Георгий Почепцов. Мягкая сила. Смысловые войны в современном мире.

По своему инструментарию смысловые войны направлены на продвижение идей не напрямую, а в фоновом режиме. Отчасти это связано с нежеланием вызвать сопротивление, а с другой стороны, они более пассивны и могут продолжаться тогда, когда никто, кажется, этой войны не ведет. То есть информационные и виртуальные объекты имеют два плана. Один план находится в поле зрения реципиента информации, другой — нет. Если информационные войны работают на одном плане, то войны влияния — на другом.

Но если операция влияния продолжается в активном, а не пассивном модусе, коммуникатор все равно должен принести изменения в физическое пространство, то есть заинтересован в переносе фона в жизнь в том или ином виде. Частично его жизнm облегчается тем, что мы все активно контролируем исключительно первый план, считая, скорее ошибочно, что фон в жизни не переводится. На самом деле это происходит, когда мы имеем дело с системной работой, где плановые результаты оказываются в другом временном отрезке.

Какие факторы могут способствовать такому переводу фона в жизнь? Их можно увидеть в нескольких вариантах:

• Накопление фона, создает критическую массу, которая является достаточной для воздействия,
• Конфликтность (квази-агрессивность) фона, что позволяет ему стимулировать, например, обсуждение, хотя это не планировалось за ходом событий на первом плане повествования,
• Яркость, броскость фона переводит его в некоторых вариантах на первый план,
• Имплантация благодаря фону самостоятельных механизмов разрушения картины мира,
• Закладка закладок, способных служить аргументами в физической, а не виртуальной реальности.

То есть виртуальность даже в своей фоновой реализации может легко входить в систему воздействия, особенно когда для этого есть необходимые условия. Достаточно вспомнить холодную войну, когда при отсутствии у советских людей знаний о Западе представление о нем было заложено массовой культурой. В результате виртуальные двухэтажные дома, машины и блондинки стали восприниматься как настоящие. Один из исследователей когда-то заметил, что западная реклама и советский соцреализма одинаковы в том, что они не соответствуют действительности.

Можно взять и менее нагруженные пропагандой объекты. Суши — это фоновое привлечения внимания к Японии в основном в позитивном ключе. Мы входим в японскую или квази-японскую жизнь, даже не замечая этого. Но это детские игрушки по сравнению с вхождением японцев во владение голливудскими студиями. Например, в 1990 г. Sony покупает две американские студии — «Коламбия Пикчерз» и МСА. Последняя является Музыкальной корпорацией Америки, во владении которой есть даже несколько студий, например, «Юниверсал». Опасения американцев формулируются тоже достаточно четко — это приведет к давлению в вопросах имиджа Японии и японцев на экране.

Председателем МСА был Л. Вассерман, родившийся в семье эмигрантов из России в 1913 г., его называют последним могулом Америки. Другим его прозвищем было Осьминог, поскольку его «щупальца» были повсюду в развлекательной индустрии Америки, его же агентов называли «людьми в черном», поскольку те одевались в стиле Вассермана: черный костюм, белая рубашка, черный галстук. Но успехи его были настоящими. Это он нашел, например, Спилберга и дал ему первую работу. Таким образом, покупка Sony МСА была правильным шагом.

Относительно изображения славян в американском кино есть отдельные исследования. Одна из книг на эту тему называется «Война Голливуда с Польшей» (Biskupski MBB Hollywood's war with Poland. 1939 — 1945. — Lexinton, 2010). Речь идет о 1939-1945 годах. Американские левые были против Польши, поскольку выступали за Советский Союз.

Практически те же слова, что мы говорили о восприятии Запада советским зрителем, принимает автор книги о русских в Голливуде Г. Робинсон (Robinson H. Russians in Hollywood, Hollywood's Russians. Biography of an image. — Lebanon, 2007). И «Доктор Живаго» снимался в Испании в студии, а не на улицах Москвы и в Сибири. К. Кларк акцентирует внимание на обратном процессе — на интенсивном потоке переводной литературы, которую делал СССР (Clark K. Moscow, the Fourth Rome. Stalinism, cosmopolitanism and evolution of Soviet culture, 1931-1941. — Cambridge, 2011).

