ПСИХОТЕРАПИЯ И САМОСОЗНАНИЕ - Самосознание личности - Столин В.В.

Психотерапия  (т. е. психологиче­ское лечение) в медицинском значении этого терми­на—это «теория и практика использования психи­ческих средств с лечебной целью» [105, 5]. Психоте­рапия также подразумевает, что не только воздейст­вие является психологическим по своей природе, но и то, на что воздействует психотерапевт, также относится к психической сфере больного — это его воображение, воля, мышление, эмоции.

Психотерапия в соматической клинике и клинике психозов содержит эти два психологических момен­та — психическое воздействие и психические процес­сы, на которые воздействуют, причины же наруше­ний в психическом состоянии лежат в соматических заболеваниях, соответственно и психотерапия игра­ет лишь служебную, вспомогательную роль. Психо­терапия в клинике неврозов подразумевает уже тре­тий психологический момент—конечные причины нарушений также оказываются вне биологических, организмических связей, но относятся скорее к свя­зям психологического характера, хотя и следствия этих причин — симптомы — могут иметь и телесную. выраженность. Современное значение термина «пси­хотерапия» оказывается, однако, еще более психо-логизированным. К трем психологическим реалиям добавляется четвертая—уже сам симптом оказыва­ется не медицинским по своему характеру.

Формулируются требования необходимости выхо­да психотерапии за рамки клиники и обращения «к разнообразным социальным ситуациям», происхо­дящим в «гуще жизни», в семье, на производстве» [105]. При этом имеются в виду такие субклиниче­ские аномалии, как «отдельные астено-невротические реакции», начинающийся алкоголизм, «истерический стиль реагирования», «душевная выхолощенность», «жестокость», «неуживчивость на работе и в семье» [105, 9]. В этом значении, включающем все четыре указанных психологических момента, т. е. (1) целе­направленное психологическое воздействие, основан­ное на природе социального взаимодействия [192] (на природе человеческого общения); (2) психиче­ские процессы или состояния, на которые направлено это воздействие; (3) психологические причины, при­ведшие к возникновению (4) симптомов немедицин­ского характера, т. е. нарушений в социальном по­ведении, взаимоотношениях, развитии личности,— в этом значении психотерапия оказывается всецело психологическим делом.

В таком понимании психотерапия сближается с другими формами целенаправленного психологиче­ского воздействия, такими, как психологическое кон­сультирование, воспитание, обучение. В современной западной литературе консультирование и психотера­пия часто употребляются синонимично, одновремен­но с этим в психотерапию включают и техники, ос­нованные исключительно на обучении или переобу­чении. Психотерапию, содержащую все четыре ука­занных момента, мы предложили называть невра­чебной, или немедицинской [123]. Неврачебная пси­хотерапия оказывается наиболее общим и наиболее психологическим вариантом терапии, психотерапия неврозов предполагает, что, по крайней мере, неко­торые симптомы имеют не психологический, но ор-ганизмический, телесный характер, психотерапия соматических больных и больных психозами предпо­лагает, что причины, по крайней мере отчасти, ле­жат в соматических нарушениях.

Психологическое консультирование в таком слу­чае оказывается ослабленным видом психотерапии, ориентированным на частные, ситуативные проблемы и трудности в деятельности и развитии человека, за которыми, впрочем, проступают более общие психо­логические причины.

Хотя и различные по своему объекту виды пси­хотерапии имеют много общего в средствах, формах, методах проведения, в дальнейшем мы будем иметь

в виду лишь наиболее психологические виды, так называемую психотерапию неврозов и психотерапию и консультирование здоровых с медицинской точки зрения людей.

В современной психотерапии существует множе­ство различных школ, направлений, техник воздейст­вия. Многие из них оказываются эффективными в устранении одних и тех же психических нарушений, нарушений в развитии, поведении или взаимоотноше­ниях человека. Одновременно с этим неудачным мо­жет оказаться применение даже самой совершенной техники. Этот факт заставляет предполагать, что су­ществует некоторый неспецифический терапевтиче­ский фактор, который присущ самым разным психо­терапевтическим техникам и который проявляется в каких-то ситуациях. «Поскольку психиатры,— пишет Т. Шибутани,— принадлежащие к различным шко­лам, достигают примерно одинаковых успехов, можно сделать вывод, что методики, основанные на разных доктринах, не оказывают значительного влияния на выздоравливание» [140, 435]. Какова же природа этого неспецифического воздействия? Можно пред­полагать, что эффективность психотерапии зависит прежде всего от индивидуальности психотерапевта. Другое предположение—эффективность психотера­пии кроется в особом характере отношений, склады­вающихся между психотерапевтом и пациентом (кли­ентом). И наконец, можно предполагать, что причи­ны эффективности кроются в индивидуальных харак­теристиках самих пациентов: некоторые из них по своим индивидуальным характеристикам способны к изменению и развитию и им достаточно любого внеш­него «толчка» в направлении этого развития, а дру­гие не способны к такому развитию.

