Глава XXI. Денервационная сверхчувствительность и аффективно-когнитивная структура. - Вопросы этиологии, патофизиологии, патоморфологии и культурологии духовно-психосоматических болезней - И.В. Семенов

“Сознательное” и “бессознательное” (часть I). Как показано ранее, в отечном очаге нейроны двухфазно меняют параметры своей активности. Сначала наступает период повышения порога возбудимости, когда для активации нейрона необходимо синхронное возбуждение все большего и большего количества постсинаптических мембран. При дальнейшем нарастании тканевого отека порог активации нейрона достигает какой-то максимальной точки, когда для его возбуждения и появления аксонального импульсного ответа необходимо синхронное возбуждение максимального числа синапсов. И тогда ситуация начинает постепенно меняться. Чтобы возбудиться, такая нервная клетка должна одновременно получить импульсные сигналы от очень большого анатомического рецептивного поля и/или от внешнесредового перцептируемого пространства, что вероятно только при каких-то особых условиях (стресс и т.п.) и почти не встречается в обычной событийной повседневности. Поэтому в отечном очаге нейрон начинает возбуждаться все реже и реже. Отек, к тому же, все больше и больше нарастает, так как человек находится в аффектогенной ситуации и мозг его полнокровен и возбужден, что тоже усугубляет импульсную депривацию нейрона.

Повышение порога реагирования паттерна церебральных нейронов приводит к тому, что для того, чтобы не возникла селективная импульсная депривация этих нервных клеток (селективный сенсорный голод), необходимо усилить интенсивность восприятия внешнесредового перцептивного потока. Сосредотачивая свое внимание на определенных параметрах-факторах ситуации-внешней среды, человек, гонимый желанием и сенсорным голодом, начинает как бы зачаровываться, глубже психологически погружаться в эту манящую ситуацию, все больше концентрироваться на определенных ее моментах (о патогенности этой ситуации он еще не знает либо в этот момент не помнит), все глубже “впуская” ее в свое “Я”, вовнутрь своего мозга и тела (по соматическим проекциям паттерна возбужденных нейронов).

Повышение порога реагирования нейронов на стимулы внешне проявляет себя как повышение толерантности к нервно-психическим нагрузкам (такое перцептивное “притупление” похоже на повышение толерантности к спиртному на ранних стадиях алкоголизма) и нарушение дифференцированного восприятия, и поэтому человек теряет страх, перестает анализировать ситуацию и думать о ее реальной либо потенциальной опасности, тем самым, еще больше “вползая”, “погружаясь” в нее и позволяя ей еще глубже “воплотиться-проникнуть” в себя, – как тут не вспомнить мифических сирен, от которых Одиссея спасло только то, что его загодя прочно привязали. На этой стадии неспецифически притупляется (за счет диффузии по мозгу повышения порога реагирования) и церебральное и телесное восприятие: человек начинает меньше мерзнуть, мало усваивать из того, что ему пытаются сказать и т.п. Как говорят, человека “понесло”, и если бы на этой стадии кто-то или что-то насильно прекратил его зачарованность (околдованность) ситуацией, то, возможно, он бы одумался, и не произошло бы формирования (разрастания) аффективно-когнитивной структуры и развития (усугубления) психосоматической патологии – расплаты за ситуационную глупость и неосторожность.

Через какое-то время, вследствие дальнейшего нарастания отека и афферентной импульсной депривации, порог возбуждения нейронов начинает падать, и развивается состояние денервационной сверхчувствительности, когда для возбуждения нервных клеток, расположенных в области отека, необходима синхронная активация очень небольшого количества синапсов (подобный процесс повышения чувствительности нейронов, правда, не имеющий отношения к психосоматической патологии и осуществляемый несколько другими механизмами, – это усиление зрения в темноте, что хорошо ощущается при выходе на обычный свет, который начинает буквально слепить). Результатом развития этого состояния является резкое уменьшение размера анатомического рецептивного поля, раздражение которого достаточно для возбуждения нейрона, и усиление избирательного перцептивного реагирования на некоторые (ключевые) события-факторы внешней среды. Постепенно нервная клетка начинает возбуждаться даже от сверхмалого воздействия на небольшое количество периферических рецепторов, посылающих сигнал к данному нейрону (другие звенья патогенеза повышения возбудимости нейронов, в частности, снижение ГАМК-ергического тонуса, описаны в соответствующей главе), и перцептивного воздействия не фиксируемого сознанием внешнесредового микрораздражителя (запах, жест, крошка на столе и т.п.). На соматическом уровне этому процессу соответствует “беспричинное” образование различных болевых соматических триггеров в виде точек или небольших анатомических участков-пятачков, появляется болезненность внутренних органов, человека начинают беспокоить различные ощущения по типу тяжести в животе или груди, онемения, покалывания, ползания мурашек, у него ломит суставы, ноют кости, покалывает и трепыхается сердце и т.д. Особенностью этих неприятных ощущений является то, что они возникают от действия стимулов физиологической интенсивности или даже от в норме субпороговых периферических воздействий, когда, образно говоря, “больно, а не болит”. В частности, человек долго не может заснуть и часто просыпается оттого, что не может “угнездиться”, улечься так, чтобы не давила подушка или тонкий шов на матраце, которые раньше никогда не мешали, и он напоминает “принцессу на горошине” из сказки Андерсена. В итоге человек часто или постоянно испытывает дискомфорт и на что-то жалуется. Как правило, в это время начинает формироваться привычка употреблять различные симптоматические препараты: анальгетики, валериану, корвалол, левзей, но-шпу и т.п. На этой стадии для диагностики психосоматической патологии порой достаточно бывает заглянуть в домашнюю аптечку.

Таким образом, начальная стадия появления многолокусного отека нервной ткани в области ансамбля нейронов – продуцентов-носителей церебральной аффективно-когнитивной структуры, активированных при определенной временнòй экспозиции перцептируемого места-события (эта стадия длится до развития состояния денервационной сверхчувствительности), – это инкубационный период, во время которого, при условии продолжающегося перцептирования патогенной внешней среды, в психике происходит кумуляция аффекта и (поначалу скрытое) нарастание мышечного тонуса – формирование позы. При развитии в нейронах ЦНС, возбуждающихся при аффекте, состояний денервационной сверхчувствительности происходит “аффективный прорыв” как на уровне “Я” (вдруг “все стало плохо”), так и на уровне тела (появляются различные неприятные и, порой, мучительные ощущения и позже – соматические симптомы).

 Нейрон с низким порогом реагирования почти постоянно находится в состоянии возбуждения, так как активируется от малого воздействия, и начинает возбуждать другие нейроны: ближайшие – эфаптически, а дистантные – импульсно. Из-за хронического возбуждения в зонах расположения этих вторично возбуждаемых нейронов тоже нарастает отек, и постепенно они также становятся денервационно сверхчувствительными. Аффект, таким образом, как бы “расползается” по центрам и этажам нервной системы, и количество возбуждающихся нейронов в ответ на афферентный стимул от анатомически малого поля постепенно растет. Получается, что, если периферическое рецепторное поле (внешнесредовое и телесное), достаточное для возбуждения нейронов, в размерах уменьшается, то популяция возбуждаемых этим полем нейронов, наоборот, постоянно увеличивается. В итоге внешних и внутренних триггеров запуска манифестации-обострения становится все больше, а их размер (в теле) и опознаваемость (во внешней среде) – все меньше. То есть внешнесредовые факторы – триггеры, условно-рефлекторно активирующие аффективно-когнитивную структуру, становятся для психики субпороговыми, когда человек не понимает, почему и отчего у него вдруг возникла какая-то психо-телесная реакция. Клиника начинает “обрастать” дополнительными симптомами, в том числе, за счет диффузии аффекта по психике, и симптомами “на отдалении”, вроде бы, не имеющими отношения к данному заболеванию. Наступают ситуации, когда в ответ на какое-то ничтожно малое телесное воздействие или внешнесредовое событие развиваются различные сложные психовегетативные, психомоторные, вегето-сосудистые и другие реакции. Бывает, что наступают кризы и полиморфные пароксизмы по всякому пустячному, на посторонний взгляд, поводу – но они не выдуманы больным, а реально происходят. Характерный пример – прострелы в спине от малого воздействия: утром сел в кровати, чуть-чуть повернулся – и “замкнуло” спину (а, бывало, сильно падал-ударялся – и ничего); или услышал о каком-то событии по радио – и разболелась голова, появилась сильная обида на какого-нибудь зарубежного политического деятеля или синоптиков (СМИ умело используют такие типы социально-психологического реагирования). Порой, у человека по поводу и без повода болит или ноет буквально все: голова, тело, душа. Как правило, в этот период начинаются “походы” по узким специалистам.

Постепенно на имеющуюся аффективную картину наслаиваются, сначала эпизодические, а затем постоянные и усиливающиеся тревога и страх (“все болит, а отчего – не пойму, и врачи не могут определить”), в результате еще больше разгорается пламя аффекта, еще сильнее повышается позный мышечный тонус, полирегионально нарастает полнокровие и увеличивается количество локусов сосудистой альтерации. Территория отека в нервной ткани еще больше увеличивается, развивается денервационная сверхчувствительность в еще большем количестве нейронов, появляются все новые и новые соматические и внешнесредовые высокочувствительные малые триггеры – “пусковые кнопки” психосоматической болезни, уже почти или совсем не имеющие отношения к событию-первопричине, личность и тело еще более инвалидизируются.

То есть повышение чувствительности триггеров в виде сужения до микроскопических размеров внешнего и внутреннего рецептивных полей, активирующих аффект, приводят к тому, что психосоматические и соматопсихические патологические реакции организма начинают появляться не на всю аффектогенную внешнесредовую ситуацию, а на ее малые части – практически не опознаваемые как часть первопричинного целого крупинки-фрагменты перцептируемой картины-мозаики, а так как во многих жизненных сценах-событиях много общего: один и тот же круг людей и мест “заключения”-пребывания в “камере”-жизненной среде, то наступают не осознаваемые, ситуационно не обусловленные, житейски и умозрительно не объяснимые и поэтому не контролируемые, а как бы случайные “запуски” аффекта-образа, и этих “непонятных” запусков (“пропущенных мячей”) со временем становится все больше и больше.

