А. Осборн. РАМАНА МАХАРШИ И ПУТЬ САМОПОЗНАНИЯ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Когда юный Венкатараман покинул дом, это явилось полной неожиданностью для семьи. Несмотря на его изменившееся поведение и семейную судьбу, никто не предчувствовал ухода. Поиски и расспросы ни к чему не привели. Его мать, находившаяся в то время у родственников в Манамадурае, страдала больше, чем кто-либо из них. Она заклинала своих деверей, Суббайяра и Неллиаппияра, уйти и искать, пока не найдут. Прошел слух, что Венкатараман присоединился к театральной труппе, исполнявшей традиционные религиозные драмы в Тривандруме. Неллиаппияр немедленно отправился туда и навел справки среди различных драматических ансамблей, но, конечно, без результата. Тем не менее Алагамма отказалась признать неудачу и настояла, чтобы он отправился вторично, взяв ее с собой. В Тривандруме она действительно видела юношу того же, что и Венкатараман, возраста и роста, с похожими волосами, который отвернулся от нее и ушел. Внутренне убежденная, что это был ее Венкатараман и что он уклонился от встречи, она вернулась домой удрученной.

Суббайяр, дядя, у которого Венкатараман жил в Мадурае, умер в августе 1898 года. Неллиаппияр и его семья участвовали в похоронах, и именно здесь они получили первое известие об исчезнувшем Венкатарамане. Молодой человек, сопровождавший церемонию, рассказал, что при недавнем посещении матха (частного храма) в Мадурае он слушал некоего Аннамалая Тамбирана, с большой почтительностью говорившего об юном Свами из Тируваннамалая. Услышав, что этот Свами прибыл из Тиручули, он расспросил о деталях и узнал, что его имя Венкатараман. "Должно быть, это ваш Венкатараман, и он сейчас – почитаемый Свами", – заключил рассказчик.

Неллиаппияр был адвокатом, практикующим в Манамадурае. Узнав эти новости, он сразу отправился с другом в Тируваннамалай для проверки. Они нашли дорогу к Свами, но тот уже пребывал в манговом саду, владелец которого, Венкатарама Найкер, отказался впустить их: "Он – мауни (принявший обет молчания); зачем же входить и беспокоить его?" Даже когда прибывшие сослались на свое родство, самое большее, что было им позволено, так это послать записку. Неллиаппияр написал на листе бумаги, принесенном с собой: "Неллиаппияр, адвокат из Манамадурая, хочет видеть Вас".

Свами показал уже сочетание острого восприятия мирских дел с полной непривязанностью к ним, которое характеризовало его позже и удивляло столь многих почитателей. Он заметил, что бумага с текстом записки относилась к департаменту Регистрации, а на ее обороте был какой-то служебный материал, подписанный его старшим братом, Нагасвами, из которого и сделал вывод: Нагасвами стал служащим этого департамента. Точно так же как и в последующие годы, он перевернул письмо и, прежде чем вскрыть, рассмотрел адрес на нем и почтовую марку.

Он разрешил посетителям войти, но, когда те зашли, сидел отчужденно и молчаливо, без следа интереса, проявленного при изучении записки. Любой знак интереса только поддержал бы пустую надежду на его возвращение. Неллиаппияр был глубоко тронут, увидев Свами в таком состоянии – нечесаного, немытого, со спутанными волосами и длинными ногтями. Считая его мауни, Неллиаппияр обратился к Паланисвами и Найкеру, объясняя, что получил огромное удовольствие, обнаружив одного из членов своей семьи достигшим столь высокого состояния, но и земные блага не следует игнорировать.

Родственники Свами хотели, чтобы он был рядом с ними. Они не давили на него, требуя отказаться от своих обетов или образа жизни. Пусть он продолжает быть мауни (безмолвным) и аскетом, но в Манамадурае, рядом с которым жил Неллиаппияр и где был храм одного великого святого; он может оставаться там, а за его потребностями последят, не причиняя беспокойства. Адвокат просил со всем своим красноречием, но в данном случае безуспешно. Свами сидел недвижимо, не показывая даже, что слышит. У Неллиаппияра не было иного выбора кроме того, чтобы признать свое поражение. Он сообщил письмом Алагамме хорошую новость о найденном сыне вместе с мучительным известием, что тот совершенно изменился и не собирается возвращаться к ним. После пяти дней в Тируваннамалае Неллиаппияр вернулся в Манамадурай.

