КОНФЛИКТНЫЙ личностный смысл ~ ЕДИНИЦА САМОСОЗНАНИЯ ЛИЧНОСТИ - Самосознание личности - Столин В.В.

Человек, стремящийся лишь к одно­му какому-то мотиву, не более чем абстракция. Реаль­но человек в любой период своей жизни реализует не­которую совокупность жизненных отношений. С по-взрослением человека число его связей с миром рас­ширяется. При этом «чем более расширяются связи

субъекта с миром, тем более они перекрещиваются между собой. Его действия, реализующие одну его деятельность, одно отношение, объективно оказыва­ются реализующими и какое-то другое его отношение» [75, 211]. Одни и те же по своему содержанию обстоя­тельства, действия, их последствия, вовлекаемые в разные жизненные отношения, т. е. в разные деятель­ности, могут иметь различный личностный смысл: по­зитивный смысл в отношении к одному мотиву и иной, негативный смысл в отношении к другому.

Этот противоречивый смысл можно назвать конф­ликтным смыслом действия. Он будет позитивным для личности в той мере, в которой отражает связь дейст­вия с достижением одного мотива, и негативным в той мере, в которой отражает удаление от другого моти­ва. Так, длительная командировка может служить реа­лизации профессиональных планов и, следовательно, обладать позитивным смыслом в рамках профессио­нальной деятельности, но если командировка одновре­менно требует разлуки с близкими, то она приобрета­ет в отношении к потребности в общении с ними и иной, горький смысл разлуки.

Действие, 'объективно связанное с двумя мотивами так, что служит шагом в направлении к одному из них и одновременно шагом в направлении от другого, и в силу этого обладающее конфликтным смыслом, бу­дем называть поступком.

. Отметим, что смысл, вкладываемый в этот термин, близок традиционному его употреблению в литерату­ре п обыденной речи. Так, мы говорим: героический поступок—при этом имеется в виду, что человек со­вершил что-то, одновременно преодолевая страх, ин­стинкт самосохранения, общественное давление и т. п. Бесчестный поступок — это тоже^ преодоление собст­венных нравственных запретов и общественного осуж­дения.

Смысл «Я» возникает в результате соотнесения собственных свойств с мотивом деятельности. Расши­ряются связи человека с миром, расширяется его мо-тиванионная   сфера — возникает   множественность смыслов «Я». Если представить себе эту совокупность смыслов «Я» вне факта реального пересечения дея-тельностей субъекта, то будет ли в сознании «наведен порядок», т. е. будут ли собственные свойства и их

смыслы объединены в целостную и непротиворечивую картину («Я-образ»), или подогнаны под взятый «на­прокат» эталон, или они будут слабо структурирова­ны, разобщены—все это будет представлять собой лишь формальные и несущественные для деятельности субъекта характеристики. Если бы деятельности ни­когда не пересекались, т. е. не существовало бы дей­ствий с конфликтным смыслом и каждая деятельность проходила бы в своем собственном измерении, то ока­залось бы справедливым утверждение Джемса о том, что человек имеет столько социальных личностей, «сколько имеется различных групп людей, мнением которых он дорожит» [34, 147]. В известных пределах так и происходит: пока две человеческие деятельности не столкнулись в жизни человека, он может иметь не­противоречивый образ, состоящий из потенциально противоречивых свойств. Например, человек может считать себя принципиальным и. нелицеприятным и од­новременно преданным другом, или добрым и мягким человеком и строгим преподавателем—в обоих слу­чаях речь идет о совмещении позитивных смыслов «Я», выделенных разными деятельностями. Повторим, сами по себе эти смыслы «Я» и соответствующие им •свойства нейтральны друг к другу. Такими же нейт­ральными могут оказаться даже и логически более противоречивые черты: я осторожен и я смел, я честен и я хитер, я беспомощен и я умел. Эта нейтральность в сознании как раз и достигается разнесением свойств и их смысловых характеристик по различным ситуаци­ям, обстоятельствам, т. е. по различным' деятельно-стям («Я осторожен в выборе знакомств, но смел в ту­ристических походах», «Я беспомощен в рукоделии, но умел в общении с людьми»).