Экзогенный (внешнесредовой) или эндогенный (психосоматический) микротриггер(ы), условно-рефлекторно вызывающий после своего подсознательного восприятия быструю актуализацию, моментальное “разворачивание” в психике аффекта-образа (аффективно-когнитивной структуры), первично действует на мышление и его эмоциональное сопровождение через образование микроассоциации, исполняющей роль “запала” для цельной активации Образа. Микроассоциацией я называю психическую ассоциацию, причину появления которой (рефлексивно либо как-то по-иному) определить невозможно или почти невозможно, как, впрочем, (почти) невозможно и осознать-уловить и удержать на поверхности сознания саму эту ассоциацию, очевидно, по причине именно ее малости; по крайней мере, это невозможно без определенного навыка, (как говорят) формирующегося при помощи специальных ментальных (медитативных и других) техник и то, если верить авторам этих методик и людям, их практикующим, но я не специалист в этой области. Развивается псевдоспонтанное, порой, насильственное, навязчивое или “роящееся” – от действия неуловимых “мух”-микротриггеров – микроассоциативное мышление, когда человек в течение какого-то времени не управляет или плохо управляет некоторыми, – то ли своими, то ли чужими, – мыслями-эмоциями, внезапно возникающими по типу “приливов” или “дуновений”, а также настроением, психомоторной активностью, мнением, желаниями, поступками, поведением, самочувствием и т.д. Порой, люди, не понимающие, зачем они “это делают” или “об этом думают” и как бы холодно-отстраненно наблюдающие сами за собой (или все же не за собой, но тогда – за кем: за внутренним “Чужим”, за внутренней “Сущностью”?) со стороны, начинают смутно подозревать – и, выходит, абсолютно правильно! – что в такие моменты ими овладевает и управляет некая сила или “Нечто”, “проникшее” снаружи или “проснувшееся” внутри. Но по вполне понятным причинам пациенты, особенно не в первый раз пережившие “это”, не стремятся делиться впечатлениями.

И все-таки чаще такие приливы и дуновения воспринимаются как “просто поведение” по какому-нибудь поводу или без оного: “не знаю, почему захотел”, “не знаю, зачем сделал”, либо “на меня опять что-то неуловимое вскользь подействовало” (весьма типично постоянное упускание из виду этого важного “вскользь”; оно нередко ошибочно трактуется как эпилептическая аура, а последующие, этим “вскользь” индуцированные, события – как эпилептический пароксизм).

Проблема в том, что внешне нормальное или патологическое псевдоспонтанное (“кем-то” или “чем-то” навязанное извне или изнутри) микроассоциативное мышление бывает сложно или почти невозможно отличить от нормального спонтанного (микро)ассоциативного мышления. Строго говоря, четкую грань между ними провести (почти?) невозможно, ибо все мы жертвы-носители многочисленных аффектов-образов; да и что же в действительности такое – эта преусловутая “норма”, и есть ли она вообще как четко определимый (психо)гомеостатический параметр-показатель. Лично мне более импонирует, когда вместо понятия гомеостаз применяют понятие гомеорез (от “рео” – поток), тогда и психическая норма – это не какие-то отдельные застывшие свойства и черты личности, пусть и проявляющиеся в определенном диапазоне, а цельный смысловой вектор ее динамически-поступательного развития или регресса.

Не исключено, что чисто спонтанного мышления вообще не бывает, и оно всегда псевдоспонтанно, то есть скрытно активировано каким-то микротриггером. И нельзя однозначно утверждать, что это плохо, ведь оторванное от реалий жизни и ее якорей-триггеров так называемое спонтанное мышление – “ни для чего” и “без повода” – в какой-то момент способно унести человека не только далеко от его истинного места в жизни, но и от реальности в целом.

(Псевдо)спонтанное (микро)ассоциативное мышление психоаналитики, с легкой руки Фрейда – (во многом) сына своего, давно уже прошедшего, времени, рассматривают как “всплытие” чувств и мыслей (в действительности, умело извлекаемых ими) из неких “глубин” подсознания (что им там не лежалось!), наивно уподобляя сознание, психику океану со своей поверхностью, глубиной и дном или дому с “Супер-Эго”-крышей, “Я”-этажами и подсознанием-подвалом, – вот только где анатомически локализованы все эти “океаны”, “крыши” и “подвалы”? Представляется, что при изучении причин, механизмов и целей (а цель есть всегда!) взаимодействия “сознательного” и “бессознательного” (“подсознательного”) такие “многоэтажные” метафоры только запутывают эти, и без того сложные, вопросы и являются одной из причин разочарующе низкой, катамнестически крайне нестойкой и, в плане устойчивости к житейским невзгодам, весьма “хрупкой” эффективности психоанализа – как, впрочем, психотерапии и психологии в целом, включая ее, не совсем научные или откровенно паранаучные, ответвления или (пара)медико-(пара)психологические плацебо-гибриды – порождения “бардов здоровья”: дыхание по Бутейко и другим авторам, бани и проруби Порфирия Иванова, заговоры Сытина, метод Касьяна, всевозможные авторские установки-кодировки. “Имя им, – корыстно-невежественно путающим изменчивое субъективное самочувствие со стабильным объективным статусом, – легион”.

(Хотя действенность религии, особенно ее неразвитых или неявных форм, в плане лечения и профилактики духовно-психосоматической патологии – морального конфликта как кризиса веры и смысла жизни (по Юнгу и многим другим) – никто не проверял, но, полагаю, ее реальная эффективность также весьма невысока, несмотря на оптимистические заявления многочисленных ныне “терапевтов духа” (и, якобы, через это – тела): некоторых священников (особенно бывших – “расстриженных” – врачей, в частности, психиатров), всевозможных гуру, миссионеров, проповедников и многих других (“кормящихся” на людском горе), – как, впрочем, и самих, якобы “чудесно исцеленных”, верующих. Разумеется, служитель или адепт любого религиозного культа всегда скажет, что виной тому – не церковь (секта) и ее институты, а исключительно сам человек – вечно виновный, вечно грешный, вечно болеющий. Но, как понятно, на проверку гипотетической эффективности “религиотерапии” (“веротерапии”, “культотерапии”, “духотерапии”) научными методами любая религиозная конфессия вряд ли когда-нибудь согласится; к тому же, все они отделены от государства и автоматически – от административной и уголовной ответственности за возможный вред состоянию морально-психосоматического здоровья (больной) паствы. Но актуальность этой проблемы возрастает тревожащими темпами – и не только в России, а и во всем мире, что, в частности, связано с появлением большого количества так называемых “(психо)терапевтически-религиозных культов”. Всевозможным “врачевателям духа” было бы полезно вспомнить, что недаром еще в древности медицина была выделена в отдельное ремесло, а позже – в самостоятельную ветвь научного знания, и пример Гиппократа, Пифагора и других выдающихся и разносторонних людей, успешно совмещавших занятия медициной с философией, математикой и т.д., здесь не уместен).

Я имею собственную точку зрения на то, что такое “бессознательное” и какое отношение оно имеет к патогенным Образам, хранилищем которых это “бессознательное” и является, точнее (несколько забегу вперед), “бессознательное” – это и есть патогенные Образы или Образы болезни. Но сначала еще раз о нейрофизиологическом (есть, вспомним, и соматическое) отображении единичного внутрипсихического Образа – об аффективно-когнитивной структуре. Аффективно-когнитивная структура – это (медленно растущее) сообщество нейронов, кабельно-коммуникативно (синаптически, эфаптически и нейро-глиально) и дистантно-резонансно (симпатоадреналовые катехоламины, аминокислоты, интерлейкины и т.д.) взаимосвязанных между собой и постоянно работающих, вследствие персистирующего отека в зонах их (нейронов) локализации, только в режиме денервационной сверхчувствительности, то есть, реагируя исключительно на сверхслабые сигналы, поступающие, очевидно, только в виде паттернов (“пачек”, кластеров) определенных узкого диапазона интенсивности, модальности, кодовой последовательности и медиаторной (и, возможно, нейрохимической: нейрогормональной, нейротрофической и др.) принадлежности, и не воспринимая нормальные и (сверх)сильные импульсные посылки. Отек и вызываемая им денервационная сверхчувствительность нейронов – это материальная и патофизиологическая (или, все же, физиологическая, если допустить, что аффекты-образы – это норма, непременное условие или даже основа существования психосоматически внешне однородного человека?) основа существования и роста аффективно-когнитивной структуры, и при уменьшении отека эта структура тоже уменьшается, либо фрагментируется или исчезает (вместе – что терапевтически важно! – с уменьшением, распадом или (“смертью”-)исчезновением (живого!) внутрипсихического Образа – и его телесно проявленной части. По крайней мере, в плане генерации, сворачивания и разворачивания Образа болезни, вся аффективно-когнитивная структура не управляема, не доступна, “не подвластна” ЦНС (“Я”-мозгу) и ПНС (внутренние микротриггеры – активаторы Образа, которые локализованы в нервной ткани, включая структуры “монитора отклонения”, – не в счет). Аффективно-когнитивная структура работает строго автономно от не входящих в нее отдельных нейронов и их популяций (центров), поэтому с нейрофизиологических позиций Образ – это большой структурно-функциональный секвестр, анатомически и функционально как бы “вложенный” в нервную систему, точнее, “выросший” внутри нее (если еще точнее, то “выращенный” в “Я”-мозге событием-внешней средой). Важно, что всегда соблюдается правило: один внутрипсихический Образ – одна аффективно-когнитивная структура, и если секвестров-Образов, колонизировавших психику, много, то много и аффективно-когнитивных секвестров-структур, функционирующих строго изолировано друг от друга…