Каждое из объяснений охватывает некоторый су­щественный момент в выявлении причин эффективно­сти психотерапевтического процесса, и все же любое из этих объяснений само по себе недостаточно.

Точка зрения, которую мы высказывали ранее [123; 124] и намерены развить на страницах этой кни­ги, состоит в том, что неспецифическая эффектив­ность различных психотерапевтических техник объ­ясняется особым сочетанием всех трех указанных факторов, причем сочетанием, которое -никак не сво­дится к их механической суммации по принципу эф­фективность = идеальный психотерапевт+универсаль-но-оптимальный терапевтический контакт+особо по­датливый пациент. Эта точка зрения состоит в том, что неспецифический терапевтический эффект будет проявляться в той мере, в какой психотерапевтиче­ский процесс укрепляет или достраивает структуры самосознания и тем самым активизирует и оптимизи­рует его работу. Продолжением этого тезиса являет­ся то утверждение, что всякая психотерапевтическая техника, достигающая позитивного результата, неиз­бежно направлена помимо любых других целей и на усиление самосознания .клиента. Соответственно те­рапевтический эффект—в конкретном случае взаимо­действия пациента и терапевта — будет зависеть от того, насколько избранный метод (при данных осо­бенностях индивидуальностей пациента и терапевта и данной специфике подлежащей терапии проблемы) соответствует задаче усиления активности самосозна­ния пациента. Эта точка зрения имеет, естественно, своих исторических предшественников. В 1921 г. Э. Джонс предложил классификацию психотерапев­тических методов лечения неврозов, базирующуюся на «критерии самодеятельности». Этот критерий «основывается на степени той активности, которую удается вызвать у пациента с целью получить его со­действие в задаче самостоятельного' изменения им своего психического состояния» [35, 45]. Это стремле­ние, пишет далее Э. Джонс, которое не является чуж­дым ни одному психотерапевтическому методу, не во всех методах, однако, выступает с одинаковой отчет­ливостью на передний план. Даже самый прогресс психотерапии как науки Э. Джонс связывает с выяв­лением значения этой самодеятельности, с перемеще­нием акцента с «личного влияния» врача на самоде­ятельность больного.

Э. Джонс выделил три большие группы методов. Методы, основанные на внушении, куда входит гип­ноз, внушение наяву, во сне, убеждение (рациональ­ная психотерапия), воспитание воли и отвлечение от болезненных^ симптомов, обладают максимальной ак­тивностью врача и минимальной самодеятельностью больного. Психоанализ, напротив, вызывает макси­мальную самодеятельность больного. Промежуточное

полажение занимают так называемые методы пере­воспитания.

За прошедшие более чем шестьдесят лет с момен­та публикации книги Э. Джонса появилось так много различных психотерапевтических методов, что сегод­ня, пожалуй, было бы труднее выстроить их в ряду по «критерию самодеятельности», чем во времена Э. Джонса.

Отметим, что отечественную психотерапию харак­теризует сознательное стремление к включению лич­ности больного, его сознания и самосознания в про­цесс лечения. «Ведущее значение в отечественной психотерапии придается побуждению больного к ак­тивному, сознательному соучастию в борьбе защит­ных сил организма против патологических факто-роа» [42, 67]. В той или иной степени эти цели психо­терапии эксплицированы в работах В. Н. Мясищева, С. И. Консторума, М. М. Кабанова, И. Е. Вольперта, В. Е. Рожнова, Ф. В. Бассина, В. К. Мягер, А. И. Захарова и др.

Направленность психотерапевтических усилий на укрепление сознания и самосознания пациента харак­теризует и современные зарубежные психотерапевти­ческие направления, хотя и эта направленность не всегда явно эксплицирована. Однако даже беглого взгляда на существующие в современной психотера­пии школы и направления достаточно, чтобы убе­диться, что их классификация, основанная на степе­ни использования потенциальной мощности челове­ческого самосознания, вполне возможна. При этом отметим, что чем в большей степени психотерапевти­ческая система апеллирует к собственной активности самосознания клиента, тем в меньшей мере струк­турирован, «технизирован» сам процесс психотера­пии, тем в большей мере он превращается из про­фессионального ремесла в искусство общения.