Вскоре после этого Свами покинул манговый сад и перешел в небольшой храм Арунагиринатхара, к западу от водоема Айянкулам. Всегда не желая зависеть от услуг других, он теперь решил ежедневно выходить и просить еду вместо того, чтобы позволять Паланисвами снабжать его. "Вы идите за своей пищей одной дорогой, а я пойду по другой, – предложил он Паланисвами. – Давайте больше не будем жить совместно". Для Паланисвами это прозвучало страшным ударом: преданность Свами была его способом богослужения. Как приказано, он вышел один, но сумерки снова застали его в храме Арунагиринатхара. Как он мог жить без своего Свами? И ему было позволено остаться.

Свами все еще поддерживал молчание. Он, бывало, останавливался у порога какого-нибудь дома, хлопал в ладоши, и если давали какую-либо пищу, то брал ее в сложенные чашечкой ладони и ел, стоя на дороге. Даже если приглашали, он никогда не входил в дом. Свами каждый день двигался по другой улице и никогда не подходил к одному и тому же дому дважды. Он говорил впоследствии, что просил подаяние почти на всех улицах Тируваннамалая.

После месяца жизни в храме Арунагиринатхара Свами избрал своим пребыванием одну из башен Великого Храма и сад Алари в нем. Куда бы он ни направлялся, его уже сопровождали почитатели. Он пробыл тут лишь неделю, а затем ушел к Павалаккунру, одному из восточных отрогов Аруначалы, и остановился там в местном храме. Он обычно сидел здесь, как и раньше, погруженный в самадхи (Блаженство Бытия), покидая жилище только для выпрашивания пищи, пока Паланисвами отсутствовал. Часто случалось так, что храмовый священник запирал Свами и уходил после совершения пуджи, не потрудившись посмотреть – нет ли его внутри.

Именно здесь Алагамма и нашла сына. Получив известия от Неллиаппияра, она подождала рождественских праздников, когда старший, Нагасвами, освободился, чтобы сопровождать ее, и отправилась в Тируваннамалай. Она тотчас же узнала своего Венкатарамана, несмотря на его изнуренное тело и спутанные волосы. Со всей материнской любовью она сетовала на условия его жизни и умоляла вернуться обратно домой вместе с ней, но он сидел недвижно, не отвечая и даже не показывая, что слышит. День за днем она возвращалась, принося ему для еды разные вкусности, упрашивая и упрекая, но безрезультатно. Однажды, уязвленная очевидной утратой его чувства к ней, Алагамма залилась слезами. Он все еще не отвечал, но, чтобы не выказать сострадание, давая тем ложные надежды на то, что случиться не может, поднялся и ушел. На следующий день она заручилась симпатией почитателей, собравшихся вокруг нее, излив им свое горе и умоляя вмешаться.

Один из них, Пачайяппа Пиллай, обратился к Свами: "Ваша мать рыдает и молит; почему бы Вам хотя бы не дать ответ? Будь то "да" или "нет", но Вы можете ответить ей. Свами не требуется нарушать свой обет молчания. Вот карандаш и бумага; Свами может по крайней мере написать то, что он должен сказать".

Он взял бумагу и карандаш и полностью безличным стилем написал:

"Предопределяющий управляет жребиями душ в соответствии с их прарабдха кармой (судьбой, вытекающей из баланса действий в прошлых жизнях, которая должна быть отработана в этой жизни). Чему не суждено случиться – не случится, как ни старайся. Что предопределено – случится, несмотря на любые попытки это предотвратить. Это несомненно. А потому лучше всего – оставаться в молчании".

По сути, это то же, что Христос сказал своей матери: "Зачем было вам искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?"³⁰ Форма же очень типична для Шри Бхагавана, так как он предпочитал оставаться в молчании, когда ответ мог быть только отрицательным, но когда безмолвие не принималось и под дальнейшим нажимом он давал ответ, то последний формулировался в таких общих терминах, как если бы это было безличностное доктринальное выражение. Но, тем не менее, в то же самое время – ответ на конкретный вопрос, соответствующий потребностям спрашивающего.

Шри Бхагаван был бескомпромиссен в своей доктрине, согласно которой то, что должно случиться, случается обязательно, но в то же самое время он учил, что все происходит благодаря прарабдхе – балансу человеческой судьбы, действующему согласно такому строгому закону причины и следствия, что даже слово "справедливость" кажется слишком сентиментальным для его выражения. Он всегда обходил ловушки дискуссий о свободной воле и предопределении, ибо такие теории, хотя и противоречивые на ментальном уровне, обе могут отражать определенные аспекты истины. Он обычно говорил: "Найдите того, кто имеет судьбу или свободную волю".

