Дж. Фурст. НЕВРОТИК: ЕГО СРЕДА И ВНУТРЕННИЙ МИР

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Целостная человеческая личность, вершина нервно-психического поведения, стала физически возможной благодаря исключительному развитию высокоорганизованной чрезвычайно пластичной коры головного мозга. Головной и спинной мозг человека, а также различные нервы, всевозможные рецепторы и железы внутренней секреции составляют единственный в своем роде, в высшей степени специализированный аппарат, называемый центральной нервной системой. Взятая в целом, эта динамическая система является одновременно и органом мышления и органом, управляющим всем телом человека.

Однако даже в самом мозге можно усмотреть наличие весьма различных функций. Нейрофизиологические исследования Павлова и других показали, что кора головного мозга оказывает доминирующее и интегрирующее влияние на все другие отделы нервной системы. Тем самым было показано, что кора головного мозга имеет функции управления, которые распространяются на все, до последней, клетки организма. Хотя кора головного мозга и является частью организма и на нее неизбежно влияют изменения, происходящие в органах нашего тела, мы не можем рассматривать отношения между корой и другими органами просто как отношения взаимовлияния. Кора головного мозга – это господствующий и управляющий орган; в конечном итоге он определяет функции всех других органов¹.

Рассматривая центральную нервную систему с ее нервами, рецепторами и вспомогательными железами как нечто целое, мы устанавливаем, что сложные функции этой единой системы осуществляются путем непрерывных модификаций в физиологии и функциях различных нервных клеток, происходящих как в отдельных клетках, так и в их постоянно меняющихся отношениях друг к другу. Очевидно, что из всех органов, которыми наделен человек, мозг, ввиду его связи с рецепторами, является тем органом, чья физиология подвергается наиболее непосредственному, быстрому и непрерывному воздействию со стороны событий, происходящих вне мозга, – будь то события, имеющие место внутри организма или во внешнем мире. На изменение условий внутри организма или во внешней среде другие органы нашего тела также реагируют соответствующими изменениями в интенсивности и характере своей деятельности. Однако это процесс не непосредственный, то есть данные изменения опосредованы и вызываются теми изменениями, которые сперва происходят в деятельности центральной нервной системы, прежде всего в коре головного мозга. Желудок, например, не может функционировать сколько-нибудь нормально, если уничтожены его прямые и косвенные связи с мозгом. Иными словами, те постепенные изменения, которые происходят в физиологии органов нашего тела в ответ на изменения внутри организма или во внешней среде, почти полностью вторичны по отношению к импульсам, получаемым от нервной системы. Нервная система быстро, прямо и непрерывно отвечает на изменения во внешней среде. Изменения, происходящие в коре головного мозга, управляют изменениями, происходящими в других органах.

Условия внешней среды имеют такое детерминирующее влияние на характер функций коры головного мозга, что точное знание его физиологии невозможно, если не учтены эти внешние по отношению к мозгу условия. Например, алкоголь – анестезирующее средство: он тормозит функции определенных мозговых клеток. Если человек находится один и в спокойном месте, то употребление им соответствующего количества алкоголя всегда приведет его ко сну. Если же человек находится в обществе, то алкоголь всегда окажет на него в течение известного времени прямо противоположное действие. В обществе алкоголь вообще устраняет торможение, ослабляет чувство робости и вызывает временную вспышку более интенсивной психической и физической деятельности. Таким образом, алкоголь, в зависимости от конкретных условий общественной среды, в которых он воздействует на мозг, оказывает противоположные влияния на мозговую функцию в целом.

Стимуляция, исходящая от внешней среды, меняет функцию мозговых клеток и в конечном счете должна вызвать изменения во внутренней структуре этих клеток. Физиологическая основа мышления, рассматриваемого как нечто целое, неизбежно должна изменяться в той же мере, в какой само действительное мышление меняется в ответ на события внешнего по отношению к этому мозгу мира. Поэтому в природе нет такой вещи, как абстрактная или "основная" физиология человеческого мозга, которую можно было бы отделить от исторического, общественного опыта, приобретенного этим мозгом. Значит, структура и физиология мозга – продукты исторического развития, и это в одинаковой мере относится и к индивиду и к человеческому роду в целом.