(– как и много им соответствующих и тоже изолированных, “ничего не знающих” друг о друге живых внутренних (секвестров-)Сущностей и/или внутренних “Не-Я”, о чем еще будет сказано далее. Здесь только еще раз замечу, что, по сути, каждый Образ – это и есть внутренняя и живая в прямом и переносном смысле духовно-психосоматическая Сущность, втайне от главного “Я” зачатая событием-внешней средой путем перцептивного “оплодотворения” “Я”-мозга своим посланцем-Символом, тайно же выросшая и тайно же – как часть главного “Я” или как “Не-Я” – живущая в нашем (это в чьем?) “Я”-мозге-теле. Так кто же “Я”-человек есть на самом деле: “Я”-человек – это всегда духовно-психосоматическое “Я-Мы”: “Я-люди”, “Я-природа”, “Я-культура”, “Я-микромакрокосм”, “Я-Вселенная”? К счастью, этот Образ-Сущность далеко не всегда вызывает, как менегетьевский “паразит ума”, развитие духовно-психосоматической патологии, а, наоборот, гораздо чаще является психосоматизированным платоновским благом-эйдосом – другом и помощником главного “Я”, зачатым с его добровольного согласия-желания – беременность идеей, – с которым, полагаю, этот Друг-Образ всегда стремится соединиться, слиться, что, – по крайней мере, в норме, – очевидно, и происходит. Надо полагать, есть и нейтральные, в первую очередь, в плане добра и зла или пользы и вреда для главного “Я”(-мозга-тела) внутрипсихические балласты-Образы-Сущности. Фактически любой Образ как Дух-Материя – это духовно – не биологически! – непорочно – от Добра (Бога), или порочно – от Зла (Дьявола), зачатый ребенок (либо это – вассал или “слуга двух господ”) родителя-Человека как “Я”-Духа-Материи и родителя-Места(-Материи)-События(-Духа) как Духа-Материи Внешнего Мира. Там, где есть Духовное, нет места случайному, и в любой Встрече Человека и Внешнего Мира всегда есть Замысел – сакральный или дьявольский; вспоминается глубокая мысль Декарта: “Всякое заблуждение (как духовный блуд. – И.С.) есть вина”. Но все же главное “Я” – по-другому: главное “Я”-человек, главное “Я”-Образ, главное “Я”-Дух-Материя, главное духовно-психосоматическое “Я”, главное “Я”-Образ-мозг-тело или главное “Я”-Парадигма-мозг-тело – должно не исчезать-уменьшаться или быть сменным Образом-маской, а стремиться быть Гиперобразом – морально-психической основой, стабильным сущностным лицом человека, или, на худой конец, хотя это, конечно, духовно-психосоматическая шизофрения, – являться “первым среди равных”, чтобы легитимно – прижизненно и посмертно – представлять человека перед всем сущим и Создателем (если, конечно, они, все эти внутричеловеческие Сущности, посмертно не сортируются, чтобы, как в Освенциме, воздать “Каждому (Образу) свое”; возможно, когда прижизненно воплотившихся в человека (“Я”-тело), – всегда, вспомним Декарта, виновного в этом! – черных Сущностей было слишком много, то тогда Раю от погрязшей во Зле Души просто ничего не достается, ибо все ее части-грехи-Сущности-Образы посмертно “разберутся” еще на “нижнем уровне”).

Конечно, непривычно, и тяжко осознавать, что “нас” много в одном “Я”-мозге-теле, – но хочется верить, что по Замыслу “нас” должен быть “один” (который двояко: духовно-психосоматически и виртуально, в этом Мире представлен). Но должна быть какая-то Последняя Черта или Кем-то очерченный Предел морального и духовного дробления ядра личности (и “растаскивания” “Я”-мозга-тела на аффективно-когнитивные структуры и – мертвые либо “ожившие” и начавшие действовать – статуи-позы) и – не прав Достоевский! – предел падения и мельчания-дробления человека. И как мельчающей душе – “человеку погрязшему”, остановить это дробление и начать “собирать камни”, чтобы вновь “собраться” воедино и слиться в одно Духовно-психосоматическое, – суть, живое-действующее – целое, ведь прав Менегетти, что подлинный, настоящий “Человек – это (всегда) единство действия”! Хочется верить – ибо знать (мне пока) не дано, – что прижизненное духовно-психосоматическое Возрождение Человека, пусть и не полное, а не просто (психобиологическое) предсмертное (страх-)покаяние, все-таки возможно.

По-другому Образ – это “Не-Я”, “Чужой” или внутренний (духовно-)психосоматический гомункулус, а покоящиеся или спящие Образы-Сущности – это прижизненный нетленный духовно-психосоматический “внутренний покойник” – или покойники, тогда прав Стивен Кинг: в каждом из нас есть целое “кладбище погибших животных” – так скольких же после смерти хоронят в – с виду одном! – мертвом биологическом теле! Но …пора закрывать эти, очень длинные, скобки).

…Аффективно-когнитивная структура – и в этом ее принципиальная особенность – всегда глобально реагирует на стимулы, возбуждаясь только целиком и никогда – частично, и она, еще раз подчеркнем, селективно активируется гомеопатически сверхслабыми стимулами, исходящими только от нейронов, членов сообщества, ее образующих, и собственных внешних и внутренних рецепторных входов. Эти входы также воспринимают только сверхслабые сигналы и не воспринимают нормальные и сильные сигналы, причем рецепторы реагируют только на “свои” микротриггеры, не воспринимая “чужие” (хотя наличие перекрестных микротриггеров, общих для двух или более аффективно-когнитивных структур, вполне вероятно, но одномоментная активация нескольких Образов (и их психосоматических – ригидных позных и двигательно-активных – проекций), очевидно, чревата развитием расщепления личности на множество субличностей, статичных и/или активно действующих в одном теле в одно и то же время…).

Аффективно-когнитивная структура – это, как минимум, корково-подкорковое, но более вероятно, что это цереброспинальное или даже цереброспиноганглинозное сообщество нейронов, и оно глобально и одномоментно активируется, – разумеется, с учетом скорости проведения нервного импульса – с любого своего входа (включая тайные “подключки” монитора отклонения). Нейрофизиологически появление микроассоциации – “запала” глобальной взрывоподобной активации аффективно-когнитивной структуры – обусловлено одномоментным возбуждением любой – и далеко не обязательно анатомически компактной, а, скорее, наоборот, рассеянной – микрогруппы нейронов, входящих в эту аффективно-когнитивную структуру, в свою очередь, первично активированных импульсами от своих рецепторных входов, на которые подействовал “свой” или “свой-чужой” микротриггер. Под микрогруппой нейронов – генераторов микроассоциации, подразумевается некое минимальное количество нервных клеток аффективно-когнитивной структуры, синхронное возбуждение которых достаточно для активации всей структуры и актуализации в психике Образа. Очевидно, существуют микрогруппы нейронов, входящих сразу в несколько аффективно-когнитивных структур, и, следовательно, микроассоциаций, общих для нескольких Образов.

А теперь – о бессознательном. Бессознательное – это как бы закрытая (немая, молчащая) зона “Я”-мозга. Имеющаяся (хранящаяся?) в ней информация в обычных условиях каким-то способом и по каким-то причинам “заперта” или “арестована” (что не всегда зло, ведь некоторые воспоминания – “скелеты в шкафу” – лучше забыть навсегда), и ее нельзя или (обычно) не получается произвольно извлечь, востребовать для использования в акте осознанного мышления-чувствования, а иногда и, наоборот, – удалить надоевшие, вредные или опасные мысли и эмоции с уровня осознания и вернуть их в область бессознательного (извлечению информации помогают различные крестики на руке или другие помощники-триггеры, а вот забывание информации – это проблема). Я отношу себя к тем, кто считает, что бесструктурных, чисто функциональных нарушений в принципе быть не может, и что любая функция, включая функцию-процесс мышления (в норме и при патологии), всегда имеет структурную основу своего осуществления. Неудачные попытки любого из нас вспомнить что-то необходимое – ведь знаешь, что “знаешь”! – можно сравнить с безуспешной потугой-попыткой пошевелить парализованной (и всегда по какой-то конкретной причине!) конечностью. Несомненно, что “парез” или “паралич” процесса мышления тоже субстратно отображается, и всегда имеется конкретная структурно-функциональная причина недоступности, неосознавания (порой, желанного и осознанного) имеющегося в “Я”-мозге кванта информации, в данный момент необходимого сознательно мыслящему-чувствующему “Я” для (осознанного) участия в текущем акте мышления-чувствования; несомненно, существует патофизиологический механизм заблокированности некого количества-объема мыслей-эмоций в какой-то, опять-таки не обязательно анатомически компактной, области мозга.

Представляется, что (пато?)морфологической основой недоступности имеющейся (в “забытом”, “запертом”, бессознательном, подсознательном и т.п.) информации, по крайней мере, определенной ее части, является стойкая или ситуационная структурно-функциональная секвестрация группы нейронов, активность которых ответственна за генерацию реально имеющихся, но не осознаваемых, хотя и (морально) необходимых в данный момент эмоций-мыслей (разумеется, если считать, что эмоции и мысли генерируются нервными клетками) – но, вследствие активности монитора отклонения (нередко выступающего в роли “удобного” внутреннего пособника-помощника самообмана), могут извлекаться и “не те” мысли-эмоции (паттерны реагирования и т.п.).

Совокупных патофизиологических и патоморфологических причин структурно-функциональной секвестрации группы нейронов, вызывающей заблокированность имеющейся информации, может быть несколько: 1 синаптическая (возможно, включая нейро-глиальные “синапсы”) и эфаптическая невозбудимость и/или (сверх)высокий/(сверх)низкий порог возбуждения нервных клеток, вызванные отеком/дегидратацией, повреждением синапсов, зашлакованностью и т.п.; 2 импульсная депривация нейронов области заблокированной информации (в области “запертого”/бессознательного/подсознательного) вследствие разобщения – изолирующего действия участков демиелинизации; 3 сброс афферентных и/или эфферентных импульсов “на сторону”, если аксон и контактирующие с дендритами нейрона миелинизированные нервные волокна являются частью монитора отклонения; 4 какие-то другие факторы. Например, все эти факторы могут действовать в области гиппокампа.