Но деятельности пересекаются в «жизненном про­странстве» индивида. Поступок—это и есть перекре­сток, пересечение двух деятельностей. Конфликтный смысл поступка переживается уже до его свершения либо как сознательная дилемма, либо и чаще—как субъективная трудность, нежелание, т. е. в форме эмо­циональной сигнализации об этой конфликтное™. Од­нако, пока поступок не свершен—смыслы «Я» не на­ходятся в противоречии. Конфликтный смысл «Я» воз­никает после свершения поступка.

Рассмотрим воображаемую ситуацию.

Пусть человек считает себя преданным товарищем. Его опыт общения с друзьями дает ему основание для такого мнения о себе — он открыт, готов помочь, от­кровенен, бескорыстен. Пусть тот же человек, участ­вуя в общественной жизни, стремится к установлению принципиальных, требовательных, справедливых отно­шений в коллективе. Он высоко оценивает себя и как друга, и как общественного деятеля. Его смысл «Я» позитивен в обеих сферах: Я хорош как друг (предан) и я хорош как общественник (принципиален и спра­ведлив) . Но вот (и это один из излюбленных сюжетов литературы и кинематографа) возникает ситуация, в которой-наш герой должен выступить против интере­сов друга, если конечно он хочет быть последователь­ным в проведении своей общественной линии. Что он ни сделает: пойдет ли против интересов друга или про­тив общественных интересов, он должен совершить поступок. Поступок—это всегда выбор, а выбор— всегда труден. Пока поступок не совершен, пока он только в возможности, два мотива и два смысла «Я» продолжают непротиворечиво сосуществовать в созна­нии: я люблю своего друга и я хороший друг, но я люблю также свое общественное дело и я справедли­вый человек.

Но вот поступок совершен, выбор сделан. Вне зави­симости от того, в чью пользу произошел этот выбор, смысл «Я» оказывается объективно противоречивым. «Я—человек, который стремится к дружбе, и я—хо­роший друг. Но я предпочел другие интересы интере­сам друга'—'- я плохой друг». Или: «Я—человек, кото­рый стремится к справедливости и принципиальности, я — справедливый человек. Но я совершил непринци­пиальный поступок—я несправедливый человек».

Возникшее противоречие—противоречие смыслов. «Я», т. е. противоречие самосознания. Но его проис­хождение не в противоречивости сознания, не в его сбое, но в реальной жизненной ситуации и в-реалыюм человеческом поступке.

Итак,, множественность деятельностей приводит к множественности смыслов «Я», пересечение деятельно­стей—к поступкам, поступки—к конфликтным смыс­лам «Я», конфликтный смысл «Я» запускает дальней­шую работу самосознания. Эта работа и проявляется в особенностях когнитивного и эмоционального содержания конфликтного смысла. Можно сказать, что конф­ликтный смысл как отношение к себе, определенное участием в собственном поступке, запускает самопоз­нание и эмоциональное переживание по поводу себя.

Какие же конкретные процессы самосознания мо­гут запускаться конфликтным смыслом «Я» и к каким результатам могут приводить эти процессы. Другими словами, какие возможны личностные решения задачи на конфликтный смысл?

Введем два «измерения». Первое—обозначим его как «сознание поступка» — касается субъективного признания того факта, что поступок состоялся. Напом­ним, что поступок существует лишь там, где объектив­но одно и то же действие служит двум мотивам, но так, что «приближает» субъекта к одному из них и «отдаляет» от другого. Очень трудно игнорировать факт действия, т. е. реального совершения чего-то, но вполне возможно игнорирование поступка. Так, в ча­стности, можно «не увидеть» одну из двух (или более) деятелыюстей, в которую поступок включен, т. е. вос­принять его как обычное действие. В рамках этого «измерения» будем рассматривать лишь две крайние возможности: факт совершения поступка признается и факт совершения поступка не признается.

