Александр Щипин. Русские своих не бросают... (фильм "Брат-2")

Брат-2 В конце восьмидесятых и начале девяностых годов никто в нашей стране не имел ни малейшего понятия, что такое патриотическое кино. Люди щеголяли в раскрашенных под звездно-полосатый флаг футболках и наслаждались видеосалонными подвигами Рэмбо в Афганистане.

Это был золотой век, Эдем до грехопадения. Страна была открыта всему: американцы перестали быть стратегическими противниками, немцы перестали быть фашистами, украинцы оставались пока украинцами. Казалось, в бывшей империи вот-вот реализуется один из самых смелых прогнозов — государственный патриотизм исчезнет окончательно, уступив место незлобивому и уютному патриотизму малой родины. Государство же станет чем-то вроде большой фирмы, к которой, конечно же, нужно быть лояльным, пока в ней работаешь, но и уйти, в общем, тоже ничто не мешает.

Если бы в то время в стране снималось больше полутора картин в год, патриотические фильмы были бы примерно такого же характера. Патриотизм в кино перестал бы быть любовью к большой и сильной Родине, став нежностью к маленьким городкам, жалостью к зацветающим речкам, влюбленностью в пятнистые тени на лесных тропинках. Ведь даже в эталоне советского патриотизма — в картинах про войну — самыми убедительными всегда были истории про то, как нужно защищать дом, где солдата ждет мать, госпиталь, где работает медсестрой его невеста, землянку, где лежит без сознания раненый друг. И пускай они вставали в бой с криками «За Родину! За Сталина!» — сражались они и за ту самую малую родину. Вот и теперь мы могли бы смотреть патриотические фильмы про городские переулки с грязным мартовским снегом и проселочные дороги, про квартиры в хрущевках и деревянные скрипучие дома, про друга из другого квартала и девчонку из соседнего села. Не вышло.

Бессмысленно выяснять, кто виноват. Это как в известной рекламе про фигуриста на льду во время хоккейного матча: жалко тебя, мужик, конечно, но мы-то тут по другим правилам играем, верно? Так что извини. Вот и досталось нам со всех сторон сразу. Американцы врагами быть, конечно, перестали, но снимать с себя последнюю рубаху для новоиспеченных друзей отказались. Немцы оказались бюрократами, добрыми, правда, и щедрыми, но это даже как-то подозрительно. Украинцы... Ну все понятно.

А народ у нас гордый. И захотелось ему патриотизма. Ну есть же у всех чувство патриотизма, правильно? А мы что, хуже людей? Вот и покажите нам какую-нибудь патриотическую трагикомедию, чтоб мы прониклись и тоже ощутили.

Проблема же, на самом деле, заключалась в том, что никакого другого патриотизма, кроме патриотизма малой родины, в человеке просто так родиться не может. Ну не полюбит житель Петрозаводска окрестности сибирского поселка Итака, не видя их и не представляя себе, где это хотя бы находится. Нужно было ему это как-нибудь объяснить. И тогда кинематографисты задумались. Во всех учебниках написано, что нации основываются на единстве языка, территории, экономической жизни и психического склада. Кинематографисты, видимо, учебники эти тоже читали и, отбросив единство языка и экономической жизни как сложно экранизируемые, а единство территории как вызывающее излишне бурную реакцию на Западе, сосредоточились на прославлении единства психического склада, он же национальный характер, он же загадочная русская душа.

Здесь, собственно говоря, тоже возможны варианты: либо мы очень хорошие, но странные, и если вы нас узнаете поближе, то обязательно проникнетесь, либо мы хорошие и странные, а вы все подонки, только и ждущие, как бы нам гадость какую-нибудь устроить. Так по одну сторону баррикад оказалась странная пара Рогожкин-Михалков (с «Особенностями национального всего» и «Сибирским цирюльником»), а по другую — одинокий волк Балабанов, сам себе брат. Самое забавное, что никто из них не оказался в состоянии показать патриотизм, не сравнивая нас с заграницей. Понятно, что так оно гораздо доходчивее получается, но это все-таки на определенные мысли наводит: что же это за патриотизм такой, который сам по себе, без внешнего врага ли, друга ли не существует? При этом в зависимости от решаемых задач режиссеры выбирают одну из двух схем: иностранец в России (Рогожкин, Михалков) или русский за границей (Балабанов). В первом случае иностранцев обычно даже жалко — ущербные они какие-то, не понимают здесь ни черта, хотя люди они в целом симпатичные, а к концу фильма таки и просто стремительно обрусевают. Во втором, когда главный герой оказывается во враждебном окружении, иностранцев не жалко ничуть и мочить их надо в санузлах, что в «Брате-2», как известно, и происходит. («Вы нам еще за Севастополь ответите!»)

Самое грустное, что эту заочную дуэль выиграл Балабанов. Конечно, он не фашист и даже не националист — он просто великий режиссер с обостренным чутьем на конъюнктуру, которым, к чести его, практически не пользуется. Он играл на грани фола: «Русские на войне своих не бросают». А кто, интересно знать, бросает? Американцы? Евреи? Но все равно ведь приятно... Да и человеку с лицом и голосом Сергея Бодрова можно простить все, что угодно, включая поджог детского сада во время тихого часа. Снимись Бодров в роли коменданта концлагеря, евреи, я думаю, простили бы ему Холокост.

Просто Балабанов, почти не целясь, попал в яблочко. Национальный характер — это, конечно, хорошо, но нам надоело носиться со своей загадочной душой, когда нас пинают и унижают на каждом шагу. Все правильно. Только вот у поколения Балабанова есть воспоминание о советской власти — самая лучшая прививка от фашизма. У людей, родившихся после восьмидесятого года, такой прививки уже, скорее всего, нет. Так что когда мы хватаемся за пистолеты и городошные биты, защищая свое национальное достоинство, это, конечно, справедливо. Но грустно. Очень-очень грустно.