Так, в цели психотерапии «гуманистического» на­правления (Л. Бинсвангер, В. Франкл, А. Маслоу, Дж. Бугенталь, К. Роджерс) входит оказание помощи пациенту в поиске смысла жизни и самого себя, до­стижении самоидентичности (аутентичности, генуин-ности), обретении способности к выбору и ответствен­ности. «Основная задача психологического воздейст­вия как это представляют сторонники «гуманистиче­ской психологии»,—отмечает Л. А. Петровская,— это оказание помощи личности в достижении аутен­тичного существования. Наиболее существенным на этом 'пути оказывается расширение самосознания, то есть сферы осознания самого себя» [99, 22]. При этом психотерапевт отказывается от каких бы то ни было манипуляций пациентом и его сознанием; глубокое че­ловеческое общение и личность психотерапевта ока­зываются основными «средствами», помогающими па­циенту осознать самого себя, смысл своей жизни, своих поступков. Можно сказать, что психотерапевты этой ориентации стремятся-усилить высший личност­ный уровень самосознания. Психоанализ и родствен­ные ему направления исходят из совсем иной модели человека, методологические и идеологические основа­ния которой подвергнуты в марксистской литературе обстоятельной критике [54; 69; 70]. Однако и в пси­хоанализе, как психотерапевтической системе, факти­чески реализуется цель усиления личностного уровня самосознания. Если гуманистическая психотерапия в основном апеллирует к настоящему и будущему чело­века, то психоанализ—к его прошлому, но в целях освобождения от этого прошлого. Переводя неосозна­ваемые импульсы, коренящиеся в специфических ус­ловиях развития человека, в сознание, субъект дости­гает контроля над ними, т. е. большей власти над самим собой, уверенности в себе. В терминологии 3. Фрейда, Эго должно занять место Ид [1S4], т. е. бессознательные импульсы должны быть ограничены сознательным контролем. Знаменательно, что хотя и понятия, в которых до сознания субъекта доводятся его собственные неосознаваемые переживания, неосоз­наваемые причины затруднений или психических травм, были подвергнуты критике не только против­никами, но и сторонниками и продолжателями Фрей­да, сам психотерапевтический принцип овладения соб­ственной психикой путем анализа генезиса тех или иных симптомов, болезненных проявлений, реакций и т. п. явно оказался продуктивным и вышел за рам­ки фрейдизма — достаточно вспомнить основные по­ложения психотерапии, развитой в рамках патогене­тической концепции В. Н. Мясищева [90].

При этом если в гуманистической психотерапии в общем предполагается равенство личностей психотерапевта и, клиента в процессе общения, а также фак­тически и самостоятельность пациента в открытии самого себя, то психоанализ предполагает домини­рующую роль психотерапевта, который с помощью интерпретации продвигает самосознание пациента. Впоследствии, в частности в работах К- Хорни, не только переносится акцент на социальные детерминан­ты внутренних конфликтов, но и придается большее значение процессу самосознания пациента; самоана­лиз во многом занимает место психоанализа [181].

Гуманистическое и психоаналитическое направле­ния в психотерапии сближаются и еще в одном пунк­те. Фактически представители обоих направлений опираются на одни и те же закономерности диадиче-ческого общения, проявляющиеся в психотерапевти­ческом контакте. Психоанализ описывает существен­ные моменты этого процесса общения в терминах со­противления, перенесения и контрперенесения [195].

Так, например, психоаналитически перенесение (трансференция) означает процесс бессознательного распространения установок клиента, сформированных ранее в отношении к каким-то значимым личностям, на психотерапевта. Как правило, .рассматривается бес­сознательное отождествление консультанта .с кем-то из родителей или с сексуальным партнером. В экзис­тенциальной психотерапии подчеркивается, что за пе­ренесением лежит скорее общая незрелость опыта, в результате которой одним и тем же способом вос­принимаются и родители, и супруг, и психотерапевт. В современных 'пособиях, написанных практикующими психотерапевтами и консультантами, отнюдь не сто­ящими на позициях психоанализа, также' использу­ются эти понятия [158]. Это объясняется прежде все­го тем, что они действительно отражают существен­ные моменты в процессе терапевтического общения:

а) возникновение первоначального контакта, основан­ного на доверии к консультанту (психотерапевту) и симпатии к клиенту; б) развитие и углубление этого контакта, основанное на формировании (или перено­се) таких чувств у клиента к терапевту, которые не выводимы только из того, что один человек ищет по­мощи, а другой 'пытается ее оказать, т. е. не выводи­мы из объективно существующих отношений и специ­фических качеств .терапевта; .в) возникновение ответ­ных чувств у психотерапевта (позитивных или нега­тивных), свидетельствующих о гораздо большем зна­чении клиента для психотерапевта, чем этого требует его психотерапевтическая роль; г) сопротивление про­цессу психотерапии со стороны клиента, состоящее в бессознательном нежелании касаться важных для него проблем и осуществляемое различными спосо­бами. И психоанализ, и гуманистическая психотера­пия, и многие другие направления так или иначе ис­пользуют или учитывают эти реальные моменты пси­хотерапевтического общения.

Следуя дальше в порядке убывания потенциаль­ной активности самосознания пациента"и нарастания структурированности самого психотерапевтического процесса, можно выделить методы групповой психо­терапии. Показательны в этом плане концепция и опыт психотерапии К. Роджерса.

В своих теоретических воззрениях К. Роджерс близко примыкает к гуманистическому направлению в психологии и психотерапии. Для него, как и для многих других авторов этого направления, основной целью психотерапии является достижение такого из­менения самосознания клиента, при котором послед­ний достигает более полного понимания и принятия самого себя (в терминологии Роджерса, конгруэнт­ности «Я» опыту), большей ответственности за свою жизнь и свои поступки. Во многом сходится К. Род­жерс с другими психологами этого направления и в понимании характера психотерапевтического контак­та. Так, согласно К. Роджерсу, небходимыми и до­статочными условиями эффективности действий пси­хотерапевта являются его установки на вчувствование в переживания клиента (эмпатия), теплое, принимаю­щее отношение к нему и на аутентичное поведение в отношении к клиенту (стремление быть самим со­бой в процессе психотерапии) [220]. Роджерс, одна­ко, внес новый мощный фактор в терапевтический процесс, отличающий его школу от других направле­ний гуманистической психологии. Этот фактор — ис­пользование закономерностей общения группы лю­дей, не связанных общей предметной задачей. По су­ти дела Роджерс открыл и впервые подробно описал эти закономерности, хотя и не создал их полного на­учного объяснения.

Водной из своих монографий К. Роджерс описы-

^ вает основные.этапы и содержательные моменты груп­пового общения [22]. Эти моменты и этапы группово­го общения описаны применительно к группам встреч, включающим в целом здоровых людей, в основном с проблемами одиночества, неспособностью к глубо­ким чувствам и т. п. При этом собственный тарапевтический стиль Роджерса, судя по его же описаниям, отличается принятием, внимательностью, вдумчиво­стью, отсутствием или малым включением специаль­ных вспомогательных приемов. Однако проведение групп другими терапевтами с другим составом участ­ников и большим объемом включения вопомогательных техник выявило существенную универсальность выделенных К. Роджерсом моментов группового про­цесса. Наш собственный опыт участия и руководства . группами с различным составом (.'пациенты клиники неврозов, клиенты психологической консультации, студенты), равно как и опыт коллег по консульта­тивной работе, также убеждает нас в универсальности многих из 'выделенных К. Роджерсом моментов груп­пового общения.

Возникает впечатление, что поверхностная вежли­вость спонтанно и закономерно сменяется поверхност­ными рассказами.о прошлом «бывалых людей», кото­рые тем самым начинают занимать .ведущее поло­жение в группе и навязывать ей себя, что препятству­ет самовыражению других участников в настоящий момент, но совершенно необходимо, так как «запус­кает» возникающее «здесь и теперь» раздражение злоупотреблением внимания группы. Это раздражение проявляется в агрессии на говорящего, а чаще—на ведущего за то, что он плохо руководит группой, и эта агрессия тем закономернее, чем менее директивной является позиция «фасилитатора». Если же ведущий играет более активную роль, то агрессия на него воз­никает вследствие этой активности — как реакция на попытку доминирования. Отсутствие ответной аг­рессии со стороны ведущего приводит к тому, что кто-то берет на себя его «защиту». Последнее усиливает момент «здесь и теперь» и содействует выражению своих чувств. Все вместе приводит к большему ощу­щению безопасности и выявлению того факта, что воз­можно как альтруистическое, так и агрессивное по­ведение и никаких «страшных» последствий послед­нее не принесет. Увеличение безопасности приводит к попыткам «снятия масок», желанию проверить эту безопасность и раскрыться, а также к требованию «раскрытия» от другого, так как другой, если он одновременно не откровенен, начинает воспринимать­ся как пугающий. Раскрытие касается прежде всего впечатлений, .возникающих непосредственно в группе, т. е. касается чувств в адрес и оценок других людей, что, в свою очередь, накаляет атмосферу, делает ее рискованно-привлекательной. Оценки и мнения в соб­ственный адрес могут оказаться новыми и неожидан­ными, так как делаются мало знающими тебя людь­ми, никак с тобой в реальной жизни не связанными, и на основе здесь же совершаемых поступков. В то же время эти оценки, выражение симпатии и анти­патии приводят к усилению конфронтации, возникно­вению отношений за пределами группового процесса, усилению интереса и доверия к самому групповому процессу.