Второе «измерение» относится к направлению ра­боты самосознания «за» или «против» того реального выбора, который заключен в самом поступке. Это из­мерение обозначим как «личностный выбор». Внутри него будем рассматривать три возможные ситуации. Личность и в своей осмышляющей работе «голосует» против уже реально, в поступке сделанного выбора и за отвергнутый мотив2. Личность в своем самосозна­нии поддерживает уже сделанный выбор и выступает против отвергнутого мотива. Личность отказывается от решения в самосознании той дилеммы, которая уже решена ею в поступке.

2 Для большей логической ясности мы в качестве альтер­нативы мотиву рассматриваем другой мотив. По в реальной деятельности мотивы могут отюсредоваться, трансформировать­ся и выступать в виде чувства (любовь, например), идеала, нравственного принципа. Так что в общем случае речь идет о любых двух мотивационных образованиях, различно смыслооб-раэующих применительно к одному и тому же действию.

На табл. 2 представлена классификация вариантов осмышления своего «Я» как следствие совершения по­ступка.

Раскаяние. Относится к ситуациям, когда человек признает факт совершения поступка, т. е. признает уже свершенный, реальный выбор, но раскаивается в нем. Так, в нашей воображаемой ситуации выбора между интересами друга (мотивом дружбы) и интере­сами принципиального подхода к делу выбор мог быть сделан в пользу интересов дела (или в пользу интере­сов друга—для нашей логики это не имеет значения). Но эмоции, чувства подсказывают человеку, что вы­бор он сделал не верный, пошел против самого себя. На самом деле друг и дружба для него важнее инте­ресов дела (или наоборот). Ход процесса самосозна­ния можно представить себе следующим образом: «Я считал, что дружба важна для меня (значимый для меня мотив). Я считал себя хорошим другом. Но я сделал выбор не в пользу друга. Значит, я плохой друг. Я раскаиваюсь в своем выборе—друг и дружба важнее для меня того, что я выбрал. Я постараюсь бу­дущими поступками заслужить право считать себя хорошим другом». Отвергнутый в поступке собственный мотив (ценность, идеал) вновь возвращается са­мосознанием в «Я»; при этом личность признает свер­шившийся поступок, переживает его конфликтный смысл и готова нести ответственность, ф. М. Достосп-ский в «Преступлении и наказании», пожалуй, наибо­лее психологически точно и детально описал и логику поступка, и логику раскания. Пока Раскольников еще не совершил убийство, смерть старухи-ростовщицы выступала лишь как действие, как шаг на пути к своему идеалу личности; другой возможный смысл поступка, как разрушающего нравственные основы взаимоотношений людей, преуменьшается, поскольку Раскольниковым для себя вообще отрицается мотиви­рующая роль нравственных и моральных норм обыч­ных людей. Лишь постепенно и уже после совершения поступка происходит его осознание именно как по­ступка, как выбора, а затем и признание этого выбо­ра ложным, неадекватным себе самому, для которого нравственные заповеди, как оказалось, не пустой звук, а вслед за этим и раскаяние. Эта же тема: поступок, осознание конфликтного смысла, несогласие с заклю­ченным в нем выборе, возврат в сознании к отвергну­тому и раскаяние, влекущее за собой новые поступки с выбором в пользу ранее отвергнутого, раскрыты Л. Н. Толстым в «Воскресении» в истории нравствен­ного развития Нехлюдова.

Возможно, что живучесть христианской религиоз­ной практики, по крайней мере отчасти, объясняется тем, что она опирается на и проповедует как раз анализируемый вид самосознания. Человек может со­грешить—хотя и лучше избегать греха, однако важ­нее осознать свой грех (признать поступок), раска­яться и искупить вину «праведными» поступками.