Помимо всего прочего, это значит, что мы не в состоянии будем решить загадки личности при помощи лабораторного химического или электрического анализа мозговой ткани. За решение этих проблем можно взяться, только применяя комплексный метод, изучающий личность в целом на основе ее реакции на определенный раздражитель. Таким методом является павловский метод условных рефлексов, и я уверен, что дальнейшее применение и усовершенствование этого метода обеспечит объективную основу для подлинно научной психологии.

Здесь следует подчеркнуть, что психические явления, такие, как мысли и чувства, не являются основными свойствами нервных клеток. Эти более высокие психические явления возникают лишь как результат целостной деятельности всего мозга и могут возникнуть лишь тогда, когда деятельность мозга, в особенности деятельность его коры, определенным образом формируется, организуется и обусловливается активным социальным опытом. Таким образом, нельзя понять, что такое мышление, если подойти к вопросу лишь с абстрактно-физиологической точки зрения; законы мышления нельзя сводить к законам мозговой физики и химии, абстрагированным от социальных условий. По этой же причине не приходится рассчитывать, что удастся найти такое химическое вещество, которое, будучи введено в мозг, сможет заставить человека испытать определенную эмоцию или обдумать определенную мысль.

Подходя к вопросу с более широкой точки зрения, мы можем сказать, что мозг – орган мышления, но последнее не является продуктом одного лишь мозга. Мышление является результатом и выражением всей человеческой практики, включая как прошлые исторические события, так и современные условия. Общественное поведение человека и его практическая деятельность – вот что создает как содержание, так и формы мышления. Мы, конечно, не должны игнорировать значение анатомического и физиологического субстратов, которые делают возможным мышление, но именно воздействующие на человека условия внешнего мира являются решающими в создании и формировании мышления.

Две главные причины затрудняют понимание того, что содержание и формы психической деятельности своеобразно и в конечном счете всеобъемлюще определяются отдельными сторонами и событиями внешней действительности. В первую очередь этот факт был затемнен религиозными учениями, многими философскими теориями и почти всеми направлениями в области психиатрии и психоанализа. Все эти идеологии представляли мышление как специфическую вещь в себе: они изображали мышление как существующее независимо от материальной реальности внешнего мира. "Разум", "дух", "душа", "бессознательное" – все эти понятия были использованы, чтобы доказать, что главенствующее значение имеет некая психическая, духовная сила или сущность, которая фактически управляет всеми нашими внешними движениями. Эти идеологические учения утверждают, что нашими действиями управляют наши мысли и желания, что последние представляют собой не отражение объективно существующих в мире вещей, а, наоборот, источник наших мыслей и желаний мы должны искать во внутренней природе нашего существа – в самом разуме, в духе, в душе или в бессознательном.

В самом деле, религиозные учения и многие философские школы свели ощутимый мир к некоей "духовной", концептуальной сущности; немало есть людей, которые отрицали вообще существование объективного мира², доказывая, что он существует лишь как психическое понятие. Если здравый смысл и повседневный опыт обычного индивида предохранит его от принятия подобного вывода, то он все же находится под общим влиянием таких взглядов.

Они воздействуют на него многими путями – через воспитание, религиозное обучение и т.д. Этот человек может не подвергать серьезному сомнению наличие вокруг него конкретного, материального мира, но он может быть вполне убежден, что его собственные мысли и желания могут иметь место совершенно независимо от этого мира, будучи направляемы присущими нам духовными, психическими силами.