Эти этапы группового процесса и его логика пред­ставляются более или менее универсальными. По на­шим наблюдениям, события в процессе общения чле­нов конкретной группы разворачиваются подобно опи­санным в той мере, в какой соблюдаются следующие условия. 1. Люди собраны вместе в замкнутом прост­ранстве. 2. У них нет достаточно эксплицированной общей деловой цели, даже совместного занятия. 3. Они не могут уклониться от общения (по крайней мере, на начальном этапе—расположение участников группы по кругу лицом к лицу). 4. В группе отсутствует зара­нее заданная иерархическая структура, в частности структура лидерства. 5. Другие не знают или не хо­тят знать социальный статус каждого из участников, что создает каждому невозможность психологически опираться на этот статус. 6. Никто заранее не знает в достаточной мере индивидуальных особенностей друг друга.  7. Каждый обладает возможностью никогда после группы не видеть другого и не зависит от него. 8. В группе есть человек (ведущий), который имеет хотя бы некоторый групповой опыт, знает «правила игры», в частности технику облегчения уча­стниками группы выражения их ощущений, пережи­ваний, мнений.

По нашим наблюдениям, установки ведущего, хотя они и играют большую роль в терапевтическом эф­фекте группы, также мало сказываются на законо­мерностях самого процесса общения. Известны слу­чаи, когда клиенты, прошедшие группу и не имеющие никакой теоретической, да и по сути дела практиче­ской подготовки, а также имеющие установки, резко отличающиеся от гуманистических установок Роджер­са, сами создавали подобные группы, причем процесс общения во многом был сходен с описанным.

По-видимому, существенным моментом проявле­ния этих закономерностей в процессе группового об­щения в описанных условиях является действие неко­торых универсальных детерминант, кроющихся как в межиндивидных, так и внутрииндивидных связях.

Можно предполагать, что к межиндивидным де­терминантам относятся, в частности, следующие.

Организационный вакуум должен быть заполнен. Люди, собранные вместе и никак не организованные в группу, пытаются создать такую организованность.

Деловой вакуум должен быть заполнен. Отсутст­вие эксплицированных общих целей и задач требует создания какой-то цели, объясняющей, зачем люди здесь собрались. Поскольку такую цель в этих усло­виях подобрать очень трудно, неосознанной целью группы становится заполнение организационного ва­куума.

.Если организационный вакуум не может быть за­полнен на основе общей деловой цели, как это проис­ходит в коллективе [100], то единственным основани­ем для создания структуры группы оказываются сим­патии и антипатии, высказанные участниками группы друг другу. Показано, что высказанная симпатия яв­ляется наиболее мощным фактором, детерминирую­щим межперсональную аттракцию (привлекатель­ность) в ситуации поверхностного знакомства [182]. Привлекательность, в свою очередь, ведет к образова­нию коалиций, конфронтации и выплескиванию про­цесса общения за пределы специально организован­ного общения.

Коалиции и конфронтации в условиях отсутствия естественных социальных связей и поощрения искрен­ности со стороны ведущего приводят к легкости в вы­ражении негативных чувств.

К внутрииндивидным детерминантам можно от­нести, по крайней мере, следующие.

1. Безусловная значимость для каждого человека проявленных в его адрес симпатий и антипатий.

2. Значимость мнения большинства.

3. Значимость общественного осуждения и отвер-жения.

4. Значимость эмоциональной поддержки в усло­виях отвержения большинством или даже кем-либо.

5. Эмоциональное удовлетворение от смелости ри­сковать (самораскрываться).