Ужесточение. Относится к ситуациям, в которых человек признает факт совершения поступка и созна­тельно узаконивает выбор. Так, в нашей ситуации с дружбой и делом такой человек мог бы сказать себе:

«Я думал, что я хороший друг и дружба для меня цен­ность. Я сделал выбор не в пользу дружбы и не в поль­зу друга. Значит, я плохой друг и есть для меня вещи, поважнее, чем дружба». Человек признает лежащую за поступком неравноценность мотивов и очищает, ужесточает внутреннюю иерархию своих мотивов. Можно сказать, что и сам человек с точки зрения его

 «мотивационного скелета» становится более жестким, «одновершинным».

Подобная трансформация самосознания—также одна из излюбленных тем мировой литературы. Це­зарь, перешедший через Рубикон н осознавший се­бя как Цезаря после этого поступка—наиболее емкий символ подобной трансформации. Образ отца Сергия из одноименной повести Л. Н. Толстого—другой яр­кий пример личности, сознающей поступок и принима­ющий заключенный в нем выбор.

Смятение. Относится к ситуациям, при которых признание факта поступка сопровождается внутренни­ми колебаниями, неуверенностью в правильности сде­ланного выбора, возвратом отвергнутого и вновь ут­верждением своей правоты. Эю ситуация человека, для которого любой выбор оказывается недостаточно внутренне мотивированным, любой отказ—неоправ­данным.

Весь левый столбец таблицы, т. с. все три выше­указанные ситуации характеризуют мотивационный вариант решения проблемы конфликтного смысла «Я». Взвесив свои мотивы на весах поступка, человек либо отвергает результат и активно стремится к от­вергнутому мотиву, либо принимает его и укрепляет сознанием сделанный выбор, либо не может решить задачу на иерархизацию мотивов, хотя и пытается это сделать. На две первые ситуации указывал А. Н. Ле-онтьев: «Но вот наступает минута, когда человек как бы оглядывается и мысленно перебирает прожитый день, в эту-то минуту, когда в памяти всплывает опре­деленное событие, его настроение приобретает пред­метную отнесснность: возникает аффективный сигнал, указывающий, что именно это событие и оставило у него эмоциональный осадок. Может статься, например, что это его негативна^ реакция на чей-то успех в до­стижении общей цели, единственно ради которой, как ему думалось, он действовал, и вот оказывается, что это не вполне так и что едва ли не главным для него мотивом было достижение успеха для себя. Он стоит перед «задачей на личностный смысл», но она не ре­шается сама собой, потому что теперь она стала зада­чей на соотношение мотивов, которые характеризуют его как личность.

Нужна особая внутренняя работа, чтобы решить

такую задачу и, может быть, отторгнуть от себя то, что обнажилось» -[75, 206].

В целом, однако, к несчастью психологии, все три мотивациониых варианта решения проблемы личност­ного смысла «Я», отличающиеся осознанностью по­ступка и его внутренних следствий и характеризующие действительно зрелую, здоровую человеческую лич­ность, не оказались в фокусе эмпирических психологи­ческих исследований: они и по сей день составляют почти исключительно предмет литературы и искусст­ва. Собственно научный анализ оказался сосредото­ченным вокруг проблем, возникающих в связи с пони­манием видов самосознания, составляющих правый столбец нашей таблицы. Речь идет о тех решениях проблемы конфликтного смысла «Я», которые дости­гаются путем изменения действительности лишь в соз­нании субъекта. Поясним сказанное: мотивационный вариант решения предполагает сознание поступка и заключенного в нем выбора, последующее принятие или отвержение этого выбора в форме принятия или отвержения стоящего за ним мотива, следование санк­ционированному сознанием выбору. Это последнее предполагает реальную деятельность, новые поступки, утверждение своих мотивов, своего «Я» в делах.