Во-вторых, подлинное отношение между мышлением и реальной действительностью трудно понять потому, что в этом вопросе видимость весьма отлична от своей сущности.* Свои действия люди совершают сознательно. Мы ничего не предпринимаем без сознательного намерения, и мы составляем планы для исполнения наших желаний, которые нередко успешно проводятся в жизнь. Действительно, человеческая жизнь была бы невозможна без сознательного планирования и стремления к тому, что должно произойти. Правда, дела часто оборачиваются не так, как мы ожидали и как нам хотелось, но это лишь значит, что планирование было сделано плохо или не опиралось на достаточное знание фактов. Это не опровергает того положения, что мы сознательно хотим, чтобы что-то произошло, и поэтому прилагаем усилия, часто успешные, для достижения намеченных целей. Отсюда кажется, что наше мышление диктует ход событий.

* Видимость предмета может быть весьма отличной от его сущности и даже противоречить последней. Так, например, по видимости Солнце вращается вокруг Земли, в то время как в действительности Земля вращается вокруг Солнца. Отделение видимости от сущности – первейшая задача науки.

Подлинное отношение между мышлением и реальной действительностью трудно понять потому, что мы в состоянии направлять ход наших мыслей, нацелить их на любой желаемый предмет, – более или менее так, как мы двигаем своими руками и ногами. Эта способность направить ход нашей психической деятельности плюс тот факт, что психическая деятельность является непременной предпосылкой успешных человеческих действий, а также и тот факт, что прямая связь между психической деятельностью и внешним миром пока что выступает малозаметно и не понята, – все это создает иллюзию, будто мы мыслим по собственному усмотрению, будто мыслительные процессы независимы от внешнего по отношению к нам мира.

Ничто не может быть дальше от истины, чем подобный взгляд. Если наши мыслительные процессы точны, то это лишь значит, что они правильно отражают истинное положение вещей, внешних по отношению к уму. Мыслительные процессы могут привести к открытию новых фактов, новых свойств действительности, новых данных для работы с нею. Мы даже можем оказаться способны синтезировать эти открытия в виде новых изобретений или новых форм социальной организации, однако сама возможность таких новых вещей должна объективно существовать вне нашего ума – либо в социальной, либо в материальной действительности. Если ее в действительности не существует, то мы не могли бы об этом и думать³.

Фридрих Энгельс, явившийся наряду с Карлом Марксом основоположником научного социализма, ясно указал, что люди не могли создать правильную, точную теорию социалистического государства, пока не возникли материальные и социальные предпосылки этого государства. Впервые в истории человечества такие предпосылки сложились в экономической системе капитализма, и только с развитием капитализма могла сформироваться сама мысль о подлинном социализме. До этого налицо были лишь вдохновенные догадки и более или менее фантастические умозрительные предположения о будущем общественном устройстве людей. Но и эти предположения были взяты не с потолка. Объективные факты совместной жизни и совместного труда с самых ранних пор создали прочную материальную базу для мысли о том, что когда-нибудь люди будут жить в мире, организованном на началах подлинного сотрудничества.

Может показаться, что мы мыслим не под воздействием внешнего мира, свободно от его непреодолимого влияния. По крайней мере нам постоянно говорят, что с помощью силы воли или благочестия мы можем формулировать свои суждения и строить свое счастье, вообще игнорируя материальные условия жизни. Однако вопреки тому, что кажется, и несмотря на то, что нам говорят в некоторых кругах, подлинные факты совершенно отличны от этой точки зрения. Все имеющиеся у нас идеи и все те образы, которые объединяются в наших мыслях и чувствах, возникают в результате соприкосновения нас самих или других людей с фактами существования. Даже сам способ объединения наших мыслей более или менее точно соответствует способу объединения вещей в реальных процессах. Другими словами, движение понятий в нашем уме усвоено нами из движения несубъективных вещей, находящихся вне нашего ума. Это движение отражается в движении наших мыслей.

