Георгий Почепцов. Пропаганда: возрождение старого инструментария в новых условиях

Пропаганда была краеугольным камнем холодной войны и, казалось, звезда ее закатилась после развала СССР. Вспомним журналистов-международников, которые обличали Запад, хотя часто зрители смотрели их только ради того, чтобы увидеть этот Запад. Они убеждали нас в его загнивании, но он пока «живее всех живых», а Советский Союз «пал смертью храбрых», и только Владимир Путин грезит его восстановлением, чем частично можно объяснить ситуацию с Крымом.

Объективно говоря, пропаганда, реклама и паблик рилейшнз создают и продвигают не столько описания жизни, сколько модели жизни. Это же касается и новостных потоков. То есть в их базе лежит не информация, а инструкция. Правда, в одной американской книге было верно подмечено, что американская реклама и советский соцреализм имеют одну общую черту: обе повествуют о том, чего нет в действительности.

Пропаганду можно определить еще и как манипулирование смыслами. При этом для отсылки на нужные смыслы пропаганда и использует ярлыки-обозначения, которые от бесконечного повторения превращаются в символы. Советская пропаганда занималась интервенциями своих смыслов в чужую действительность. И на экране телевизора однотипно, например, на благопристойную британскую картинку накладывались советские смыслы, и мы видели там только забастовки, а в Америке — военщину.

В целом это были мастера своего дела, что наглядно показала передача Ксении Собчак на «Дожде» с Михаилом Гусманом из ИТАР-ТАСС (2 апреля 2014 года). Даже вооруженная фактами Собчак ничего не смогла выдавить из Гусмана, показав слабость своей информационной атаки против интеллектуальной защиты представителя старой гвардии. Правда, ей не удалось пошатнуть и представителя новой волны — Александра Любимова, который закрывался фразой, что надо не разрушать государство, а улучшать его, поскольку «вектор развития страны всех устраивает» («Дождь», 9 апреля 2014 года).

Любимов не поддержал и фразу Собчак о летучках в Администрации президента России у Алексея Громова, куда ходят по вторникам руководители каналов, после чего журналисты получают указания, что по поводу освещения событий в Украине следует усилить, а о чём говорить осторожно. Подробнее о функционировании этого ручного управления телевидением можно прочесть в статье «Кремль управляет каналами "в ручном режиме"», где есть даже такой пример: «Во время [прямой] линии Путину дозвонилась бабушка, и эту реплику в Кремле тоже приготовили заранее: "Это правда вы? А раньше тоже были вы? Ой, господи, спасибо вам большое"». Правда, мы уже имели такую же систему подготовки общения с журналистами и в случае с Виктором Януковичем.

Советский Союз имел еще более запрограммированную реальность, в которой важную роль играла ритуальная часть (собрания, демонстрации и под.). В ритуалах отсутствует передача информации в плане новизны, поскольку они направлены на активацию известной информации. Лозунг типа «Слава КПСС» демонстрирует, что о советских сакральных объектах, как о покойниках, можно говорить только хорошее или очень хорошее.

Перестройка начала расшатывать эти представления. Председатель Гостелерадио Л. Кравченко, который вместе с зампредом председателя КГБ СССР Ф. Бобковым стоял у истоков создания культового телепроекта «Взгляд», вспоминал, что эту передачу, как и «До и после полуночи» Молчанова, создавали, чтобы отвлечь молодежь от слушания зарубежных радиоголосов (Кравченко Л. Лебединая песня ГКЧП. — М., 2010). При этом каждый второй журналист «Взгляда», как рассказал Кравченко, имел в кармане корочки КГБ. То есть КПСС и КГБ создали пропагандистскую машину, которая в результате стала главным перестроечным механизмом.

Это было весной 1987 г. Еще два участника разговора о создании «Взгляда» — секретарь ЦК А. Яковлев и главный редактор «Правды» В. Афанасьев. Однако если в основе этой идеи стоял А. Яковлев, в кабинете которого и собирались вышеупомянутые четыре человека, то одновременно можно предположить, что Яковлеву предложили такой проект с учетом его дальнейшей возможной трансформации, которую он и прошел: от косвенной поддержки СССР до участия в прямом его разрушении.