Кино участвовало в восстановлении Японии после поражения (Kitamura H. Screening enlightenment. Hollywood and the cultural reconstruction of defeated Japan. — New York, 2010). И кино, и актерские агентства Японии взяла в свои руки мафия, которую постепенно оттуда оттеснили (см. здесь и здесь). То есть виртуальное производство имеет прямое отношение к производству физическому. И на виртуальном уровне Япония тоже достаточно серьезно присутствует в западном мире в виде аниме и манги и их поклонников (см., например, здесь).

Как видим, смысловые войны довольно часто реализуются посредством масскультурных интервенций, что дает нам возможность определить их как решение политических, социальных, экономических и даже военных проблем с помощью масскультурных интервенций.

Холодная война как пример использовала два основных инструмента воздействия:

• Экономический, манипуляция которым, например, в снижении мировых цен на нефть, создала трудности для советской экономики,
• Масскультурный, который позволил начать трансформацию массового сознания, что завершилось процессом перестройки.

Н. Зражевская констатирует, что культурная медиавойна является частью медиакультуры (Зражевская Н. Культурные войны в контексте медиакультуры // Диалог. Вып. 15. — Одесса, 2012).

Дж. Вайгель (см. о нем здесь) увидел два типа культурных войн в Европе:

• Война между представителями постмодернизма и традиционных культурных ценностей,
• Война за определение границ мультикультурализма и толерантности.

В первом случае это радикальные консервативные христиане, во втором — радикальные мусульмане.

На постсоветском пространстве можно увидеть третий тип войны. На поверхности она ведется якобы за вопросы ценностные, но на самом деле эти войны служат другим интересам. Например, украинско-российская газовая война на поверхности была ценностной, а в основе — чисто экономической. Российско-грузинская война в информационном пространстве началась задолго до войны в физическом и имела политическую подоплеку. Сняв эту политическую подоплеку в виде отстранения М. Саакашвили, в России внезапно «выяснили», что и «Боржоми», и грузинские вина стали удивительно прекрасными.

Российско-эстонская война тоже подается как чисто ценностная, но базовым становится попытка удержать собственный взгляд на спорные исторические вопросы. Для этого развернута деятельность клуба «Импрессум», который направляет в Таллин лекторов по таким вопросам (см. книгу — Самородный А. Двуликий «Импрессум». Анатомия маленькой информационной войны. — Таллинн, 2011, а также здесь и здесь).

Мы можем суммировать это как варианты единой модели влияния:

Двойной характер базовой основы этих войн никогда не акцентируется, что переводит их в тип смысловых, а не информационных, которые не базируются на такой четкой дихотомии.

Происходит коррекция всего массового сознания. В то же время информационные войны реально работают с различными небольшими профессиональными сегментами, в крайнем случае могут состоять только из одного человека, например, президента.

Причем главным инструментарием нашего времени стала визуальная картинка, а не слова. И. Мирзоев, бывший сотрудник НТВ, пишет, что газеты умнее, им нужен анализ, а теленовости существуют исключительно для показа «картинки». Относительно разжигания газового конфликта он говорит: «Когда по "ящику" показали перекрытие вентиля газопровода на западной границе и то, как нахмурился президент, — и все стало ясно:" Не дадим воровать наш газ"».

Последняя такая война — российско-таджикская — вызвана официальным заявлением Таджикистана (см. здесь и здесь). Каждый раз такая война начинается ради последующего действия в физическом пространстве, следовательно это не ценностная война, а лишь мимикрия под нее. Таджикская, частью которой стал вице-премьер Д.Рогозин, что инспектировал поезд из Душанбе, о котором РТР создал даже целый фильм под красноречивым названием «Шайтан-поезд», должна закончиться введением для граждан стран СНГ въезда в Россию по загранпаспортам. На самом деле война на такой базе является достаточно шаткой, поскольку сознательно и бессознательно она эксплуатирует расовое и цивилизационное неприятие «другого». Во многих случаях массовое сознание быстро активируется, но последствия этой активации не так легко погасить.

Еще одной важной характеристикой смысловой войны является наличие двух взглядов, двух точек зрения, двух позиций. Царь Петр рубил бороды боярам, и это яркий пример борьбы с чужой позицией. Здесь трудно удержать два варианта одновременно: борода или есть, или ее нет. Именно такая ситуация чаще всего имеет место в социальном пространстве.