Но как же насчет фантазии? – может поинтересоваться читатель. – Можно ли дикие, фантастические, неправильные представления рассматривать как выводимые из реальности или ее отражающие?

Ответом на этот вопрос является то, что даже самая дикая фантазия представляет собой просто искажение какой-нибудь стороны действительности. Если бы мы ничего не знали о действительности, то мы не могли бы даже фантазировать о ней. Элементы фантазии могут быть взяты лишь из фактов реального существования. Если бы не было никаких известных нам фактов, их нельзя было бы исказить в фантазии или воображении. Таким образом, логика такова, что фантазия не может существовать без знаний, что знания определяют фантазию. Народы, отсталые в научном и культурном отношениях, не фантазируют о жизни на Марсе, о войнах в мировом пространстве и других измышлениях "научной беллетристики". Фантазии и легенды этих народов весьма различны, но все они базируются на данном уровне их знаний и производственной техники.

Предоставленный самому себе и лишенный всякого контакта с социальной действительностью человеческий мозг не способен был бы думать почти ни о чем. Это исчерпывающе доказано на примере слабоумия и психической недоразвитости изолированных или выращенных животными детей, имевших лишь физический контакт с жизнью. Эти дети не обладают способностью к абстрактному мышлению или эмоциями и побуждениями, которые напоминали бы наши. Крайне отсталые формы их психики почти непостижимы для нас, точно так же, как наша психика абсолютно непонятна им, по крайней мере до тех пор, пока они не получили длительного воспитания; при этом многие из них вовсе не поддаются воспитанию в сколько-нибудь значительной степени.

Поскольку человеческий опыт означает социальный опыт, то ясно, что не может быть человеческой психики, которая одновременно не являлась бы социальной психикой. Специальный учебник по "социальной" психологии, особая область "социальной" психологии – это абсурд, неправильное употребление терминов. Человеческая психика или является социальной, или она вообще не психика.

Если верно, что нет такой человеческой психики, которая не являлась бы социальной, то отсюда также следует, что человеческая психика единственна в своем роде. Она не имеет ничего подобного в животном мире, поскольку у животных нет такой социальной организации, которая была бы действительно похожа на нашу. Существующие колонии животных представляют собой не что иное, как биологические сообщества.

Если человеческая психика единственна в своем роде, если физиология человеческого мозга не может изучаться абстрактно, в отрыве от определенной социальной среды, то это значит, что результаты исследовательской работы над животными только в редких случаях могут быть применены непосредственно к людям. Хотя исследования над животными и могут указать путь решения вопроса, но в огромном большинстве экспериментов работа должна быть повторена и проверена на людях, чтобы признать правильность ее выводов по отношению к ним. Это относится не только к высшим психическим явлениям, но и к таким явлениям, как восприятие, безусловные и условные рефлексы, поскольку было доказано, что у людей даже более простые психические и рефлекторные явления находятся под доминирующим влиянием коры головного мозга.

Если вся человеческая психика является социальной психикой, то отсюда также следует, что мы не можем дать такое абстрактное и всестороннее описание и анализ личности, которые были бы годны для всех времен и народов, для всех социальных систем. Социальные системы различаются радикально, и поэтому поведение, мысли, чувства и влечения живущих в них людей меняются также радикально. И в данном случае видимость не соответствует сущности, ибо на всей земле люди одинаково носят одежду, живут совместно, становятся счастливыми или несчастными и т.д.

Тем не менее при кажущемся сходстве людей между ними имеются огромные качественные различия как в силе, так и в характере эмоций, мотиваций и оценочных суждений. Некоторые эмоции, весьма распространенные у нас, неизвестны другим народам. Более того, внешне одинаковая эмоция, как например гнев, может в различных обществах иметь далеко не одинаковое происхождение и может вызвать у людей весьма различные действия. Даже в нашем современном обществе мы не можем решить, что такой-то является порядочным человеком, исходя из того лишь факта, что у него приятная наружность, что он улыбается при встрече, а в обществе является очаровательным собеседником. Возможно, что он является членом Ку-клукс-клана и осуществляет злостную дискриминацию и насилие против негров и представителей других национальных меньшинств. Или же, в более обычном случае, наш человек может оказаться предпринимателем того типа, который при ведении своих дел способен на самое безжалостное и беспринципное поведение и жестоко эксплуатирует тех, кто на него работает. В приведенных случаях речь шла о людях, которые, если рассмотреть все их поведение в целом, значительно отличаются от обычного порядочного человека.