6. Неожиданность, новизна, а следовательно, и привлекательность мнения о себе, высказанного ма­лознакомым человеком на основе конкретных «здесь и теперь» проявлений в группе (в естественных социа­льных отношениях такое высказывание мнений мало­знакомыми людьми не принято).

7. Благодарность за неосуждение поступков, кото­рые уже осуждены самим собой или могли бы быть осуждены другими (в жизни вне группы или в про­цессе общения в группе—например, некооператив-ность, агрессия).

8. Гордость за себя, если удается добиться призна­ния вопреки негативному первому впечатлению.

9. Радость от узнавания нового—новых людей, са­мого себя в новых обстоятельствах.

Все высказанное приводит нас к выводу о том, что основные психологические механизмы, используемые в психотерапевтических группах типа групп встреч ле­жат в индивидном самосознании и индивидном уровне общения.

При этом особой организацией «встречи» эти меха­низмы изымаются из контекста естественного и типи­ческого социального общения. Такое «изъятие» делает эти механизмы и закономерности наиболее выпуклы­ми, а поведение членов группы — диагностичным. По­лученные знания и возникающие феномены могут быть использованы для развития членов группы. При правильном управлении процессом общения в группе можно действительно расширить индивидное самосоз­нание, т. е. увеличить у участников группы знание о том, какими они воспринимаются, какие их формы поведения вызывают симпатию и приязнь, а какие— неприязнь и осуждение у окружающих, можно действительно дать возможность участникам группы пе­режить радость узнавания друг друга. Могут происхо­дить и более глубокие, личностные процессы, связан­ные с открытием того, как человек добивается приз­нания, какими мотивами руководствуется в общении с людьми, насколько он умеет понимать и сочувство­вать. Способность быть самим собой, самоуважение также могут увеличиваться в результате общения в группе. Но все это может происходить в группе при условии соответствующего руководства.

Обычно группы встреч связывают с недирективной позицией лидера и неструктурированностью самого процесса. На самом деле процесс этот, как мы стара­лись показать, как раз жестко структурирован—са­мими спонтанно проявляющимися закономерностями общения в данных условиях. Позиция ведущего, даже того, кто внешне «ничего не делает», также отнюдь не исключает, а, наоборот, предполагает руководство. Отсутствие запрета может быть воспринято как поощ­рение. Кроме того, ведущий знает, что произойдет с группой через несколько занятий, а группа не знает, и это неизбежно отражается, в частности, в его меньшей тревожности, большей уверенности. Поэтому, когда из хаоса и скованности первых занятий, агрессии на «неумелого» ведущего вырастает нечто совсем иное— интересное и необычное, группа приписывает это осо­бому профессиональному мастерству ведущего. В ре­зультате ведущий приобретает очень большой автори­тет и доверие у группы. Задача управления группой облегчается, иногда достаточно еле заметных знаков удовольствия или неудовольствия на лице ведущего, чтобы группа воспользовалась или отказалась от той или иной инициативы какого-то члена группы. В та­ких условиях установки ведущего и, главное, его мо­ральные и нравственные ценности действительно на­чинают играть важнейшую роль. Процесс приводит к действительному развитию личностного самосозна­ния и усилению аутентичности и ответственности за свои поступки, если ведущий действительно добр, сердечен, нравствен, .полон уважения к человеку и его человеческому достоинству, не ищет упоения властью.

Сам же процесс общения в группах встреч, как и механизмы, его запускающие, еще не гарантируют

этого прогресса в личностном развитии. Так, ситуация группы увеличивает степень анонимности по сравне­нию с естественным общением и соответственно сни­жает требуемую ответственность за поступки. И выра­жения симпатии, и выражения антипатии могут облег­чаться ведь просто потому, что они делаются аноним­ным лицом анонимному лицу и никто не обязывает всерьез оплачивать авансы симпатии или всерьез от­вечать за выражение негативного мнения о человеке. Использование группового мнения, группового анали­за чьих-то личных проблем или поступков — вещь также неоднозначная. Существует мнение, что группа всегда права, так как группа в целом лучше видит, лучше понимает, более справедлива, чем каждый от­дельный участник. Группа действительно очень жиз­неспособный организм и действительно чаще всего права. Однако влияние группового давления может быть столь значительно, что член группы начинает соглашаться с ней не потому, что она права, а пото­му, что.она группа. А это как раз тот самый конфор­мизм, избавление от которого мыслится как одна из целей для членов группы. Как показывают наблюде­ния психотерапевтов, групповое напряжение, высокий накал эмоциональности могут стать самоцелью, экви­валентом .наркотика. Все эти негативные возможности, так же как и позитивные, потенциально заложены в групповом общении, и от ведущего зависит, какие будут актуализированы.