Это подтверждает и Е. Додолев, говоря следующие слова: «Программу "Взгляд" придумали в КГБ. В середине 80-х перестройку затеяли люди из ЦК КПСС, молодые амбициозные комсаки и чекисты, которые хотели поменять систему. Они понимали, что империя долго не протянет. И думали о своих интересах. Элита страны жила на уровне американского мидл-класса, но хотела жить, как положено элите. Как они сейчас живут». А. Любимов, к примеру, говорит, что они (уже естественно позднее) готовили «Взгляд» к подполью.

Это серьезная фраза, независимо от того, в какое время она произнесена. И вот еще одно подтверждение: «Между прочим, после падения ГКЧП именно съемочная группа "Взгляда" во главе с одним из ведущих программы (Кравченко просил не называть имя) сделала самое доброжелательное интервью с уходящим в отставку главой Гостелерадио, которого тогда никто иначе как пособником путчистов не называл. Но Леонид Петрович уверен — это интервью было обусловлено необходимостью: просто телеведущий работал на КГБ и боялся, что Кравченко об этом кому-нибудь расскажет».

Советская пропаганда, как оказывается, кроме двух основных функций (прославлять СССР и обличать Запад), имела еще и такую дополнительную, как переключение внимания от потоков западного информационного влияния. И такая функция вписана в основы спин-докторинга, который является западным вариантом управления и коррекции информационного пространства.

Метод отвлечения/переключение внимания В. Соловей видит в России в ситуации c Pussy Riot или с «продажей» детей на Запад. Внимание к такого рода проблематике возникает каждый раз, когда надо заставить население не обращать внимание на имеющиеся проколы в политике и экономике. То, что российские каналы сегодня переполнены украинской тематикой, он также объясняет попыткой отвлечь населения от его текущих реальных проблем.

Д. Киселев в своей статье в газете The Guardian десятого апреля 2014 г. гордо повторяет то, что в ЕС его назвали главным путинским пропагандистом. Эта статья частично повторяет его интервью «Известиям», которое появилось в эти же дни. Так что непонятно, то ли статья стала склеенным интервью, то ли интервью появилось из нарезки статьи. Кстати, он подчеркивает, что его «Вести недели» собирают 15—20% аудитории в прайм-тайм, а «Вести в субботу» С. Брилева часто показывают происходящее с других позиций. К внезапно возросшему статусу Киселева можно добавить и то, что он стал героем последних выпусков «Сказочной Руси», выпускающейся «95 кварталом».

Базово любая информация несет в себе конфликт интерпретаций. Последние события в Крыму показывают, что даже на уровне элементарного слова, которое избирается для описания ситуации, уже лежит определенная конфликтность. Первую чеченскую войну Россия проигрывает, поскольку СМИ избирали отсылку «борцы за свободу Ичкерии», а не «повстанцы» или «моджахеды». Ситуация в Крыму имела заторможенное реагирование, поскольку туда вошли «вежливые люди», правда это обозначение не объясняло, зачем им автоматы.

Каждый новый этап разворачивания ситуации в Крыму несет новые пропагандистские ярлыки-обозначения. Если на первом этапе были фашисты и неонацисты, то сегодня их уже нет, остались только бандеровцы. Резко снизился акцент на нелегитимности украинской власти, поскольку впереди маячат переговоры. Теперь употребляется концепт «новая украинская власть». На последнем этапе крымской операции вдруг возникло обозначение этого процесса как «воссоединения». А исходно активно употребляемые «государственный переворот» или «вооруженный переворот» сменились «украинским кризисом» или «кризисом в Украине». В. Янукович в своем последнем появлении сказал еще слова «киевская клика». Это российские примеры, а Украина перешла к активному использованию слов «оккупация» и «оккупанты» по отношению к российским войскам в Крыму.

Крым со своим смысловым ядром легко вписывался в российскую виртуальную систему и отвергался украинской. Для Украины это является признаком слабости, а не силы. Ее система должны была включать и Крым крымскотатарский, и русских Булгакова и многих других писателей, художников, философов. Тогда эта система была бы более жизнестойкой, хотя и более сложной. Выведя их за скобки, Украина не получила желаемого результата.