Это конфликтная ситуация внутри виртуального пространства. Но довольно часто используется неконфликтный вариант такого перехода. Это инструментарий мягкой силы, по определению его автора Дж. Ная, не заставляет, а привлекает (Nye JS Sofr power. The means to success in world politics. — New York, 2004). Россия довольно четко поняла преимущества именно такого подхода. К. Косачев, став главой «Россотрудничества», употребляет этот термин, говоря о «интеграции без инкорпорации» (см. здесь, здесь, здесь, здесь и здесь, а также план действий его агентства на 2013 г., еще более интересные проекты этого Агентства, включая известную «Георгиевскую ленту»). При этом в своих теоретических подходах К. Косачев апеллирует не только к американским, но и к китайским подходам мягкой силы, которые являются по сути еще более «мягкими», а значит и менее заметными для объекта воздействия.

К. Косачев также находит аргументы, которые должны разорвать связь между демократией и прогрессом. Во-первых, страны с внутренней демократией не обязательно придерживаются демократических принципов во внешних отношениях. Во-вторых, как он считает, отсутствует прямой переход между демократией и экономическим положением граждан, приводя в пример страны Арабской весны, которые при демократии стали жить хуже.

А. Торкунов, ректор Московского института международных отношений, и его сотрудники продвигают идею высшего образования как мягкой силы (см. здесь и здесь). На мягкую силу обращают внимание и другие российские учреждения (см. здесь и здесь). То есть происходит переход от академического до «бюрократического» освоения этого инструментария.

Следует упомянуть, что Россия вошла в мировую культуру своим девятнадцатым веком от Достоевского до Чайковского. Но это были другие художественные произведения, то была европейская Россия, где интеллигенция знала древнегреческий и латынь и еще 2-3 живых европейских языка. Поэтому «Щелкунчик» Чайковского, например, был и остается «своим» для всего мира. И эту модель вхождения как успешную сегодня можно изучать как пример, поскольку она, как и другие модели девятнадцатого века, была менее интенсивной, поэтому их можно рассматривать как «мягкую силу» в отличие от более жесткой, которой оперируют сегодня бюрократические институты многих стран.

То есть мы имеем различные типы культурных продуктов, которые генерируются для целей мягкой силы. Первое разделение — это выделение специального экспортного продукта. Второй — это одинаковый продукт для двух аудиторий, когда происходит переход внутреннего продукта на чужую аудиторию.

Эти типы мы можем вписать в таблицу:

Вышеупомянутое суши, как пишет исследователь экономики суши С. Иссенберг, является во многом изобретением двадцатого века, поскольку они возможны исключительно благодаря коммуникациям и транспорту (см. здесь и здесь). Как рассказывает другой автор книги о суши Т. Карсон, в Японии пытались сохранить старую рыбу с помощью риса. Происходившая ферментация не только сохраняла рыбу, но и придавала ей другой вкус. Но время ферментации постепенно уменьшалось, в результате пришли к потреблению свежей рыбы. И это произошло уже в девятнадцатом веке, то есть не является традиционным для Японии.

Современная мягкая сила ведет человека, куда надо, но с закрытыми глазами. Точнее она использует внутреннюю мотивацию человека, в то время как жесткая сила опиралась на внешнюю мотивацию. Если жесткая сила говорит «Это нужно мне», то мягкая говорит обратное: «Это нужно тебе». И человек делает свой выбор бы самостоятельно, потому что ему так кажется, но это иллюзия выбора. Кстати, в этом плане есть еще одна концепция «управляемого выбора», которая менее известна, но которую активно используют правительства Великобритании и Франции в своей внутренней политике. Это концепция «подталкивания» (Thaler RH, Sunstein CR Nudge. Improving decisions about health, wealth and happiness. — New York, 2009). В результате государственное управление в этих странах приобрело принципиально инновационный характер и стало управлением человеком, например, в сфере медицинских услуг, поскольку 50% медицинского бюджета Великобритании идет на болезни, которые являются результатом неправильного поведения (см. подробнее в наших работах: Почепцов Г. Контроль над разумом. — Киев, 2012; Lakoff G. The political mind. A cognitive scientist's guide to your brain and its politics. — New York etc., 2009).

Смысловая война направлена на дестабилизацию пространства-цели (экономического, политического, социального). Это нужно, чтобы ввести в результате другую стабильную ситуацию, которая более удовлетворяет того, кто ведет эту операцию. Поэтому этот переход будет иметь форму: Стабилизация 1 — Дестабилизация — Стабилизация 2.