Если методы, основанные на учете закономерно­стей общения в группе, актуализируют и укрепляют самосознание индивида и связи индивидного и лич­ностного уровней самосознания, то другая группа ме­тодов делает акцент на организмическом, телесном самосознании, и его связях с высшими уровнями.

К таким методам принадлежит, в частности, био­энергетика—терапевтическая система, являющаяся разновидностью психоаналитического подхода, разви­тая А. Лоуэном на основе идей В. Рейча [202].

Основная терапевтическая цель биоэнергетики родственна многим другим направлениям—это по­мощь человеку в поиске и осознании скрытых причин конфликтов и страхов в овладении собственным пове­дением и состояниями. Однако к такому поиску био­энергетика подходит со стороны тела, учитывая реальйый фак*г связи эмоциональных компонентов и мы­шечной телесной-активности. Неуспех непосредствен­ного анализа конфликта, согласно А. Лоуэну, часто является следствием недостаточной эмоциональной насыщенности, излишней рациональности процесса анализа. Специальные двигательные и дыхательные упражнения призваны помочь человеку осознать связь между тем, как он дышит, двигается, держит себя, и тем, что он чувствует в собственный адрес, ка­кие эмоции тормозит. Это высвобождает дополни­тельную энергию, необходимую для процесса само­сознания. В результате биоэнергетических процедур человек «понимает, что напряжение каждой его мышцы отражает определенный конфликт, является преградой и помехой к полной свободе самовыраже­ния. Напряжения связаны со страхом, гневом или печалью. Чувствуя напряжение, человек сознает кон­фликт, который к нему приводит. Таким образом, контакт с телом эквивалентен осознанию опыта соб­ственной жизни» [202, 267]. Человек также начинает понимать, что означают его согнутая спина, опущен­ные плечи и голова и другие проявления осанки.

Использование связей телесного и более «высо­ких»—индивидного и личностного—уровней само­сознания не является, естественно, прерогативой исключительно психоаналитически ориентированных направлений в психотерапии.

Этот принцип находит свое отражение, в частно­сти, в аутотренинге и его модификациях. Одним из достоинств аутотренинга,по мнению московского пси­хотерапевта Н. Н., Петрова, в сравнении со многими другими как раз и является большая самостоятель­ность клиента, «в силу чего достигнутые результаты связываются с большей внутренней работой и осозна­ются как достижения данной личности» [98, 67]. В варианте этого метода, предполагающем инструк­тора, роль последнего состоит как раз в помощи кли­енту в структурации самосознания, в акцентации вни­мания на поиске причин, облегчающих или затруд­няющих обучение. Последние «сначала могут расце­ниваться как телесные, физиологические... в даль­нейшем занимающийся начинает видеть за этими трудностями свои психологические особенности...» [98, 69—70].

Методы, основанные на апелляции к разуму и ло­гике пациента (клиента), кроме своего внушающего эффекта, несут в себе также тот важный момент, ко­торый состоит в вооружении самосознания пациента средствами самоанализа. Так, например, транзактный анализ как психотерапевтическая процедура фактически сводится к овладению соответствующими представлениями как средствами исследования и по­нимания собственного общения, его механизмов, сво­ей роли в нем [177]. Отметим, что кажущаяся про­стота и «ненаучность» многих теоретических пред­ставлений в психотерапии отчасти предопределены их особой функцией — служить средствами осознавания клиентом собственного поведения.

Психотерапевтические методы, основанные на гип­нозе, казалось бы являются той точкой континуума, в которой активность сознания и самосознания сво­дится до нуля и подменяется самосознанием терапев­та, напрямую передающим своему клиенту нужное в лечебных целях содержание.

Современные исследования, изложенные, в част­ности, в недавно опубликованной у нас монографии известного французского психотерапевта Л. Шертока, позволяют, однако, усомниться в этом тезисе [139]. Межличностные отношения, установившиеся между врачом и больным, желание или нежелание больным успеха внушающего воздействия имеют большое зна­чение при применении этой психотерапевтической техники.