Я полагаю, что в идеале, правда, (почти) бесконечно далеком для обычного среднего индивида, – что отнюдь не означает, что к этому идеалу не нужно всеми силами и в течение всей (земной) жизни стремиться, – никакого “бессознательного” у человека не должно быть, и “Человек Идеальный” – как Ум, как Духовное, тотально воплотившееся и проявленное в одухотворенном Им “тварном” психосоматическом человеке, должен осознавать – чувствовать, понимать и разуметь – себя и руководить собой, своей Жизнью, полностью. И помеха такому осознаванию – “бессознательное”, или та часть не освоенного Духом, неодухотворенного биологического: психического и соматического (по Фрейду, это – “несублимированное”), где обитает ошибочное, греховное, злое, тайное, – то, чему есть причины прятаться-скрываться от основы Духа – Морали, и ее психо-телесной посланницы – Совести. Если “Сознательное” – это Духовный Свет, то “Бессознательное” – это библейская бездуховная (патологическая психосоматическая) Тьма, царившая до Сотворения (Человека-)Мира, или мрак (психо-телесной) “платоновской пещеры”.

Представляется, что, вопреки мнению, бытующему среди многих или даже большинства психоаналитиков и психологов, особенно западных школ и направлений, а также определенной части “бесструктурно-мыслящих” (где только научились такому мышлению, вроде, все мы одни медицинские ВУЗы оканчивали!) врачей-психотерапевтов и врачей-психиатров…

(но при этом почему-то “не брезгующих” лечить “бесструктурные болезни” у своих пациентов (например, таковой они упорно считают шизофрению) медикаментозными препаратами и другими терапевтическими методами с вполне конкретным и хорошо изученным, – что прекрасно известно образованным из них, – структурно направленным нейротропным и/или соматотропным действием, включая электрошок (который, кажется, и применяют только психиатры да милиционеры) и различные медикаментозные комы; о тех (из нас, врачей), кто, подобно сапожникам или портным, “чинит дырявые или рваные ауры” или, подобно сантехникам, “чистит (“кем-то”/“чем-то” – кем/чем?) забитые духовные каналы-чакры” и т.д., – что, как им хорошо известно, общепринятыми медицинскими методами ни подтвердить, ни опровергнуть практически невозможно, – речь вообще не ведется),

…так называемое “бессознательное” – это не чисто изолированный внутрипсихический феномен (такое в принципе невозможно), а явление, затрагивающее духовно-психосоматическую сферу человека в целом. И располагается оно, это “бессознательное”, не где-то “там”, в неких туманных, неконкретных и морфологически никак не отображенных “глубинах” бестелесной личности (как будто она, эта “личность”, и впрямь напрочь оторвана от своего тела и существует в нем как привидение), а имеет четкую структурно-функциональную представленность (в том числе и) в виде многочисленных тканевых секвестров, локализованных не только в головном мозге и периферической нервной системе, а практически во всех системах и органах “Я”-тела человека (см. гл. XIX). На уровне “Я”-мозга секвестр-“бессознательное” – это многочисленные аффективно-когнитивные структуры, нейроны каждой из которых, повторимся еще раз, вследствие однажды возникшего (в результате действия аффективно-когнитивной перегрузки) и персистирующего отека – местной причины-основы развития феномена тканевой секвестрации, работают только в режиме денервационной сверхчувствительности и селективно условно-рефлекторно активируются только своими – сверхслабыми, не доходящими до уровня (о)сознания внешнесредовыми и внутренними (психосоматическими) микротриггерами; именно вследствие гомеопатической малости этих поводов-микротриггеров и кажется, что какая-то – вдруг возникшая – (физиологическая или патологическая) мысль, эмоция или поведенческая реакция имеет “бесструктурные”, “чисто внутрипсихические”, “бессознательные” корни. Анатомо-функциональные, точнее, патоморфологически-патофизиологические границы области отека нервной ткани (вспомним: патогенность отека зависит от степени его выраженности, и поэтому анатомическая граница зоны гипергидратации фактически всегда несколько больше зоны появления патоморфологических изменений в нервных тканях, расположенных в области отека, и патофизиологических изменений в работе нейронов) – это собственно внешние (подвижные и в такт дыханию пульсирующие) границы каждого нейротканевого секвестра – элементарного “кирпичика” качественно и количественно не делимого далее “внутреннего бессознательного” (“аморального”, “злого”), этого (отеком) обособленного участка центральной и периферической нервной системы, образующего новое нейрофизиологическое качество или патогенную аффективно-когнитивную структуру – генератор тоже элементарного , точнее, единичного патогенного внутрипсихосоматического (а не “чисто психического”) Образа(-Сущности), добавим, внешне проявляющегося в виде элементарной психосоматической болезни. То есть сколько обособленных патогенных секвестров-Образов содержится в психосоматическом “бессознательном” конкретного человека, сколько у него имеется обособленных (пар) позных соматических проекций из “нервных отделов” имеющихся Образов, соответственно, столько же имеется и вызываемых ими (Образами) этиопатогенетически обособленных, – но не всегда укладывающихся в “прокрустово ложе” существующих нозологий – психосоматических заболеваний.

Важно, что при увеличении и/или слиянии секвестров-отеков – вследствие психосоматической экспансии и/или междоусобной борьбы патогенных Образов – происходит увеличение и/или слияние аффективно-когнитивных структур. На уровне ЦНС это сопровождается либо ростом какого-то элементарного внутрипсихического Образа (ростом внутренней духовно-психосоматической Сущности, “Не-Я” и т.д.) и простым количественным усилением выраженности вызываемого данным патогенным Образом психосоматического заболевания, либо, если происходит слияние нескольких Образов (Сущностей), то оно, соответственно, приводит к “слиянию” нескольких, прежде различных по этиологии – Образу, и патогенезу – позе, психосоматических болезней в одно целое; в частности, больше шансов победить у того Образа, который сумел овладеть подключками к “монитору отклонения”, расположенного в нервной части другого Образа.

Такое “слияние” болезней, как правило, врачами не подозревается, и продолжается посиндромное-посимптомное лечение больного в рамках какой-то одной, когда-то прежде диагностированной, нозологической формы, к тому же нередко по-прежнему рассматриваемой не как психосоматическая, а как терапевтическая или хирургическая патология.

Клинически и параклинически слияние нескольких психосоматических заболеваний в одно проявляется в виде усиления имеющейся и присоединения новой симптоматики, вызывающих качественное и количественное обогащение картины болезни, что (почти) всегда трактуется как наслоение инфекции, появление осложнений вследствие дальнейшего спонтанного усиления – “саморазвития” заболевания, наличия неблагоприятного генетического или резидуального преморбидного фона, действия возрастных, экологических, алиментарных или других факторов, развития побочных эффектов проводимой лекарственной терапии или появления других ятрогений и т.п. Соответственно, при уменьшении или фрагментации локуса секвестра-отека происходит уменьшение или фрагментация аффективно-когнитивной структуры и мельчание, упрощение патогенного Образа (и в чем-то – психики больного), либо его распад, вплоть до того, что последний превращается в микроОбразы, которые совершенно перестают оказывать (видимое) клинически и психологически четко очерченное патогенное духовно-психосоматическое действие на человека. Это внешне проявляется либо как исчезновение или уменьшение выраженности какого-нибудь одного симптома или синдрома (или их группы), либо как ремиссия или выздоровление от диагностированного заболевания; также это может выглядеть, как будто часть “бессознательного” (“забытого” и т.д.) как бы “отвоевана” или “перетекла” в “сознательное”: человек “вдруг” что-то вспомнил, осознал, понял, у него проснулась совесть, ему стало за что-то стыдно, он в чем-то повинился, раскаялся, что-то в своей жизни исправил и т.д.

Как видим, психосоматическая патология – это сложнейший раздел медицины, содержащий трагическое множество “белых пятен” (а, по сути, – даже не “белых пятен”, а несчастных судеб и изломанных – не врачами! – жизней), – и, в частности, потому, что при “психо-мясном”, “тварном” лечении (а другому “лечению” нас, врачей, не учили – и сейчас никто, нигде и никого не учит!) – не бездуховного “разумного животного”, а Человека! – совершенно не учитывается, что в итоге духовно-психосоматическая патология – это всегда борьба между Духовным-Сознательным и Бездуховным-Бессознательным за овладение “Я”-мозгом-телом, этим вульгарным “психосоматическим андроидом” как материально проявленной – и без Духа просто тварной и поэтому годной только на “бес-сознательное”-тварное – психо-телесной оболочкой.

Я полагаю, что неодухотворенного (и “недоодухотворенного”) “психосоматического андроида”, несмотря на сохранность и регулярность (“тварных”) психобиологических отправлений, нельзя считать по-настоящему живым, ибо в моем понимании подлинная человеческая Жизнь, подлинное человеческое Живое – это всегда и только Одухотворенная психо-телесность, и никак иначе. Именно поэтому все “неодухотворенное-бессознательное” в человеке – это “внутреннее-неживое” или, как я его предпочитаю называть, нетленный “внутренний покойник”. При таком подходе лечение духовно-психосоматически больного человека – это извлечение его собственного “внутреннего покойника” (о котором еще будет сказано) из психо-телесного секвестра-саркофага, его Оживление-Одухотворение и присоединение к здоровой=живой части (речь идет о принципах лечения, а не методах).