Г. Ревзин на телеканале «Дождь» (3 апреля 2014 года) заговорил о контролируемости людей событиями, которые проходят в новостном потоке: не будет этих событий, люди объединятся другими событиями, которые они сами отберут. Он пишет: создается впечатление, что сегодня нет новостей. Однако новости призваны демонстрировать нам: либо мир случаен, либо мир контролируем. Контролируемых же событий не может быть много.

Ревзин также выделил еще одно интересное свойство современной пропаганды, анализируя таких ее представителей, как Д. Киселев: «Самое главное отличие сегодняшней пропаганды в том, что она предстает под видом частных мнений и частных людей».

Это инструментарий более общий: пропаганда сегодня мимикрирует либо под науку, либо под образование, либо под мнение конкретного человека, но которое почему-то транслируется миллионам. То есть из пропаганды сегодня принципиально стерта отсылка на пропаганду. Это соответствует четко сформулированному мнению Жака Эллюля, что пропаганда тогда эффективна, когда она подается не как пропаганда (Ellul J. Propaganda. The formations of men's attitudes. — New York, 1973). Если Советский Союз увлекался заметной (вертикальной) пропагандой, то Запад более ориентирован на пропаганду незаметную (горизонтальную). В терминах Эллюля это политическая и социологическая пропаганда.

Поэтому образование, к примеру, по включенности в сегодняшний день изо всех сил пытается догнать политику. Например, в российских школах пройдет отдельный урок по Крыму. Вот слова российского министра образования и науки Д. Ливанова из интервью «Известиям» об уроке в школах по поводу событий в Крыму: «Важно, чтобы маленькие граждане России были в курсе тех событий, которые происходят сегодня, и получили из рук учителей адекватную и правдивую информацию». И второй пример — единый учебник истории, который в словах министра корректируется: «Речь фактически о едином учебнике не идет. Говорится о том, что все учебники истории будут соответствовать единой концепции». Правда, в этой концепции уже исчезла Киевская Русь.

Образование в этом плане оперирует со стратегическими точками, в то время как мы привыкли смотреть на пропаганду как на тактическую коммуникацию. Задав эти стратегические точки, образование порождает правильную тактическую коммуникацию, которая возникает не искусственным, а естественным путем. Если Киевской Руси не было, то в детских головах будет совсем другая картинка истории.

Возвращаясь к фигурам типа Доренко или Киселева, следует подчеркнуть, что сила их воздействия состоит не в том, что они ругают, а в том, что они делают это от души. Это не чтение по бумажке чужой точки зрения. Здесь официальная и частная точка зрения сошлись в одной точке. Люди хотят услышать частную точку зрения, однако реально получают взамен официальную. Кстати, тот же В. Соловей заметил при всей критике Киселева, что тот работает квалифицированнее всех журналистов вместе взятых.

Получается, что в мире, где преобладают официальные мнения, люди испытывают дефицит частных мнений. Именно поэтому теленовости изобилуют показом мнения людей с улицы. При этом зрители как-то забывают, что телекомпания может сделать любую подборку таких мнений, подтверждая всё, даже высадку марсиан.

Люди хотят услышать людей, а не журналистов. В пользу такой потребности можно привести и рассуждения М. Гельмана, который подчеркнул, выступая на «Эхо Москвы», что волнения в Египте начались из-за закрытия социальных сетей. До этого люди делились новостями в сети, а так им пришлось ради общения выйти на улицы.

В такой концепции фейсбук выглядит как вариант выпускания пара, наоборот, убирающий людей с улиц, а не выводящий их туда. Наверняка есть и такая функция. Но всё же основной является формирование информационных контекстов для будущих действий в физическом пространстве. Пропаганда делает это наиболее эффективно, именно поэтому Запад даже отказался от преподавания таких курсов в университетах.

Защищаясь от санкций против себя, Д. Киселев говорит: «Меня обвиняют в том, что я занимаюсь пропагандой, что я пропагандист. Но пропаганда с греческого — распространение информации, идей, мыслей, мировоззренческих позиций. Интересным образом Запад использует это слово как ругательство...».

