим», Михаила Горбачева, который пришел на замену тем, кто читал по бумажке.

Когда Павловский был «частью» Кремля, он нашел еще одну характеристику Владимира Путина (Павловский Г. Сочинение на вольную тему. Интервью. — Профиль. — 2002. — 15 апреля). Он считает, что Путин выстроил систему личных коммуникаций с массами граждан. В результате сам Путин становится средством массовой информации, а традиционные пресса и телевидение — аппаратурой для ретрансляции сигнала. Образ Ельцина был создан СМИ, поэтому его легко разрушили. Вообще эта модель описывает любых селебритиз и объясняет, почему пресса не может обойти освещения их слов и действий.

Информационно-коммуникативное пространство может решать принципиально некоммуникативные задачи, в этом его сила. Кстати, идея последней книги Павловского «Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля» заключается в том, что государство торгует страхами, от которых оно потом само и защищает (Павловский Г. Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля. — М., 2012). То есть государство потеряло возможность удерживать образование, медицину, науку, поэтому оно придумало себе новую функцию. А чтобы она выглядела как можно необходимее, телеэкраны заполонили менты с бандитами, которые создают скрытое чувство страха у зрителей.

В США, кстати, распространена теория менеджмента террором (ТМТ), согласно которой показ человеку «явлений смерти» программирует его на другой тип поведения. В частности, в нем активируются этнические предрассудки, такой человек нуждается в сильном президенте. Кстати, пример функционирования и избрания Буша демонстрирует влияние именно таких вещей. 11 сентября внезапно изменило оценку действий президента Буша: с неэффективного президента он стал эффективным. То же произошло во время выборов Буша на фоне начавшейся войны (Westen D. The political brain. — New York, 2007). Мы меняем контекст, чтобы добиться нового понимания объектов на новом фоне.

На наших глазах произошли принципиальные изменения в развитии социальных наук. Изменился базис: резко возросла объективность. Поэтому на первое место вышли те науки, которыми мы меньше всего занимаемся. Это нейронаука (нейроимиджинг, нейробиология, нейрохимия), это теория принятия решений, ибо они есть везде: и в политике, и в бизнесе, и в военном деле. Соответственно, государство пытается управлять не только принятием государственных решений, но и принятием решений личных (как бизнес сделал раньше с покупателями).

Эти новые социальные науки вышли на освоение новых сегментов действительности: рациональное — эмоциональное, поверхностное — глубинное, массовые — нишевые, индивидуальные коммуникации. Сегодня под исследования попало даже сакральное. С. Этрен, чья последняя книга называется «Разговаривая с врагом» (Atran S. Talking to the enemy. Faith, brotherhood, and the (un) making of terrorists. — New York, 2010), изучал именно сакральное (объектами изучения были конфликт Палестина — Израиль и ядерная проблема Ирана, которая, хотя и новая, но для иранцев приобрела сакральные черты). То есть средствами Пентагона изучается «святое» в отличие от обычного и обыденного.

Каждый новый коммуникативный механизм помогал человечеству двигаться вперед. Книгопечатание (книги и газеты) позволило начать накопления знаний в неслыханных ранее объемах, что в результате привело к промышленной революции и человеческое общество стало жить в системе постоянных изменений (Anderson B. Imagined communities. Reflections on the origin and spread of nationalism. — London — New York, 1991). Рукописная книга, по современным подсчетам, стоила очень много — около 20 тысяч долларов. Такая книга принципиально не могла быть книгой для всех.

Но это обусловило и негативные тенденции. Начались религиозные и этнические войны, поскольку конкурентные идеи охватили массы. Именно с появлением книгопечатания связывают стремительный рост национализма и появление государств-наций (Silver N. The signal and the noise. Why so many predictions fail — but some don't. — New York, 2012). То есть новый коммуникативный инструментарий создал и новые конфликтные ситуации, а не только способствовал накоплению знаний.

Каждый раз приход новых медиа сопровождается попыткой государства их «покорить», вернув их вы русло имеющегося распределения власти в обществе и государстве. Социальные медиа (в первую очередь Twitter) создают новый вариант средства массовой информации — так называемую общественную журналистику. Среди основателей Facebook, в частности, есть и венчурный фонд ЦРУ.

Есть и обратные процессы. Книгопечатание начиналось с печати исключительно Библии, затем контент расширился. Интернет создавался как средство связи для военных на случай ядерной атаки со стороны СССР. И снова контент впоследствии расширился, став необъятным. То есть в этом случае происходит переход коммуникативной технологии от государства к обществу, а не от общества к государству.

Мы можем понять это как переход от контролируемого к неконтролируемому использованию коммуникативного инструментария:

— Книга: от государства (религии) к обществу,

— Интернет: от государства к обществу.

— Постсоветское кино тоже вернулось под крышу государства, ибо только оно дает на него средства.

Есть и негативные последствия современных информационно-коммуникативных технологий. Интернет трансформирует мозг, люди постепенно теряют способность читать объемные тексты. Потеря умения писать тоже ведет к непрогнозируемым последствиям, поскольку развитие руки и мозга взаимосвязаны. Из-за угрозы такого типа звучат призывы вернуться к активному использованию письма (см. здесь и здесь).

Коммуникация объединяет и создает единое целое. Государство и общество во многих случаях заинтересованы иметь целое, а не хаотичный набор индивидов. Это касается также бизнеса, политики и военного дела.

Островский считает, что настало время восстановления разрушенного перестройкой социального знания. Аналог инфраструктуры, объединяющей материальное, он видит в ультраструктуре, которая должна объединить нематериальное (см. здесь, здесь и здесь). Именно в этом контексте он говорит о необходимости создания в России госкорпорации «Росфилософия», а Америку предлагает рассматривать как склад, где можно взять для использования те или иные механизмы, порождающие связывания общественных объектов.

Сегодняшнее развитие науки и практики привело к необходимости вывести на первое место науки о принятии решений. Военные, например, оказались заинтересованными как в собственном обучении[3], так и в том, чтобы помешать противнику в реализации этих процессов. Это соответствует разработкам Дж. Бойда, который и занимался изучением когнитивных препятствий для противника (Coram R. Boyd. The fighter pilot who changed the art of war. — New York, 2002; Hammond GT The mind of war. John Boyd and American security. — Washington, 2001).

Военные занялись также поиском[4] новых методов распознавания лжи, что в результате привело даже к изменению названия Института полиграфии Министерства обороны США на Военную академию оценки достоверности. Это связано с тем, что сейчас помимо традиционного полиграфа используют и много новых методов.

Еще одним трендом развития, который будет влиять на принципиальную трансформацию информационно-коммуникативной сферы, становится увеличение численности креативного класса. Речь идет о людях, зарабатывающих умственным трудом. Тогда как раньше большинство зарабатывало физическим трудом. Р. Флорида считает, что к креативному классу относится уже треть занятых американцев (Florida R. The rise of creative class. — New York, 2012). А в них будет (или должна быть) другая потребность в информационных ресурсах. И это будет вызывать все большую трансформацию в данной сфере.

Источник публикации: Mediasapiens