Другой вариант решения предполагает, что осоз­нание реального выбора, заключенного в уже свершен­ном поступке, избегается. Но поскольку полностью отрицать поступок нельзя, решение достигается за счет изменения содержания сознания, причем такого, кото­рое позволило бы избежать конфликтного смысла «Я». Результатом такого варианта самосознания является не утверждающая себя в поступках деятельность в реальном мире, но особые внутренние действия, про­исходящие в эмоциональной и когнитивной сфере и направленные на сохранение непротиворечивого «Я-образа».

Проблемы, связанные с анализом этих особых внутренних действий личности, разрабатывались в психологии с двух, достаточно различных позиций. Речь идет о разработке представлений о защитных ме­ханизмах, осуществленной в психоанализе или с близ­ких психоанализу позиций, и о разработке проблем когнитивного диссонанса в когнитивистской психоло­гии.

Представление о психологической защите и защит­ных механизмах было намечено уже в работах 3. Фрейда [134, 135]. Первоначально «механизмы за­щиты выступали как средство разрешения конфлик­та между сознанием и бессознательным, как способ «канализирования» энергии либидо в социально прием­лемые формы деятельности» [115, 28]. В поздней вер­сии психоанализа «психологическая защита рассмат­ривается как основная функция «Это», отвечающая целям интеграции- и адаптации» [115,291. Однако и в этой поздней версии учения 3. Фрейда необходимость защиты возникает вследствие недопустимости выхода инстинктивных (сексуальных и агрессивных) влечений в сознание и в реальную деятельность.

Позднее представления о защитных механизмах были развиты, прежде всего, в работах А. Фрейд [169] и других представителей психоанализа, подробна опи­сана феноменология психической защиты [2301. В этих работах в общих чертах верно схвачена суть пробле­мы: самосознание человека вырабатывает особые при­емы и способы переработки чувств, мыслей из-за (по причине) конфликта в движущих силах поведения и для интеграции «Я», обеспечивающей регуляцию, на­правленность этого поведения.

Известные и подробно раскрытые в марксистской литературе [54, 70] методологические ошибки психо­анализа не позволили, однако, его представителям сделать эту постановку проблемы по настоящему эври-стнчной. Во-первых, в качестве движущих сил челове­ческого поведения рассматриваются не мотивы (в на­шей терминологии), а неопредмеченные потребности. которые, в свою очередь, связаны с инстинктивным влечением. Последние же в своей не сублимированной форме всегда антагонистичны к требованиям социаль­ной действительности, а раз так, то сознающему себя субъекту не оставляется право выбора мотива (вме­сте с этим и выбора жизненного пути) —влечения, идущие из Оно, должны быть вытеснены, подменены, изолированы, рационализированы—короче - говоря, побеждены или хотя бы отогнаны. Другими словами, в рамках классического психоанализа принципиально невозможно описать процесс сознательного взвешива­ния мотивационных детерминант. Во-вторых, сведение движущих сил поведения к инстинктоидным влечениям

снимает проблему поступка, так как влечение пыта­ется прорваться, в сознание и до действия, и помимо действия—в сне, в мечтах, в иных превращенных фор­мах. В результате нет никакой разницы между само­сознанием личности, совершившей реальный поступок и вступившей тем самым в отношения с людьми, и са­мосознанием личности, бездействующей, но тем не ме­нее раздираемой внутренними противоречиями.

В то же время психоаналитики обогатили психоло­гическую фактологию тщательными и тонкими описа­ниями тех изощренных способов, которые использует сознающий себя субъект для избежания внутренней противоречивости.

Психологи когнитивистской ориентации подошли к проблеме анализа работы сознания и самосознания иначе. Если для психоанализа первичен мотивацион-ный конфликт, конфликт движущих сил, пусть и не­адекватно понятых, то для представителей когнитив­ной психологии, прежде всего работающих в русле тео­рии когнитивного диссонанса Л. Фестингера [167], пер­вичной является когнитивная несогласованность самих содержаний сознания.