Одна из главнейших ошибок фрейдизма состоит как раз в том, что из-за своего биологического подхода к человеку это учение затемняет и упускает из виду решающие различия между людьми. Фрейд считал, что человеческая личность по существу одинакова во все времена и при всех общественных системах; он считал, что формы поведения могут различаться, но основное его содержание остается одним и тем же.

В противовес Фрейду, я считаю, что изучение личности, если мы хотим, чтобы оно было в какой-то мере достоверным, должно быть ограничено изучением определенных людей, живущих в условиях определенных общественных отношений, в определенный период их исторического развития. Применение такого принципа означает, например, что данные анализа психики средних слоев общества в современной Америке никоим образом не могут быть распространены на средние слои общества периода Революции и даже Гражданской войны. Конечно, налицо будут черты сходства, но будут и значительные различия. Эти различия в мотивации, взглядах и складе ума отражают изменения в экономической обстановке, в исторических условиях и общих перспективах, которые имели место в положении средних слоев в течение последних семидесяти пяти лет.

Хотя современные школы психоанализа заявляют, что невроз – продукт общества, и хотя это кажется определенным шагом вперед по сравнению с биологическими взглядами Фрейда, однако подход этих школ к рассматриваемым проблемам являлся по существу описательным и прагматическим. Они чисто эмпирически выбрали известные стороны личности невротика и указали, что последние связаны с "культурой". Но не был разъяснен характер этой связи, – "культурные" психоаналитики описывают средние слои, борьбу невротика со своими недугами, но они не дают нам ни подлинной теории, ни объяснения всего этого. В конечном счете эти психоаналитики возвращаются к исходящим из самой личности психическим, биологическим или мистическим ее детерминантам. Фрейд говорил об инстинктах, Фромм – об "экзистенциальных дихотомиях", а Хорни теперь пишет о "реальном я" и о необходимости "самосознания". Все это лишь различные способы выражения той точки зрения, что внутренние силы личности являются главными детерминирующими факторами ее поведения.

Если мы изучим существо взглядов современных психоаналитиков, то убедимся, что эти взгляды в основном не отличаются от точки зрения Фрейда. "Культурные факторы", о которых они так часто упоминают, растворяются в людских действиях, продиктованных внутренними биологическими и психическими силами. Хорни, Фромм, Кдрдинер и др. в действительности пишут не об общественном человеке, а трактуют об индивидуальном человеке, действующем под влиянием своих собственных биологических раздробленных внутренних сил. Например, одним из основных положений Фромма в его книге "Человек для себя" является лишь то, что люди недостаточно дорожат самими собой, недостаточно заботятся о своих индивидуальных я. Главный тезис Хорни в ее книге "Невроз и развитие человека" сходен с предыдущим, если не идентичен с ним: невроз происходит оттого, что мы покидаем наши "реальные" я и не даем расти и развиваться нашим внутренним, одним нам присущим качествам.

Таким образом, современные психоаналитики продолжают основные тенденции фрейдизма, но эти психоаналитики, на мой взгляд, представляют большую опасность для прогресса научной психологии, чем Фрейд. В конце концов ошибки Фрейда в вопросах биологии, инстинктов и психики совершенно ясны, в писаниях же современных психоаналитиков эти ошибки сохранены, но прикрыты и замаскированы фасадом научного социологического исследования.