Махарши высказался определенно: "Все действия, которые тело должно выполнить, уже предрешены в исходный момент его существования: вы свободны только отождествлять или не отождествлять себя с телом". Если исполняется роль в пьесе, то вся роль написана заранее, и актер действует одинаково верно, Цезарь ли он, который заколот, или Брут, вонзающий кинжал, будучи не затронутым этим, так как знает, что он не является этой личностью. Точно так же и тот, кто осознал тождество с бессмертным Собой, Атманом, играет свою роль на человеческой сцене без страха или тревоги, надежды или сожаления, не затрагиваемый исполняемой ролью. Если спросить о реальности, имеющейся при полной предопределенности всех человеческих действий, то это приведет только к вопросу: "Кто же в таком случае я? Если эго, которое думает, что именно оно принимает решения, нереально и, тем не менее, я знаю, что существую, то в чем состоит моя реальность?" Тут лишь подготовительная, умственная версия поиска, предписываемого Шри Бхагаваном, но это и превосходная подготовка к поиску подлинному.

И все же явно противоречащая точка зрения, что человек делает свою собственную судьбу, не менее истинна, поскольку все происходит по закону причины и следствия, и любая мысль, каждое слово и каждое дело вызывают свои последствия. Шри Бхагаван говорил об этом совершенно определенно, как и другие Учителя. Он сказал одному из преданных, Шивапракашаму Пиллаю, в ответе, цитируемом в главе 10: "Так как существа пожинают плоды своих действий согласно законам Бога, то и ответственность лежит на них, а не на Нем". Он постоянно подчеркивал необходимость усилия. В "Евангелии Махарши" один из почитателей жалуется: "После того как в октябре я покинул этот Ашрам, сознание внутреннего Покоя, обретенного мной в Святом Присутствии Шри Бхагавана, не оставляло меня около десяти дней. Все это время даже при загруженности работой внутри меня существовал какой-то скрытый поток Мира и Покоя в единении, напоминавший двойственное состояние, переживаемое в полудреме, когда одна половина головы блаженно спит, а другая слушает скучную лекцию. Затем это состояние полностью исчезло и вновь вернулись прежние глупости". И Шри Бхагаван ответил: "Если вы укрепите ум, внутренний Покой станет постоянным. Его длительность пропорциональна силе ума, приобретаемой повторяющейся практикой". В "Духовном наставлении" почитатель явно сослался на кажущееся противоречие между судьбой и усилием: "Если, как говорят, все случается в соответствии с судьбой, то как раз препятствия, тормозящие и мешающие удачному проведению медитации, должны рассматриваться как непреодолимые, ибо воздвигнуты такой бесповоротной судьбой. Как же тогда можно надеяться когда-либо преодолеть их?" И на это Шри Бхагаван ответил: "То, что называют "судьбой", препятствующей медитации, существует только для ума, направленного наружу, а не вовнутрь. Поэтому тот, кто ищет Атман внутри, оставаясь тем, кто он есть, не пугается какой-либо задержкой, казалось бы останавливающей практику медитации. Сама мысль о таких препятствиях есть величайшее препятствие".

Заключительная формулировка в написанном им письме – "А потому лучше всего – оставаться в молчании" – обращена специально к матери, так как она просила невозможное. Применительно к людям в целом смысл фразы в том, что "бесполезно лягать колючки", сопротивляясь судьбе, которая неотвратима; но из этого не следует полное равнодушие к усилию. Человек, говорящий: "Все предопределено, поэтому я не буду предпринимать усилие", навязывает ложное предположение: "И я знаю, что предопределено". Может быть, он отбросит обязанность, в которой усилие должно быть сделано. Так и Шри Кришна говорил Арджуне в Бхагавад-Гите, что его собственная природа вынудит его сделать усилие.

Мать вернулась домой, а Свами остался, как и ранее. Но не вполне. За два с четвертью года, проведенных им в храмах и святынях Тируваннамалая, уже появились первые знаки возвращения к внешне нормальной жизни. Он уже начал есть каждый день в определенное время и затем (чтобы ни от кого не зависеть) уходил на поиски пищи. Он говорил несколько раз. Он начал отвечать преданным, читать священные книги и разъяснять сущность их учений.