Теория когнитивного диссонанса, ее основные по­нятия, методология и экспериментальные приемы и конкретные экспериментальные результаты, получен­ные в ее русле, недавно подробно проанализированы в отечественной литературе [8; 132].

Главная идея теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера состоит в том, что наличие в сознании двух психологически противоречивых знаний (устано­вок, мнений) — когнитивный диссонанс побуждает че­ловека к поиску их согласованности (консонанса) или иного варианта ослабления несогласованности. Соот­ветственно эмпирически изучались условия, в которых диссонанс наступает, а также способы и формы ослаб­ления диссонанса. В соответствии с общей когнити­вистской ориентацией под условиями возникновения диссонанса понимались не варианты «диссонансов» человеческих деятельностей и их мотивов, которые отражаются в сознании, а условия диссонирования, противоречия самих отражений — когнитивных эле­ментов в терминологии Л. Фестингера и его последо­вателей.

В исследовании этого направления был сделан тем

не менее принципиальный шаг, позволяющий оценить значение полученных данных: анализ противоречий, возникающих в сознании, оказался связанным с по­ступком. Этот принципиальный шаг оказался сделан­ным не столько благодаря теории, сколько благодаря удивительно удачно разработанной экспериментальной схеме.

Инвариант этой схемы включает в себя следующие этапы [132. 281.

Вначале у группы субъектов измеряются мнения или установки по тому или иному вопросу. Затем ис­пытуемых побуждают совершить поступок, противо­речащий высказанному ими мнению или установке и т. д. Часть испытуемых соглашается совершить по­ступок, другая—не согласившаяся часть не участвует в дальнейшем эксперименте, и сам факт отказа со­держательно не интерпретируется. В заключение эк­сперимента у тех, кто совершает поступок, вновь из­меряют установки.

Отметим, что обязательным условием эксперимен-. та по изучению когнитивного диссонанса являются «создание у испытуемого чувства свободного выбора и последующий выбор испытуемого» [132, 29]. Со­гласно нашему определению, выбор — это одно из ос­новных условий, превращающих действие в поступок. Другое условие — соотнесенность действия одно­временно с двумя мотивами так, чтобы свершение его приближало к одному мотиву и удаляло от дру­гого. Наконец, имеет значение важность самих мо­тивов.

Анализ конкретных экспериментов, тщательней­шим образом проделанный в монографии В. П. Тру-сова, показывает, что во многих экспериментах вы­полнялись эти условия. Так, разновидности экспери­ментальных процедур предполагали, что эксперимен­татор добивался от испытуемого согласия солгать, нанести болезненный удар током или словесно оскор­бить другого испытуемого («жертву» — на самом де­ле подставного помощника экспериментатора), стал­кивали испытуемого с непредвиденными негативны­ми последствиями поступка. В качестве исходных ус­тановок, которые должны были оказаться в диссо­нансе либо с фактом поступка, либо с его следствия­ми, брались также достаточно важные, связанные с

общественно-политическими взглядами, моральными и нравственными-принципами. Единственно, что вы­зывает изумление и что не получает объяснения з контексте когнитивистской интерпретации результа­тов, это кажущаяся слабость мотива, побуждающего испытуемых к выполнению всех этих заданий.

Фактически таким мотивом было послушание, же­лание выполнить взятые на себя перед эксперимента­тором обязательства. «Почтение к науке, — коммен­тирует И. С. Кон эксперимент С. Милгрэма, в котором испытуемые по просьбе экспериментатора с помощью электрического тока  «обучали» других (подстав­ных),—поглощенность технической стороной опыта (надо добиться, чтобы «ученик» выучил материал), наконец, частные обязательства приглушили их мо­ральное чувство и самосознание» [57, 101].