Менее всего природа психотерапевтического воз­действия, направленного на усиление и совершенство­вание сознания и самосознания, проявляется в бйхевиоральной психотерапии, по крайней мере в ее декларируемых целях. Последние включают в себя задачу усилить или затормозить те или иные реакции человека, имеющие характер болезненных симптомов, на определенные стимулы [187]. Так, например, десен- . сибилизация направлена на подавление конкретного страха и состоит в том, чтобы условно-рефлекторно связать некоторый пугающий раздражитель с мы­шечной релаксацией, которая, в свою очередь, свя­зывается, например, посредством аутотренинга с чувством психологического комфорта и спокойствия. Однако уже внутри бихевиорально ориентированной психотерапии намечается осознание того факта, что эффективность поведенческих методов кроется зачастую не в самих по себе процедурах выработки новых условных связей, а в тех общих изменениях в сознании и самосознании личности, которые явля­ются косвенными следствиями этих процедур. В осно­ве действенности поведенческих процедур лежит созна­ние человеком «собственной эффективности», послед­нее же оказывается тем, что очень напоминает жи­тейскую «самоуверенность» [150; 194].

Итак, самосознание и его конкретные состояния, такие, как «раздвоенность», потеря себя, неоправдан­ность собственного «Я», чувство собственной беспо­мощности, фальшивость самосознания и «Я-образа», деиндивидуация, так же как когнитивная или эмоцио­нальная незрелость, некритичное включение чужерод­ных элементов в «Я-образ», спутанность идентичности и инфантильная идентификация — все эти явления, или состояния самосознания являются предметом пси­хологического, психотерапевтического воздействия. Это воздействие, однако, не только предполагает са­мосознание как подлежащий коррекции процесс или структуру, но и опирается на самосознание человека.

Отмечая, что трансформация прошлого опыта из определяющего развития личности в определимое этим развитием становится возможной благодаря ра­боте самосознания — «нового внутреннего движения в системе индивидуального сознания», А. Н. Леонтьев подчеркивал, что самосознание не производит, а опо-средует эти «перевороты в прошлом личности». Про­изводятся же эти перевороты реальной жизнедеятель­ностью субъекта. Выше мы как раз и пытались рас­смотреть роль поступка как фактора, запускающего самосознание субъекта. Но поступки совершаются в реальных жизненных обстоятельствах, под давлением социальных условий, реальных задач и реального об­щения. Можно сказать, что сама жизнь является главным «корректором» самосознания. Психолог, од­нако, работающий в рамках психологической службы и выступающий как консультант или психотерапевт, не обладает, естественно, возможностями непосред­ственного вмешательства в сами обстоятельства жиз­ни того человека, который обратился к нему за по­мощью. Психолог не может создать для своего клиен­та новую жизнь, которая изменит его самосознание, приведет к развитию личности и переоценке ее прош­лого. Ход психологического вмешательства имеет про­тивоположное направление: изменить самосознание так, чтобы сделать человека готовым к новым по­ступкам, а уж новые поступки закрепят изменения в самосознании.

Важно подчеркнуть, что различные психотерапев­тические методы апеллируют к различным уровням самосознания и к различным аспектам межуровневых связей. При этом генеральной целью психотерапии, конечно, в разном объеме в зависимости от характе­ра проблемы, индивидуальности клиента и возможно­стей терапевта является усиление личностного уров­ня самосознания. Хотя эта цель не всегда признает­ся и отчетливо формулируется, она так или иначе присутствует в большинстве практически работающих психотерапевтических систем, можно сказать, что са- • ма реальность личности и общения поворачивает практические усилия в этом направлении. Это и по­нятно в свете тех представлений о личности, которые развиваются в советской психологии, ив частности в концепции А. Н. Леонтьева: «Дело в том, что на этом уровне (на уровне личности. — В. С.) прошлые впечатления, события и собственные действия субъек­та отнюдь не выступают как покоящиеся пласты его опыта. Они становятся предметом его отношения, его действий и потому меняют свой вклад в личность ... Возникающая переоценка прежнего, установившегося в жизни, приводит к тому, что человек сбрасывает с себя груз своей биографии. Разве это не свидетель­ствует о том, что вклады прошлого опыта в лич­ность стали зависимыми от самой личности, стали ее функцией?» [75, 217]. Самосознание личности, подго­тавливающее новый уровень деятельности, и являет­ся тем процессом, который освобождает личность от фатальной зависимости от ее же собственного прош­лого, который позволяет личности достичь новой ин­теграции прошлого опыта, наличных черт, способно­стей, ценностей и устремленных в будущее планов.