Это требует серьезной работы, поскольку уже введенные ментальные конструкции трудно поддаются изменениям, о чем предупреждают когнитивные психологи, например, Дж. Лакофф или Д. Вестен (Lakoff G. The political mind. A cognitive scientist's guide to your brain and its politics. — New York etc., 2009; Westen D. The political brain. — New York, 2007). Особенно это касается вариантов травматического ввода информации во время кризисов.

Последней характеристикой смысловой войны, поскольку она имеет специальный и системный характер, следует определить работу исключительно с чувствительными к воздействию точками когнитивного пространства человека. Ведь нет ни времени, ни ресурсов, чтобы предоставлять случайную информацию. Например, когда во время холодной войны целевой аудиторией с точки зрения Запада был избрана интеллигенция, то и перендающаяся информация касалась, например, свободы слова как точки, в которой чувствительна именно интеллигенция, а не рабочий класс.

Сегодня Дж. Най объединяет мягкую и жесткую силы в силу разумную (см. здесь, здесь и здесь). Принуждение и привлекательность вместе объединяются в успешную стратегию. Как успешный пример он рассматривает стратегию в отношении Ливии, когда Обама дождался резолюции ООН и Лиги арабских государств, в результате чего вместо нарратива, что США атакуют очередную арабскую страну, функционировал нарратив, что США выполняют резолюцию ООН. Най здесь разместил применения мягкой и жесткой силы линейно, один после другого. Но это приближает нас именно к проблемам смысловой войны, поскольку два нарратива как две различных точки зрения на события все равно присутствовали. И постфактум они даже усилились.

Вспоминаются слова Аль Капоне о том же: «Улыбка может привести вас далеко ... Но улыбка с пистолетом приведет вас еще дальше ». Аль Капоне, кстати, был среди первых, кто понял роль СМИ, внимание к знаменитостям и пиара. Аль Капоне сказал и такую известную фразу: «Когда я продаю спиртное, это называется бутлегерством, когда мои покупатели подают — это называется гостеприимством». Его нарратив, который продвигался в СМИ, был построен на переходе от неизвестности к богатству и славе (Ruth DE Inventing the public enemy. The gangster in American culture, 1918-1934. — Chicago, 1996). То есть это обычный для Америки нарратив Золушки.

Пиар-тактику Капоне можно рассматривать как вариант внутренней смысловой войны, поскольку нет иностранных влияний, но есть попытки снять с себя негатив путем замены нарративов. Бандитский нарратив был заменен нарративом self-made man.

Умная сила является следующим вариантом развития инструментария смысловых войн, когда применение жесткой силы начинают прикрывать силой мягкой. Най подчеркивает: «Только разумная сила может двигать нас вперед. Во время холодной войны Запад использовал жесткую силу, чтобы сдерживать советскую агрессию, в то же время он использовал мягкую силу, чтобы разрушать веру в коммунизм за железным занавесом. Это было разумной силой. Чтобы быть умным сегодня, Европе нужно вкладывать больше в свои ресурсы жесткой силы, а Соединенные Штаты должны уделять больше внимания мягкой силе».

Смысловые войны облегчает тот факт, что человечество постепенно переходило ко все большей унифицированности поведения. Человек ведет себя так, как этого требует его окружения. Ж.-П. Вернан видит эти последствия в создании города и появлению его жителей, а также и военной фаланге, когда ненужной стала индивидуальная победа (Вернан Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли. — М., 1988). М. Минаков видит такой регулятор индивидуального поведения в семье. В результате всего этого государство и общество не интересуют индивидуальные варианты поведения, они толкают нас на коллективные варианты дозволенного поведения. Мы уже писали, что именно на примате коллективного над индивидуальным строятся новые подходы к воздействию на человека британских спецслужб и военных. Исключительно коллективное поведение изучают динамическая или поведенческая психология.

Сильный игрок хочет захватить все три пространства: физическое, информационное и виртуальное, подчинив их себе. Империи прошлого именно так и делали, потому что имели и много времени, и много ресурсов. Империи настоящего работают в другом режиме: их интересуют информационное и виртуальное пространства, чтобы сохранять возможность управлять пространством физическим. Сегодня важно информационное и виртуальное объединение и подчинение, а не физическое.