Но бескомпромиссная (внешняя и) внутренняя битва-борьба между Добром и Злом, Моральным и Аморальным, (Умным-)Сознательным и (?-)Бессознательным, идущая в каждом духовно-психосоматически живом человеке с момента его рождения (зачатия или даже ранее) и до самой (земной) смерти, не прекращается ни на минуту, и на уровне психобиологического “Я”-мозга-тела она ведется с использованием самого разного патофизиологического “вооружения”. В частности, в распоряжении Сознательного – всего, по Менегетти интегрированного в подлинно человеческое духовно-психосоматическое “единство действия”, есть такое грозное оружие против прячущегося-секвестрированного Бессознательного, как “клеточный суицид” отвоеванных Бессознательным у человека нервных (и других) клеток или апоптоз (греч. apo – отделение + ptosis – падение; apoptosis буквально означает опадание увядших, пожелтевших листьев). Как известно, импульсная (и биомолекулярная) депривация нервной клетки – патофизиологическая основа развития феномена денервационной сверхчувствительности нейронов в области отека нервной ткани, является (вкупе с другими патогенными факторами, действующими на нервные и другие клетки в области отека) мощным индуктором апоптоза – генетически запрограммированного процесса. Получается, что Природа и Создатель предусмотрели, что Зло из внешнего мира, посылая невидимые и неуязвимые (для психики и нейроиммунной системы) Символы, постоянно будет пытаться тайно проникнуть в человека и прижиться в его “Я”-мозге-теле в виде патогенного Образа-Сущности – этого “внутреннего тайного Аморального-Бессознательного”, прячущегося в бастионе-отеке-секвестре, и вооружили человека апоптозом, благодаря которому Зло, даже проникнув в телесные глубины человека, не в состоянии надежно укрыться от всевидящего ока и карающей десницы Морали-Сознания, – полагаю, главного индуктора апоптоза.

Еще раз отметим, что отек нервной ткани – это далеко не всегда патология, порой, это на какой-то момент единственное, пусть и временное, бегство-спасение человека от духовно тлетворного действия патогенного Образа: сумасшествия, преступления или суицида. Недаром алкоголь, как один из факторов, как известно, вызывающих отек нервной ткани (и последующее угнетение активности какой-то части или (почти) всех – и так расположенных в отечной зане – нейронов, входящих в актуализированную и мешающую “жить” патологическую аффективно-когнитивную структуру (а Образ без части – это уже не Образ), и, соответственно, частичное разрушение соматической проекции аффекта-Образа – позы, и прекращение восходящей соматопсихической проприо(висцеро)цептивной “подпитки” аффекта-Образа) является не только профилактическим средством в плане развития психосоматической патологии, но, что бы ни говорили психиатры и наркологи, и относительно мягким “всенародным” – даже “всемирным” – антипсихотиком и антидепрессантом, и он нередко отодвигает развитие “на роду написанных” (и “не написанных”) психических заболеваний на старость, смягчает их проявления или вовсе позволяет умереть “в своем уме”. Ведь, как в жизни бывает: пошел пьющий человек на пенсию (или еще не пошел), врачи его запугали, он пить и бросил, а через какое-то время заболел еще сильнее (той же самой или новой болезнью; “букет болезней” – это “венок ятрогений-сонетов”, “подарок” поэта-врача поклоннику-больному), или, того хуже, убил кого-нибудь, повесился или сошел с ума. Пить много (это сколько?), конечно, вредно, но как реально, а не декларативно, помочь “выпаивающим” из психики и тела свои непереносимые тяготы-несчастья-беды людям “держать дозу” или без алкоголя жить нормально, спастись от болезни, преступления и сумасшествия – ведь не кодировкой же, по сути, являющейся ятрогенным патогенным Образом-Страхом!

Но продолжим развитие темы. Именно микроассоциативное мышление ответственно (через актуализацию аффекта-Образа) за появление многочисленных насильственных, спонтанных, накатывающих волнами-наплывами и частично или полностью овладевающих человеком психо-телесных ощущений-переживаний, а также “непонятных”, внеочередных или нежданных-негаданных приступов, обострений и абортов болезни или отдельной патологической симптоматики, включая многочисленные ятрогении: “опять у тебя веко дергается”; “почему-то давление поднялось”; “вдруг живот заболел, а что – непонятно, вроде ничего такого не съел”; “спина заныла, наверное, где-то продуло”; “шел-шел – и вдруг махом настроение пропало”; “увидел ее (его) – и опять всего затрясло, а почему – не знаю, ведь хорошо живем”; “лежал-засыпал – и вдруг меня ужас объял”; “как иду этой дорогой, то всегда начинает нога болеть и в туалет хочется”; “в этом платье у меня по утрам почему-то всегда портится настроение”; “стало страшно, а чего боюсь, – не знаю”; “если поверну голову и посмотрю на него, когда он справа, то сразу падаю в обморок”; “я вся горю, не пойму – отчего”; “от головы аспирин помогает, а если сустав болит, то только хуже становится”, и т.д. Длительность и сила ощущения, переживания, состояния, симптома или приступа обусловлены длительностью контакта с микротриггером, и если ничего не подозревающий субъект буквально “носит” этот микротриггер с собой, когда он постоянно “мозолит” глаза или “маячит” перед другими органами чувств, то он может неделями, месяцами, годами и даже десятилетиями страдать от тревоги, неуверенности, упадка сил или какой-нибудь патологии, медленно, но неумолимо подвергаясь духовно-психосоматическому патоморфозу (очевидно, в ряде случаев удаленная родинка или послеоперационный кожный и висцеральный рубец – это тоже ятрогенно “подсаженные” триггеры). Этот (мета?)патоморфоз, добавим, нередко происходит в “выгодном” или “нужном” кому-то или чему-то направлении, если эти микротриггеры массово “подсажены” чьей-то умелой рукой (как тайные закладки многочисленных “жучков” в шпионских фильмах) в местах частого пребывания (работа, дом, дача и т.п.), на одежде и/или биологическом (и виртуальном) теле ничего не подозревающего субъекта; например, это могут быть волоски, ногти, какие-то пахучие субстанции и другая магическая экзотика, подложенная – и ведь, порой, действующая! (“практика – критерий истины”) – по совету ведьм и им подобных. В жизни таких людей – и в этом им помогают заполонившие СМИ астрологи с их принципом: “qui vult decipi decipiatur” (“если им хочется, пусть будут обмануты”) – начинают появляться гороскопом накликанные беды, неблагоприятное время суток (недели, месяца, сезона, года и т.д.), плохие для любви, жизни и/или дела люди с “неправильным” знаком зодиака или еще чем-нибудь, нехорошие места, критические дни (и типичнейший пример – менструальный синдром); на них, оказывается, действуют звезды, луна, пятна на солнце, черные кошки и другие факторы, обычно рассматриваемые как суеверия, но в действительности являющиеся целенаправленно сформированными, как Павловым у собак, классическими условными рефлексами, то есть чистой воды бихевиоризмом. Нередко этих пациентов посылают к психиатрам, психотерапевтам или психоаналитикам, и те диагностируют у них неврозы, астении, фобии, обсессии, компульсии, ипохондрии, либо бездоказательно находят различные психосоматические стигмы или житейские поводы-проблемы, якобы, виновные в их болезнях и бедах и т.п. Многие больные психосоматической патологией в семье и на работе незаслуженно носят ярлыки “неудачников”, “сутяг”, “психов” или “ненормальных”, и дело не только в том, что это чисто по-человечески обидно и оскорбительно, но это еще и патогенетически неверно, так как для начала нужно просто (что, в действительности, не так просто!) найти и обезвредить эти микротриггеры-кнопочки, порождающие микроассоциации и запускающие микроассоциативное мышление, чтобы “с глаз долой – из сердца вон” (“время лечит”, и Образ, который не актуализируется, со временем распадается вместе со своей телесной проекцией – позой). В итоге страдающие люди перестают верить врачам, оставаясь не только без медицинской помощи, но, что еще хуже, они доверяются нашим “меньшим братьям” по морали, знаниям и разуму, многочисленным представителям “интеллектуального полусвета”, точнее даже – по-платоновски пещерной “интеллектуальной полутьмы”: экстрасенсам, целителям, гадалкам, предсказателям, колдунам, шаманам, ворожеям, бабушкам и другим, им подобным, гуру-создателям различных “полурелигиозно-(полу)терапевтических культов” с их, тысячелетиями не меняющимся, лозунгом: “Лечи больного, пока у него не кончатся деньги” (к сожалению, есть среди них и люди в белых халатах, как правило, “традиционной медицинской” ориентации). Я помню одного пациента, весьма успешного, кстати, в жизни человека, но от природы никому не доверявшего, – владельца сети магазинов, который, как выяснилось, после одного события (микротриггер которого он, не подозревая, постоянно “носил” с собой) много лет ощущал в носовых ходах “присутствие какой-то инфекции”, от которой он безуспешно лечился много-много лет (и на которой, – благо, что пациент богатый, – неплохо нажилось много наших коллег и параколлег…). – А я полагаю, что просто он “носом (нюхом) чуял”, что у него воруют (а так, очевидно, и было), и именно этот вопиющий факт (что воруют, а поймать почти никого из продавцов и другой своей челяди он не может), образно трактуемый (и психосоматизированный) им как “инфекция”, постоянно “щекотал” его ноздри.

Таким образом, постепенно человек все больше и больше забывает ситуацию-первопричину имеющейся болезни – какую-то неприятную сцену, поступок, и первую патологическую психосоматическую реакцию на нее. Эта сцена начинает “затираться” в сознании и погружаться в глубины подсознания (но скрытно, как рак, продолжая свое разрушительное психосоматическое действие) – речь идет о вспоминании и мысленном воспроизведении этой картины-ситуации в психике. То есть в “Я” разрывается связь между причиной и следствием. Это приводит к тому, что психологически, на уровне “Я”, при действии средового триггера аффективная часть рефлекторно актуализированной аффективно-когнитивной структуры начинает доминировать над когнитивной: отрицательные эмоции и неприятные (психовегетативные) телесные ощущения полностью или почти полностью вытесняют когнитивные проявления, либо появляются мысли по другому поводу, не связанному с ситуацией-первопричиной, то есть сама аффективно-когнитивная первоструктура подвергается метаморфозу, и место-событие – внешний микроб-индуктор патологии – “заметает” следы. В соответствующей главе указано, что корковые поля наиболее чувствительны к сосудисто-дисциркуляторным нарушениям и первыми страдают при цереброваскулярной патологии.