Когда он впервые пришел в Тируваннамалай, то сидел погруженный в Блаженство Бытия, полностью игнорируя мир и тело. Он обычно принимал пищу, только если ее клали ему в руки или рот, и даже тогда едва достаточную для поддержания тела. Это характеризовалось как тапас, но слово тапас имеет очень сложный смысл. Оно подразумевает сосредточение, ведущее к аскетизму, обычно в наказание за прошлое потворство своим желаниям, чтобы их полностью искоренить и обуздать уходящую энергию, которая ищет средство выражения в уме и чувствах. Другими словами, тапас обычно означает стремление к постижению Себя посредством епитимьи и аскетизма. В случае Шри Бхагавана элементы борьбы, епитимьи и насильственного сдерживания полностью отсутствовали, так как ошибочное отождествление "Я" с телом и вытекающая отсюда привязанность к телу были уже разрушены. С его точки зрения не было даже и аскетизма, ибо он полностью прекратил отождествлять себя с телом, подвергавшимся аскезе. Он подразумевал это в более поздние годы, говоря: "Я не ел, и поэтому они говорили, что у меня пост; я не разговаривал, и поэтому они считали, что я мауни". Все было очень просто: кажущаяся аскеза была не поиском Постижения, а результатом Постижения. Махарши совершенно определенно указывал, что после духовного Пробуждения в доме своего дяди в Мадурае уже более не было садханы (поиска или стремления).

Поэтому также Шри Бхагаван не был и мауни в общепринятом смысле – соблюдающим обет молчания ради изоляции себя от окружающих. Не имея мирских потребностей, он просто не нуждался в речи. Кроме того, объяснял Махарши, встреча с одним из мауни подсказала ему, что молчание будет и хорошей защитой против нарушения внутреннего Покоя.

В начальный период своего пребывания в Тируваннамалае погружение в Блаженство часто отключало восприятие проявленного мира. Он рассказывал об этом в своем колоритном стиле: "Иногда я открывал глаза и видел утро, иногда – вечер: я не знал, когда солнце поднимается или садится". В некоторой степени это продолжалось, но только стало редким, а не обычным. В более поздние годы Шри Бхагаван однажды сказал, что часто слышал начало парайяны (пения Вед) и затем – конец, но из-за поглощения Атманом ничего не воспринимал между ними и желал знать, как удалось так быстро закончить и не пропущено ли что-нибудь. Однако даже в ранние месяцы жизни в Тируваннамалае часто имелось полное восприятие событий, и уже значительно позднее он рассказывал о таких эпизодах этого периода, которые, как думали тогда люди, он не сознавал.

Полное погружение в Атман с последующим забвением проявленного мира называют нирвикальпа самадхи. Это состояние блаженного экстаза, но не постоянное. В "Евангелии Махарши" Шри Бхагаван сравнивает его с ведром воды, опущенным в колодец. В ведре находится вода (ум), которая погружена в колодец (Атман), но веревка и ведро (эго) еще существуют, чтобы вытащить воду (ум) снова. Высочайшее состояние, полное и окончательное – сахаджа самадхи, кратко упомянутое в начале второй главы. Это чистое, непрерываемое Сознание, превосходящее физический и психический планы, но с полным сознаванием проявленного мира и полным использованием психических и физических способностей, состояние совершенного равновесия, совершенной гармонии, за пределами даже блаженства. Его он сравнивает с водами реки, впадающей в океан. В таком состоянии эго со всеми своими ограничениями сразу и навсегда растворяется в Атмане. Это – абсолютная Свобода, чистое Сознание, чистое "Я есмь", более не ограниченное телом или индивидуальностью.

Шри Бхагаван уже находился в этом высочайшем состоянии, хотя внешнее сознавание не было еще непрерывным. Возвращение к внешней активности, которое пришло позднее, было только кажущимся и не повлекло реальных изменений. Как он разъяснил в "Евангелии Махарши":

"В случае джняни (Просветленного) понятие или существование эго – не более чем видимость, и он наслаждается своим непрерывным запредельным Переживанием, несмотря на такое кажущееся возникновение или существование эго, всегда удерживая свое внимание на Источнике. Это эго безвредно. Оно просто напоминает остов сгоревшей веревки, имеющей прежнюю форму, но уже не пригодной для связывания чего-нибудь".