Человеческий опыт и детерминирующие отношения между индивидами, порождающие наши влечения, наши качества и эмоции, словом, наши психические качества, формируются экономическими условиями, политическими событиями и классовыми отношениями, которые, будучи взяты как целое, имеют свои собственные законы развития, причем последние не могут быть сведены к законам биологии и психики или ими объяснены.

Для иллюстрации нашей мысли рассмотрим случай с приятным благонамеренным человеком – владельцем небольшой фабрики с десятью-двенадцатью рабочими. Этот человек знал каждого из своих рабочих, они ему нравились, ему хотелось хорошо с ними обращаться, и он каждому давал достаточный для жизни заработок. Он сумел вести свое дело на таких принципах до момента наступления депрессии. Через некоторое время, оказавшись перед фактом падения спроса на свои товары и сокращения прибылей, он был вынужден уволить кое-кого из тех, кто у него работал, хотя и хорошо знал, что им нелегко будет найти другую работу. Несколько месяцев спустя он вынужден был резко сократить ставки оставшихся у него рабочих. В связи с вопросами о продолжительности рабочего дня и о заработной плате он оказался вовлеченным в конфликт с профсоюзной организацией, к которой он раньше относился терпимо и которую даже поддерживал. Была объявлена забастовка, и фабрика стала пикетироваться. Чтобы сохранить свое положение в деловом мире, поддержать уровень жизни семьи и сохранить фабрику, в которой были сосредоточены его многолетние усилия и интересы, он вынужден был вступить в борьбу с профсоюзом и сорвать забастовку. Как видим, он вынужден был занять непримиримую позицию в отношении людей, которые ему раньше нравились; таким путем возникло много антагонистических чувств; в течение длительного времени наш человек в связи с ситуацией находился в состоянии тревоги и конфликта. В конечном итоге он ожесточился, его отношения с рабочими коренным образом изменились.

Этот пример, отнюдь не вымышленный, показывает, что железные законы экономики и личное ведение дела тем или иным предпринимателем не могут быть сведены к проблемам психики, не могут быть объяснены с точки зрения психологии, с точки зрения внутренних факторов – личных симпатий и антипатий. То же можно сказать о законах политики, о деятельности разных общественных групп, классовых конфликтах и других важнейших явлениях нашего, капиталистического, мира. Вторая мировая война имела глубокое влияние на наши эмоции и идеи, но это было вызвано не ненавистью, не пропагандой и не инстинктами смерти. В основном и главном вторая мировая война была продуктом сугубо конкретных, фактических столкновений между капиталистическими державами за контроль над промышленностью, источниками сырья, территориями и массами населения. Те же материальные причины, которые создали социальные предпосылки фашизма и войны, обусловили такие соответственные психические явления, как страх, ненависть, патриотизм, профашистские и антифашистские настроения.

Изучая воздействие общественных факторов на людей, мы должны понять, что социальная позиция и социальный опыт имеют куда более глубокие последствия, чем просто ту или иную модификацию биологических влечений, психических свойств или "внутренних сил" данного человека. В действительности социальная деятельность и практика формируют всю личность и в первую очередь ее психические качества. Эти качества могут быть лишь отражениями объективных отношений и условий, существующих вне нашего ума; они не могут происходить от внутренних, субъективных сил. Учитывая наличие взаимодействия, а именно того, что субъективные силы, поскольку они соответствуют реальностям внешнего по отношению к мозгу объективного мира, могут оказать влияние на этот мир, психиатр тем не менее не должен забывать, что условия внешнего мира являются первичными, решающими и определяющими в создании человеческой психики. Они создают эту психику, воздействуя на кору головного мозга и модифицируя этот орган, управляющий и человеческим организмом и человеческим поведением вообще. Нужно выявить соответствующие социальные условия, а также точно выяснить то, каким образом они взаимодействуют с корой; это будет сделано с помощью экспериментов, которые, по моему убеждению, будут проводиться на основе работ Павлова.