При этом сам Киселев очень четко знает, чем занимается, поскольку замечает следующее: «Россия, безусловно, хочет конкурировать на поле международной информации, поскольку информационные войны стали практикой современной жизни и основным видом ведения войны. Уже вслед за информационной победой летят бомбардировщики. К примеру, в Сирии американцы проиграли войну, и ничего не получилось. С Крымом проиграли информационную войну, и ничего не получилось. Раньше была артиллерийская подготовка перед атакой — сейчас информационная».

Свой способ воздействия он видит как раз в плоскости разговора от своего имени: «Профессионалы имеют право высказывать свое мнение в подобных телепрограммах и делают это. При этом общество к ним прислушивается, ведь люди долгие годы наблюдают за таким человеком, следят за его эволюцией, формируют свое устойчивое отношение к нему. Наконец, доверяют. Причем доверие в каждом таком случае — социологически измеряемая общественная характеристика. Чем выше уровень доверия — тем больше у обозревателя возможностей, но и больше ответственности. В любом случае таких людей — тех, кто в великих мировых державах ведут подобные программы, — лишь несколько десятков. Они штучны. И все с большим или меньшим успехом занимаются одним и тем же — изложением информации и интерпретациями. При этом всегда формулируя национальные интересы».

Если люди слушают, они верят, даже кратковременно. Те, кто не верят, не слушают, отмахиваясь от этого источника сразу, считая его недостоверным. Именно на этом строится такая коммуникация. Дополнительно к этому российские телеканалы несомненно дают не только просто неправдивую, но и ту информацию, которой стараются избежать украинские, поскольку телевидение всегда занимается отбором своих фактов. Одна точка зрения будет удерживать в поле зрения одни факты, другая — другие. И именно это может интересовать один сегмент общества и не интересовать другой.

Р. Шафрански писал об этой сложности информационной войны. Если система знаний имеет единый характер, то система представлений индивидуальна. Воздействие происходит не на один разум, а на множество. Тут задействовано множество интересов. Целью информационной войны является, по его мнению, удар по эпистемологии противника, то есть по всей его системе знаний и представлений. То есть если в голове украинского гражданина Крым был записан как часть Украины, атака российской стороны должны была оправдать его переход под юрисдикцию России.

В. Путин сказал 10 апреля 2014 года на встрече с активом Общероссийского народного фронта, что они опирались на скрытую социологию, которую сделали до входа в Крым («Россия 24», 10 апреля 2014 года). Правда, скрытый характер опросов не попал в новости, где эта фраза выглядит следующим образом: «Решения-то мною были приняты окончательные после того, как стало ясно настроение людей. Мы ведь не готовились к такому развитию событий. Можно было себе представить, как люди настроены, но мы этого достоверно не знали». Но эта фраза имела у него продолжение: «И только после проведения первых социологических опросов, прямо скажу, проведенных скрытно, цифры были достаточно близки к реалиям. Стало окончательно ясно, что нами линия поведения выбрана правильно. Первый социологический опрос показал, что за присоединение к России выступает около 80 процентов населения в Крыму в целом, а в Севастополе — еще больше».

Правда, трудно себе представить войны, ведомые социологами. Тем более не только М. Джемилев, но и ООН сомневаются в подобных цифрах референдума. А если они были другими, то мы снова попадаем в ловушку: то, что говорится, не совпадает с реальностью. При этом признание референдума стоит в числе трех требований России к Украине.

Другая Россия сама хорошо понимает, что движение в Крым означает для нее многие негативные процессы внутри страны: «Поскольку институты прямого государственного насилия и институты свободного развития находятся в состоянии конкуренции друг с другом, то победа силового сценария означает, что новые институты будут хиреть и внутри государства. Мы сделали выбор. Какая к черту частная собственность, свободная конкуренция, легальность, зачем нам наука и образования — бросьте, это все неэффективно. Аппарат насилия и государственная экономика — вот наши ресурсы».