Итак, в экспериментах по схеме когнитивного дис­сонанса испытуемые оказывались в ситуации соверше­ния поступка с конфликтным смыслом. Совершая тре­буемые от них экспериментатором действия, они руко­водствовались мотивом «услужить» экспериментатору, нежеланием оказаться в роли наивных провинциалов, не понимающих правила научного поиска. Но дейст­вие оказывалось поступком и вступало в противоре­чие с их собственными установками и мнениями, т. е. трансформированными формами доэксперименталь-ных мотивов. Как уже говорилось, тех испытуемых, которые отказались оскорблять, лгать, наносить бо­лезненные удары током, не рассматривали, т. е. не рассматривали тех, кто 'предвидел, почувствовал ситу­ацию выбора и сделал его — отказался от участия в опыте. Среди тех, кто остался, по-видимому, были и такие, кто в своем самосознании пошел по пути при­знания поступка и уже совершенного выбора, а затем по пути отказа от него (раскаяние) или, наоборот, по пути признания и усиления выявившихся в экспери­ментальной ситуации черт (ужесточения) — таких, на­верняка, было мало, или, наконец, оказались перед дилеммой «каким же быть». Но и эти испытуемые также не подлежали анализу: у тех, кто осознал мо­ральный выбор, заключенный в поступках, диссонанс между тем, какими они себя воспринимали до и по­сле опыта, должен был существовать. Авторов экспе­риментов, однако, интересовали испытуемые лишь

в .той мере, в какой они демонстрировали борьбу с диссонансом в сознании (и его уменьшение), т. е. то, в какой мере они демонстрировали различные вари­анты психической защиты.

Эти способы уменьшения диссонанса содержатель­но-феноменологически близки к традиционно описан­ным механизмам психической защиты. Так, в ситуа­ции, при которой испытуемых убеждали солгать об интересное™ на самом деле бессмысленно-скучного задания (причем испытуемые думали, что лгут буду­щему испытуемому), они впоследствии преувеличива­ли интересиость задания   (рационализация). Как следствие собственной агрессии преуменьшались при­влекательные качества жертвы (проекция), недооце­нивалась степень болезненности электрического уда­ра (отрицание реальности—испытуемые до опыта убеждались в болезненности гораздо более слабого удара), отрицалась добровольность агрессии (хотя они вполне добровольно соглашались участвовать в опыте — на их глазах другие отказались) и т. п.

Подводя итог анализу экспериментальных исследо­ваний когнитивного диссонанса, В. П. Трусов отмеча­ет, что «состояние когнитивного диссонанса побуж­дает человека к преобразованию «личностного смыс­ла» противоречащих друг другу знаний о себе (своем «Я») и о своем поведении» [132, 59]. И далее заклю­чает: «Весь объем проделанных экспериментов дает основание утверждать, что более глубоким источни­ком диссонанса является противоречие между знани­ем «Я — хороший» и «Я могу показаться другим (и себе) плохим, так как я ответствен за плохой посту­пок» [132, 59]. Мы можем полностью присоединиться к этому выводу с той оговоркой, что, методическая схема и теоретические интересы не позволили описать авторам этих интереснейших экспериментов иной вы­ход из ситуации диссонанса, связанный не с манипу-.ляцией состояниями сознания, а с интенциями к рс-•альным осуществлениям иных поступков.

Теперь мы можем описать типы активности само­сознания, относящиеся к правому столбцу табл. 2.

Самообман. Относится к ситуациям, когда субъект стремится сохранить смысловую ценность мотива, ре­ально отвергнутого в акте поступка, путем непризна­ния факта поступка.

Существуют по крайней мере две возможности до­биться такого результата. Одна из них состоит в от­рицании того, что возможность выбора существовала. Если выбора не было, то не было и поступка.