Человек постепенно начинает утрачивать способность к объективному анализу, восприятию и осознанию пиково действующей или персистирующей патогенной ситуации, и, продолжая страдать от нее, перестает ее бояться и, следовательно, как-то регулировать или хотя бы избегать, сначала в целом, а затем и в мелочах. За счет все более диффузного повышения возбудимости мозга, ее аффективной составляющей, происходит формирование гипертрофических аффективных реакций при минимальном когнитивном сопровождении или с мыслями по другому поводу. Иными словами, прогрессирует утрата способности трезво мыслить не только в эмоционально насыщенных, но и в обычных ситуациях. В крайних тяжелых случаях почти любое воздействие (сначала мелкий бытовой проступок, а затем просто жест, взгляд, слово и т.д.) начинает сопровождаться сильной эмоциональной реакцией и напоминать банальную бытовую склоку с моральными обвинениями, плачем и т.д., которые почти всегда заканчиваются постприступным сном с чертами бессознательного состояния, так как астенизированную психику (вспомним, отек-ишемия ЦНС и т.д.) даже небольшой аффект быстро истощает. Характерно, что “обороняющейся стороне”, если это домашний конфликт, почти не возможно ничего объяснить или доказать – супруг(а) постоянно чувствует себя в чем-то виноватым, не понимая, что же все-таки он сделал, ведь буквально секунду назад все было нормально, а сейчас уже нужно “подавать корвалол” (через какое-то время он(а) аффективно “заражается” и тоже заболевает психосоматической патологией, и образуется патологическая аффективно-когнитивная и, позже, психосоматическая диада).

Такая аффективная взрывчатость и пароксизмальность психомоторных и вегето-висцеральных проявлений, порой, очень напоминает эпилепсию, и нередко таким больным и ставят подобный диагноз. Но отличия, даже на уровне клиники, между этими заболеваниями все же есть. Одно из них следующее: успокоить аффективно взорвавшегося человека становится возможным не уговорами-объяснениями, а короткими фразами-словами (“все хорошо”, “все-все-все, ухожу-ухожу” и т.п. – в каждой такой семье используются свои искупительные слова-коды), быстрым, полным и безоговорочным согласием со всеми предъявляемыми обвинениями, безмолвным приятным эмоциональным жестовым воздействием, причем малым, ритуальным (погладить, по-особому заглянуть в глаза, виновато улыбнуться, чмокнуть в щеку, приобнять и т.п.) или (пустыми и не в первый раз) обещаниями непременно выполнить то, о чем просят. Хорошо действует и, порой, почти моментально, валериана – это говорит о том, что важен сам факт приема препарата и появление чувства защиты и уверенности, что болезнь лекарством подавлена и все уже закончилось (на такой уверенности, назначая чудо-препараты, некоторые врачи “неплохо” зарабатывают в течение длительного времени, в том числе и путем создания так называемого “(психо)терапевтического культа”).

Для этих больных также весьма характерно следующее: в промежутках между аффективными атаками и в том, что не касается аффекта и его социально-средовых микроактиваторов (или соматических микротриггеров), это абсолютно нормальные спокойные люди с трезвым умом, так как дефект когнитирования и эмоционального реагирования у них не общий, а ситуационно-парциальный. Но стоит кому-то хотя бы чуть-чуть наступить на их аффективную “больную мозоль”, они буквально “заводятся с пол-оборота и на всю катушку”. Также во время обострения характерно, что, если с силой “наступить” на эту “мозоль” или затронуть какую-то другую, нейтральную для их аффекта, но в целом очень эмоциональную и важную для их жизни тему, то можно в ответ получить полное холодное безразличие. Нередко они как будто не слышат и не видят, в частности, нужды, страдания и болезни родных и близких, и складывается впечатление об их полных эгоистичности, равнодушии и душевной черствости (о другом механизме этих состояний будет сказано далее). Это обусловлено тем, что при аффекте все мысли больного полностью концентрируются на его истинных и мнимых болячках и проблемах, а на остальное просто не остается достаточного количества свободных ресурсов сознания.

Нарастающий дефект когнитирования проявляет себя и в том, что при появлении болезненной симптоматики, возникшей в результате (не осознаваемого больным) воздействия средового аффектогенного микротриггера, у человека появляется твердая уверенность, – и его ничем не переубедить, – что он опять заболел по какому-то другому поводу: не то поел, остудился, просто приболел и т.п. Такие пациенты всегда находят “своего” (вульгарно-)соматически ориентированного врача и живут с ним душа в душу, бесконечно леча разные телесные мелочи, – а их много, – разными “чудо-методами”, – и их тоже много. На стадии дефекта когнитирования достучаться до (“отекшего”) ума пациента практически невозможно, и те врачи, которые пытаются ему что-то объяснить и рассказать об истинных причинах заболевания, воспринимаются в штыки, как глупые, плохие и жестокие.

Параллельно фрагментации активирующей аффект картины-мозаики внешнесредовых факторов, происходит – из-за увеличения количества возбуждаемых от малого стимула нейронов – метаморфоз и размывание в головном мозге анатомических очертаний и самой аффективно-когнитивной (перво)структуры. В итоге, параллельно изменению аффективной клиники, как снежный ком, появляются все новые и новые псевдопричины аффекта: “без вины виноватые” луна, погода, микробы, вещи, газеты, ситуации, животные, люди, поступки. Появляются аффекты-реакции без конкретных поводов и адресата: “мы им покажем (кому? за что? что покажем?)” и т.д. Другое следствие увеличения числа нейронов, продуцентов-носителей аффективно-когнитивной структуры, и нарастающего искажения восприятия внешней среды и своего тела – это появление реконструированных воспоминаний, когда разрозненные нейтральные или положительные события, особенно далекого прошлого, искаженно-оскольчато вспоминаются или спонтанно всплывают в психике, в которой синтезируются-сшиваются (“белыми нитками”) и переживаются в возвышенно-положительном или отрицательном – в зависимости от настроения – (микро)когнитивно-(макро)аффективном ключе. Нередко эти воспоминания трактуются больным (а, порой, его родственниками, близкими и врачами) как истинная правда и подлинная причина его неудачной жизни, одиночества, страданий, болезни, симптома и т.п. Ясно, что попытка устранения такой псевдопричины (психо)терапевтическими методами больному и его здоровью ничего не даст, так как, во-первых, это не этиология его страдания-болезни, а выдумка, очередной продукт больного воображения; во-вторых, такой пациент всегда вспомнит-придумает еще что-нибудь. Из многочисленных обрывков-воспоминаний, как из мириадов звезд на небе, распаленное воображение и все более мифологизирующееся сознание постоянно фантазируют-строят болезни-созвездия и вспоминают-конструируют химеры-истории (qui vult decipi decipiatur – “если им хочется обмануться, они обманутся”). Разумеется, все это еще более усложняет не только клиническую картину психоэмоциональных и соматических нарушений, но и все более затрудняет поиск ее истинной анамнестической событийной подоплеки, особенно если страдающий субъект и раньше не отличался особым интеллектом.

Со временем, из-за развития состояния денервационной сверхчувствительности нейронов в более глубоких отделах мозга, человек начинает чувствовать себя плохо от воздействий, практически полностью не доходящих до сознания, – “заболело сердце, а от чего – не пойму”, “опять давление поднялось” и т.д. Уже не только когнитивная, но и аффективная часть аффективно-когнитивной структуры начинает “погружаться” в подсознание, в подкорково-стволовые и гипоталамо-диэнцефальные отделы мозга. Средовой патогенный стимул и аффект иногда настолько маскируются, что больной уже не мучается и не переживает, а наступает просто соматическая реакция. Пациент и врачи уверены, что имеют дело с чисто соматической патологией, говоря больному: “у тебя слабое сердце”, “береги грудь”, “не дай бог, тебе простудиться”, “посидел долго, вот и геморрой обострился” и т.п.

Иногда, за счет богатства, полиморфности и экспрессивности проявлений, аффект маскируется под генуинные или особо сложные клинические случаи какого-нибудь непрерывно рецидивирующего или пароксизмального полисистемного или полиорганного страдания. Или говорят, что, мол, область локализации патологии “богата нервными связями”, “рефлекторно высоковозбудима” и т.п. В неврологии, психиатрии, терапии и хирургии достаточно примеров таких острых и хронических этиологически неясных, терапевтически мало управляемых и прогностически неопределенных состояний. Такие проявления аффекта обычно проходят под масками смешанных вегетативных кризов, симптоматических артериальных гипертензий, кардио-церебральных или мигренеподобных пароксизмов, кардиалгий, люмбалгий, гипоталамических синдромов, нарушений функций щитовидной или поджелудочной железы, церебральных и спинальных арахноидитов, эписиндромов, последствий черепно-мозговой травмы, коллагенозов, вегето-сосудистых и нейроциркуляторных дистоний, вегетозов, простатитов, синдромов раздраженного кишечника, гастродуоденитов, гипертермического синдрома, неясных интоксикационных состояний, субсепсиса, различных колик, “острого живота” неясного генеза, порфирий, периодической болезни – этот список можно продолжить.

При погружении в подсознание аффекта-первопричины человек может эмоционально страдать от ситуационных внешнесредовых (микро)воздействий, которые, как причина обострения, практически полностью не осознаются: “стало тоскливо, а от чего – не знаю”, “плачу, не знаю, почему”, “вроде все хорошо, а на душе тошно”. Соответственно, полная соматизация первоаффекта – это его проявления только или преимущественно в виде телесных симптомов терапевтического или хирургического профиля.