И это мнение в разных вариантах присутствует. Например, «советская промышленность имела фатальный внешний ограничитель. Развитие промышленности и, соответственно, развитие национальных мозгов тесно связаны с политическим режимом. Да, в СССР были мощные военные технологии, но они гораздо слабее влияют на общий уровень развития страны, чем гражданское производство. Можно создать атомную бомбу или реактивный бомбардировщик среди бараков с сортирами во дворе. А вот сделать кухонный комбайн или пишущую машинку нельзя. Тут нет никакой загадки. К высокотехнологичному товару широкого потребления предъявляются, как это ни парадоксально звучит, гораздо более разнообразные и жесткие требования, чем к оружию. Но и с оружием не все так просто. Атомную бомбу, ракету или реактивный самолет первых поколений — можно спроектировать в сталинской "шарашке" и изготовить на заводе с казарменным распорядком. А вот современное высокоточное оружие, набитое электроникой — нельзя» (см. тут).

А. Солнцева увидела причины захвата Крыма в том, что эта ситуация при всей ее отрицательности объединила большой объем людей. Всё это связано с тем, что страна не имела ничего, что работало бы на общую идею: «Основы для национальной гордости не было заложено в перестройку, не появилась она и позже. Стране не было поставлено ни одной позитивной задачи для мобилизации — создать ли национальную экономику (а зачем, если у нас есть газ и нефть и все немногочисленные предприимчивые люди к ним могут быть так или иначе причастны?), найти ли свою политическую особенность (так и шли "от противного")… Не было ни одного крупного просветительского проекта, ни одного общенационального лозунга. Даже идея обогащения, очень сильная в интенции и, безусловно, единственная состоявшаяся — ибо уровень потребления вырос за эти годы очень сильно, — не была додумана до приятной и приемлемой формулы, позволившей бы населению, обогащаясь, чувствовать себя хорошими людьми и полезными гражданами страны».

Сама она относится к этой ситуации негативно: «Я совершенно не разделяю той точки зрения, согласно которой отобрать Крым у соседнего государства было справедливо. Но я убеждена, что в новейшей истории России не было более консолидирующего для большинства населения поступка властей. Возможно, что вызывающая нерациональность этого действия была одной из важных причин такого полного одобрения». Более того, она считает, что Крым в определенной степени породила Олимпиада, которая стала первой удачей в области позитивных технологий. Однако результатом Крыма стали исключительно военные сценарии: «Оба возможных сценария, по которым сейчас будут направлены общественные эмоции, — конфронтация с Западом и пафос собирания исконных земель — военные по своей сути».

Одновременно Россия проходит существенное увеличение ограничений на распространение альтернативных коммуникаций и выстраивание своего рода очередного железного занавеса. Это и переформатирование «Ленты.ру», и увод из сетей телеканала «Дождь», это не только создание единого учебника истории, но и единого учебника литературы, причем эксперты считают, то такие авторы, как Джанни Родари, Шарль Перро, братья Гримм, Астрид Линдгрен не могут учить патриотизму. Всё это вытекает из «Основ государственной культурной политики».

Но уже до принятия концепции Госдумой «Чипполино» Родари лишается революции, и режиссер Е. Королева объясняет это так: «Конечно, мы оставили в спектакле социальную остроту, но, так как я ужасно боюсь всяких революций, то переворот совершится в умах героев. Жители этого огромного графского сада поймут, что главное — это уважение к личности, которое не имеет отношения ни к деньгам и положению, ни к тому, сильный человек или слабый. Мне кажется, это должно быть особенно близко детям». Как видим, если в советское время, наоборот, поднималась революция, то теперь она исчезает из виртуального мира.

Идет оправдание создания государства-цивилизации, чтобы обосновать отгораживания страны от другого мира: «Целью современного российского государства и общества является "возвращение сильной, единой, независимой во всех отношениях России, приверженной собственной, присущей только ей модели общественного развития"». Добиться этого предлагается путем создания особой «системы воспитания и просвещения граждан», в основе которой будут лежать традиционные нравственные ценности, «гражданская ответственность и патриотизм» (см. тут, а также тут, тут, тут и тут).

Смысл всего этого таков: Россия сделал принципиально четкий шаг назад в развитии своей социосистемы, что может привести к необратимым последствиям. Пропаганда может влиять на стабилизацию или дестабилизацию системы. Но она не может заставить человека думать лучше. Здесь нужны другие методы. Она же не может заменить реальную жизнь.