Постепенно еще более расширяются и усложняются патоморфологические и патофизиологические проявления и клиническая нейросоматическая и социально-психологическая палитра болезни. Появляются почти постоянные болевые и другие ощущения, симптомы и жалобы в покое, причем нередко в покое еще хуже. Могут возникать ситуации, когда “везде больно, и ничего конкретно не болит”, “все у меня плохо, хотя вроде бы не от чего”, и, что человека беспокоит-мучает – совершенно не понятно. Врачи обращают внимание на то, что нередко при минимуме изменений, – порой, их буквально “кот наплакал” – человек предъявляет (и часто – “красиво” предъявляет) максимум жалоб. Его посылают к психиатру или психологу, которые ничего конкретного “своего” не находят: нет психической недееспособности, нет объективно трудной психологической ситуации, как бы просто “плохо живется” (“а кому сейчас хорошо”). Человека начинают морально “накачивать” врачи, друзья и родственники: “сколько можно”, “не ной”, “не бойся”, “пересиль свой страх”, “у тебя все в порядке”, “возьми себя в руки” и т.п. Но больному от этого легче не становится, он же ведь чувствует, что ему больно и плохо, – и это действительно так. Появляются мысли: “а вдруг я схожу с ума”, “а вдруг умру”, “а если уволят”, “куда пойду, если жена выгонит”, и т.п. Человек начинает психологически защищаться от “ничего не понимающего” окружения и впадать в агрессию, обижаться на людскую черствость или, наоборот, стесняться своей болезни и “прятать” жалобы от друзей, коллег и родственников, тайком самостоятельно лечиться, принимая различные “высокоэффективные” препараты и чудо-средства, о которых узнал из рекламы, от себе подобных бедолаг или вычитал в популярной литературе, тем самым, приближая роковой момент трагического “соматического прорыва” патологии. И виной всему этому – состояние денервационной сверхчувствительности нейронов, вызванное отеками, появление которых, в свою очередь, обусловлено повышенной сосудистой проницаемостью.

Косвенно о распространенности в человеческой популяции состояний денервационной сверхчувствительности в какой-то мере свидетельствует массовое, – фактически, пандемическое – злоупотребление анальгетиками и психотропными препаратами, и часто пособниками этого выступают врачи и провизоры, в итоге все больше увеличивая выраженность и распространенность боли, тревоги, тоски и страха. Характерно, что злоупотребление этими препаратами приняло особенно большой размах в развитых странах.

Повторимся, нередко на таких больных возводят напраслину, обвиняя их даже в симуляции. Но если можно по желанию заболеть, допустим, воспалением легких, просидев долгое время в проруби, то произвольно заболеть психосоматической болезнью, вызвав у себя ее симптомы, практически невозможно. Длительное статическое напряжение группы мышц – процесс, не контролируемый сознанием; кто не верит, пусть попробует сжать хотя бы кулак и посмотрит, насколько его хватит (максимум, на две-три минуты). И волевым усилием создать позный паттерн мышечного напряжения с интенсивностью и длительностью, достаточными для появления альтерационных отверстий в сосудистой стенке, периваскулярных отеков, перераспределения крови и т.д., и, следовательно, произвольно вызвать у себя развитие психосоматического заболевания, практически невозможно. Это же относится и к попытке произвольно и длительно злиться или бояться там, где не страшно. Кто не верит, пусть попробует длительно “подуться” на нейтрального человека, который ничего плохого не сделал. Поэтому патогенную аффективно-когнитивную структуру тоже невозможно сформировать произвольно. То же самое можно сказать и о нейтральной внешнесредовой ситуации – устанешь, как говорится, ее перцептировать, а патогенного Образа в сознании так и не сформируется. И попытки некоторых врачей, психологов и психотерапевтов обвинить психосоматических больных в том, что они, мол, болеют по своей вине, аморальны и абсолютно беспочвенны. Но нежелание лечиться и исправлять допущенные, пусть и не сознательно, в жизни ошибки – это совсем другое дело.

Беда в том, что при психосоматической патологии внедрение в психику патогенного внешнесредового Символа (и формирование последствий ментальной ошибки и сделанного на ее основе неверного жизненного выбора) происходит незаметно для сознания и помимо воли человека, и в этом плане патогенный Символ можно сравнить с микробом. Соответственно, формирование патологической аффективно-когнитивной структуры, высокочувствительной к малым перцептивным и проприовисцероцептивным стимулам, тоже начинается исподволь.

На ранних стадиях отека нервной ткани, когда порог реагирования нейронов на стимул еще только нарастает, человек, повторимся, еще не ощущает морального, психоневрологического и телесного вреда от патогенной внешней ситуации – как, впрочем, и самой патогенности этой ситуации. Ему все нипочем, он буквально “лезет на рожон”, не понимая, порой, вместе с окружающими, что вредит сам себе, – вот бы “задний ум”, которым мы все умны, поместить “вперед”.

Но при резком последующем снижении порога реагирования паттерна нейронов, продуцентов-носителей аффективно-когнитивной структуры, ситуация кардинально меняется. Человек начинает патологически реагировать на (сверх)малые, по силе – гомеопатические, внешнесредовые воздействия, как на те, которые способствовали формированию имеющейся у него психосоматической патологии, так и на те, которые раньше он переносил хорошо и “в больших дозах”. Порой, ему бывает достаточно на что-то глянуть, что-то услышать, и сразу активируется высокочувствительная патологическая аффективно-когнитивная структура, нарастает позное мышечное напряжение, вторично активируются периферические соматовисцеральные триггеры, и проприовисцероцептивно возвратно еще более возбуждаются сверхчувствительные нейроны церебральной аффектогенной популяции. И тогда человек ощущает сильную боль в кости, суставе, сухожилии или мышце, сердцебиение, головокружение, то есть из-за какого-то там пустяка, а то и просто безо всякого видимого внешнего и внутреннего повода у него появляются неприятные и нередко мучительные аффективно окрашенные симптомы.

Сильные боли от малого воздействия активируют сильный страх, который постепенно начинает диффундировать по психике. Боль↔аффект↔страх – характерная взаимосвязанная, взаимозависимая и взаимодетерминированная триада психосоматической патологии. При актуализации аффекта, – как на уровне ЦНС, так и на уровне телесных симптомов, – человек может бояться звонка в дверь, случайного взгляда, открытой форточки, сквозняка, так как от этих и им подобных малых факторов он действительно еще больше физически заболевает и эмоционально страдает. Он начинает навязчиво думать: “а что будет со мной от более сильного воздействия?” – и тогда начинаются множественные жизненные самоограничения, социально-психологические само-изоляция, само-депривация и само-инвалидизация. У некоторых таких людей вся их жизнь – и жизнь их библейских “ближних” – пропитывается болью и страхом (есть еще такой специфический маркер аффекта, как страх боли), они становятся пленниками своей – ими же порожденной! – болезни и узниками своего больного тела – (не)Себя-(не)своего больного тела. И это, подчеркнем, – настоящие, а не выдуманные страдания, даже если при клинических осмотрах и параклинических обследованиях, – порой, “углубленных” и много-многочисленных – “ничего такого” и “ничего серьезного” не находят.

Действие аффекта и вызываемого им мышечного напряжения мощно усиливается и пролонгируется нарастающим общим и/или ситуационным дефектом когнитирования – непродуктивным раздумьем, тем, что человек (а также родственники, друзья и нередко врачи) не знает, что нужно делать. Дефект когнитирования может быть вызван объективной сложностью ситуации, но чаще всего он обусловлен прогрессирующими неумением думать, анализировать, интеллектуальной пассивностью, тем, что никто никогда не учил самостоятельно принимать решения и уметь выбираться из жизненно трудных ситуаций. Либо человек надеется на русское “авось” или думает, что это “моя судьба”, “моя доля”, что “все так живут и мучаются”. Менегетти абсолютно правильно выделяет событийную последовательность лень→страх как важный механизм возникновения и прогрессирования психосоматической патологии.

Таким образом, затянувшееся непродуктивное и аффективно окрашенное, – точнее, аффективно “отравленное” – раздумье, и часто на уровне простого вопроса – “русского вопроса”: “кто виноват, что мне плохо”, являющееся причиной отсутствия конструктивной реакции на патогенную ситуацию, способствует тому, что эта ситуация через механизмы, описанные выше, запечатлевается в “Я”-мозге и телесно воплощается.

Представляется, что состояние денервационной сверхчувствительности ансамбля нейронов, носителей патологической аффективно-когнитивной структуры ответственно за то, что при лечении психосоматической патологии наблюдается эффект от ряда препаратов, снадобий, гомеопатических средств, иглорефлексотерапии и других методов так называемой “традиционной медицины”. Причем нередко этот эффект только клинический, – точнее даже, аффективный, – и его не удается ни подтвердить, ни опровергнуть никакими параклиническими объективными методами аппаратного обследования, биохимическими анализами и т.п. В “обычной” медицине для таких случаев существует понятие “плацебо-эффект”, потому что, кроме как улучшением самочувствия больного, которому приходится верить на слово (врачи – не прокуроры), этот эффект – эффект-аффект – больше ничем себя не проявляет. Кратковременные позитивные сдвиги – по типу “всплеска” – некоторых параметров и показателей, фиксируемые функционально-диагностическими методами (в “традиционной медицине” нередко это способы диагностики, либо некорректно, вне контекста применяемые, либо не принятые официальной медициной, типа метода Фоля, иридодиагностики и т.п.) и при биохимических анализах, – не в счет. Конечно, еще со студенческой скамьи мы все прекрасно помним, что “больному должно становиться лучше даже от одного общения с врачом”, – но не ценой обоюдного самообмана, а то и прямого обмана врачом доверившегося ему больного человека.

Особенностью таких “традиционных” методов лечения и оздоровления – этих темных прозрений необразованного (коммерчески-)эмпирического разума, применяемых часто в виде ненаучных “винегретных” схем, является воздействие “на копейку”, а претензий на (плацебо-)эффект – и на оплату! – “на миллион”. При этом клинически, как правило, можно обнаружить только типичный психовегетативный и ажиотажно-двигательный симптомокомплекс, характерный для проявлений бурной радости по поводу имеющегося маленького улучшения, и “комплекс оживления” перед очередным сеансом чудо-воздействия. При непредвзятом клиническом анализе таких случаев быстро становится ясно, что речь идет, в основном, об улучшении эмоционального статуса в виде временного уменьшения или исчезновения (чувства) боли и различных неприятных психовегетативных, кожных, мышечно-тонических и костно-суставных ощущений. Порой, состояние пациента (и специалиста!) напоминает легкую гипоманию, которая в конце лечения, когда становится ясно, что обещанного и вожделенного чудо-выздоровления так и не наступило, сменяется (у специалиста тоже) субдепрессией, – речь в таких случаях можно вести о синхронных аффективных колебаниях в (патологической) психологической, – точнее, (духовно-)психосоматической – диаде “специалист↔пациент”.

Как правило, после проведения такой терапии, нередко именуемой адептами традиционной медицины “этиопатогенетической”, самочувствие улучшается значительно, но ненадолго, и прослеживается отчетливая клиническая закономерность: чем сильнее эффект, тем он кратковременнее. Такая особенность действия этих методов – бурный, но кратковременный эффект – подчас обусловлена тем, что при улучшении самочувствия больной, чувствуя (ложный) прилив энергии, еще сильнее “влезает” в патогенную внешнюю ситуацию или перестает от нее психологически защищаться и тушить аффективный “пожар” силой воли или избеганием определенных людей, мест и поступков. А может и, наоборот, полезть на рожон, начать “качать права” и “выяснять отношения”. В итоге нарастают сила аффекта, интенсивность позного мышечного напряжения и увеличивается “давление” патогенеза на ЦНС и сомато-висцеральную сферу. И, когда улучшение проходит, человеку становится еще хуже, он “из рая вновь попадает в ад” и начинает …упорно искать новую панацею.

Чтобы у читателя не создалось впечатление о моем негативном отношении к “традиционной медицине”, стоит добавить, что, как правило, психосоматические больные, – а именно они составляют основной костяк пациентов, которые, приобретая психологическую или даже морально- и духовно-психосоматическую зависимость, постоянно посещают массажистов, остеопатов, хиропрактов, мануальных терапевтов, гомеопатов, апитерапевтов, травников, иглорефлексотерапевтов, целителей, и т.п., – перед тем, как попасть к этим специалистам, неоднократно – и в итоге безо всякой пользы для себя и своего здоровья – обращались к терапевтам, кардиологам, гастроэнтерологам, хирургам, психиатрам, невропатологам, гинекологам и т.п., проходили у них различное бесполезное лечение, нередко тоже с кратковременным (плацебо-)эффектом, – и все потому, что сохранялось персистирование аффекта из-за постоянного воздействия на человека личностно патогенной внешней ситуации-среды и/или ее подсознательного внутреннего переживания. Исходя из задач данной работы, подробно развивать эту тему я не буду и только добавлю, что при симптоматическом улучшении состояния, даже весьма выраженном, независимо от того, каким методом оно достигнуто, аффект и позное мышечное напряжение продолжают свою невидимую больному (и лечащему специалисту) работу по разрушению организма. Именно поэтому после кратковременного улучшения морально-психического состояния неизбежно наступает обострение, и по организму, подобно натянутой и резко отпущенной эластичной резиновой ленте, наносится сильный аффективно-внешнесредовой (…→морально→)психосоматический удар.

Можно думать, что значительная распространенность плацебо-эффекта в “обычной” и “традиционной” медицинах (в “обычной” медицине эта проблема не замалчивается, и по ней, как и по проблемам осложнений лекарственной терапии и ятрогений в целом, ведется широкая полемика, о которой в “традиционной” медицине что-то не слышно) косвенно свидетельствует о широкой распространенности в популяции состояний денервационной сверхчувствительности, являющихся маркером аффекта и основной особенностью функционирования участков нервной системы при психосоматической патологии. Это свидетельствует о неизученности данной проблемы и терапевтической “брошенности” этого контингента больных.

По ходу изложения коротко отметим, что при лечении психосоматической патологии необходим особый подход, обусловленный уникальным этиопатогенезом этих заболеваний. Представляется, что один из главных принципов лечения – это образование в ЦНС новой – позитивной – аффективно-когнитивной структуры (“клин клином вышибают”). Для этого, в первую очередь, необходимо провести (психо)анализ жизненной ситуации субъекта и (с его добровольного согласия) вычленить аффектогенные средовые факторы, по крайней мере, максимально большое их количество, – и его моральное (со)участие в появлении этих факторов. Как пишет Менегетти, “необходимо морально пригвоздить больного настолько, насколько это возможно”. Это, конечно, является нелегкой задачей. Затем (в идеале) нужно так сменить перцептируемую внешнюю среду – иногда всю, иногда только какие-то детали, чтобы новообразованная аффективно-когнитивная структура ничем не напоминала о прошлом (чтобы не было микротриггерной реактивации “старого” патогенного аффекта), благотворно действовала на состояние духа, мышление и эмоциональную сферу и вызывала мышечную релаксацию. В частности, смена социально-психологической среды в сочетании с каким-нибудь чудо-средством (радоновые ванны, грязи, панты и т. п.) – основа эффективности санаторно-курортного лечения.

Очевидно, положительное влияние такой внешней среды скажется не сразу, а только через какое-то время – нужна определенная временнàя экспозиция для закрепления в психике позитивного аффекта и его импритинга-запоминания нервной системой и телом. После того, как прекратится активация патогенного аффекта, исчезнет поза, тело расслабится, постепенно закроются локусы альтерации сосудистой стенки и нормализуется сосудистая проницаемость. Затем повысятся болевые и другие перцептивные и проприовисцероцептивные пороги, “успокоятся” психика и вегетатика, расширится, за счет уменьшения боли и мышечного напряжения, локомоторный репертуар. Человек вновь станет когнитивно дееспособен, и наступит время для вдумчивого анализа и исправления ситуационных просчетов и жизненных ошибок. Необходимо педагогически начать формировать привычку к действию в трудных, когнитивно сложных и эмоционально насыщенных ситуациях – “во всем нужна сноровка, закалка, тренировка”.

Для укрепления психосоматического здоровья полезны разнообразные танцы, подвижные игры, спортивные и физические упражнения – осуществление принципа …мысль↔эмоция↔действие↔результат… Все виды кинезиотерапии (лечения движением) принципиально важно проводить при расслабленном теле, а для этого аффект должен быть усыплен, чтобы не активировать позу. Смена (перцептируемой) внешней среды должна сочетаться с отвлечением ума и сердца, чтобы в голову не лезли грустные мысли – специфические и неспецифические провокаторы аффекта и позы. При возбуждении психики и телесном противодействии любые танцы-упражнения на пользу не пойдут. Для лечения, выздоровления и укрепления здоровья необходимы “холодный разум и горячее сердце”, а у психосоматических больных (и нередко – их врачей) все наоборот: горячий разум и холодное сердце.

Такое духовное и психо-телесное воспитание применялось пифагорейцами и в просуществовавшей тысячу лет (!) платоновской академии, а сейчас успешно возрождается, в частности, на “резиденсах” Антонио Менегетти.

Телесная двигательная активность, конечно, полезна и неспецифически препятствует формированию стойкой позы, но если сохраняется персистирование в сознании – Образа, а в психике – аффекта, то они вновь вызовут образование позного мышечного напряжения. Типичный пример такого непродуктивного бегства от самого себя, подобно белке в колесе, – робоголизм. Характерно, что таким людям становится морально и физически плохо по праздничным и выходным дням и в периоды вынужденного безделья – так называемые “болезни выходного дня”.

Для профилактики избыточного воплощения внешней среды в психосоматическую сферу также полезно периодически менять место проживания, работу, среду общения, путешествовать и т.п. Но особенностью психосоматических больных является то, что они не могут, не хотят или боятся покинуть свою “платоновскую пещеру”.

Представляется, что (психо)фармакотерапия не может являться ни этиологической, ни патогенетической терапией заболеваний психосоматического круга. Кроме психологического привыкания, утраты эффективности и риска развития побочных эффектов, постоянный прием лекарственных препаратов или, по выражению Менегетти, “таблеточный менталитет” – признак лености, отсутствия истинной потребности в выздоровлении и рабской осознанной или неосознанной зависимости человека от сковавшей его ситуации. Разумеется, это утверждение приложимо только к пациентам, информированным об истинных причинах своего заболевания и способах действительного выздоровления, но выбравших фармакологический путь облегчения своих страданий.

К сожалению, многие врачи, – когда-то “заразившись” от больных, – сами являются носителями патогенного аффекта (моральный и психоэмоциональный статус врачей и медицинских работников – это актуальная проблема), причем аффективно “заразными” для пациентов (подробнее об аффективном заражении – в соотв. главе). Современные больницы и поликлиники – это рассадники аффекта и психосоматической патологии (госпитализм, поликлинизм), где человека пугают: “смотри, не простынь”, “не напрягайся”, “не переживай”, “больше отдыхай”, “а ты знаешь, что у тебя может быть рак (инфаркт и т.п.)”. Но никто из врачей и медработников – и вообще в массовом порядке нигде и никто (отдельные исключения – не в счет) – не учит тому, как мобилизовать себя, свою волю, обнаружить, честно признать и самостоятельно исправить свои заблуждения и ошибки и тем самым – укрепить здоровье и победить болезнь.

И несколько слов о популярной ныне вазоактивной и противоотечной терапии. При улучшении работы нервной системы, (иногда) вызываемом этими препаратами, и ликвидации в чем-то спасительного для страдающей психики отека, резко повышается восприимчивость личности к психотравмирующему воздействию внешней среды, еще сильнее ранящему душу и сердце. Это только усиливает аффект, в итоге способствуя еще большему ухудшению морального и психосоматического состояния больного человека.

Итак, церебральная основа психосоматической патологии – это хроническое возбуждение определенного корково-подкоркового ансамбля нейронов. На уровне “Я”-мозга этот ансамбль является продуцентом-носителем и основой персистирования патогенной аффективно-когнитивной структуры, которая является отображением в психике принципиально значимой для жизни человека внешней ситуации, в которой необходимо сделать верный моральный выбор. И пока эта причина-ситуация не разрешится – спонтанно или при активном участии субъекта, – не исчезнет патологическая аффективно-когнитивная структура, и ею будет постоянно генерироваться психосоматическая патология.

***