Отрицать возможность выбора можно, в свою оче­редь, двумя путями: представить себя не субъектом деятельности, но элементом технологии, за которую ты не несешь ответственность. В таком случае поступок в сознании превращается в операцию, в технологиче­скую процедуру, ответственностью за которую обла­дает лишь тот, кто ею руководит, — в опытах по ког­нитивному диссонансу это экспериментатор, «наука» (ср. «низведение личности до положения агента» [57]). Ход самосознания в таком случае можно реконструи­ровать следующим образом: «Да, я причинял боль испытуемым, но не потому, что я агрессивен, наобо­рот, я гуманный человек и по собственной инициативе никогда не причиню боль другому, но раз ученые спланировали такой опыт, они уж, наверное, все пре­дусмотрели, они и несут ответственность за возмож­ные издержки. Меня они использовали в технических целях, не я, так другой сделал бы для них то же са­мое». Другой путь отрицать возможность выбора — это в сознании представить поступок действием, про­диктованным неконтролируемыми внутренними состо-яниями: усталостью, эмоциональным расстройством, опьянением и т. и. «Поскольку у меня не было наме­рения делать это и я совершил это под влиянием неконтролируемых факторов, я не несу за это ответст­венности и все это «не в счет».

В экспериментах по когнитивному диссонансу опи­сываются оба этих способа отрицания ответственно­сти, однако рассматриваются они как следствие влия­ния ситуации недостаточного оправдания своего по­ступка. Не усматривая достаточных оснований для лжи, жестокости, послушания, субъект вводит допол­нительное -объяснение своим действиям. С нашей точки зрения, внутренняя логика испытуемых обрат­ная: они выдвигают дополнительные объяснения сво­ему поведению не потому, что оно им кажется мало­обоснованным, а потому, что они не хотят признать эту «малость» (конформное и безнравственное сле­дование инструкции, просьбе, стереотипу) достаточ­ным для себя мотивом, причем более сильным, чем

их исходные гуманистические или нравственные идеалы.

Вторая возможность непризнания факта поступка при сохранении ценности отвергнутого мотива — это субъективная трансформация   взаимоисключающих следствий. Так, человек, делающий что-то во вред другому (но не желающий признать в себе вредите­ля), создает в себе веру, что он действует на пользу тому, кому вредит. Эту ситуацию можно видеть у не­которых родителей. Жестоко наказывая ребенка и . унижая его достоинство, такие родители верят, что они действуют так не только для того, чтобы подчи­нить ребенка, заставить его сделать что-то, но и на пользу ему, во имя его интересов и в целях воспи­тания.

Дискредитация. Относится к ситуациям, когда кон-фликтность смысла снижается путем расщепления аб­страктного и конкретного содержания мотивации. Наиболее простой вариант такого расщепления — это признание конкретного объекта поступка «недостой­ным воплотителем» идеального содержания мотива. Так, в опытах с электроболевым подкреплением испы­туемый может рассуждать так: «Я гуманный человек, но эти люди не достойны моего гуманизма — они же сами согласились • стать подопытными кроликами». Предавая интересы друга, человек может рассуждать в том духе, что хотя и дружба для него свята, этот конкретный друг не достоин его преданности. Когаи-тивисты называют такой способ преодоления диссо­нанса «преуменьшением привлекательности жертвы». Исследователи, работающие в контексте проблемы психологической защиты, описывают такой феномен как проекцию собственной   неосознаваемой черты (агрессивности, «плохости») на другого  человека. При этом срабатывает также механизм рационализа­ции, подключающий память и воображение для обо­снования «объективной» «плохости» жертв (вспомним басню Крылова «Волк и ягненок»).

Вытеснение. 3. Фрейд в ранних работах использо­вал этот термин как родовой для различных видов психологических защит, служащих для устранения из сознания неприемлемых влечений [115]. Мы использу­ем этот термин для ситуаций, в которых из сознания изгоняется сам факт не только существования поступка, но и даже самого действия, в «теле» которого он существовал. Человек активно забывает тот факт, что он солгал, струсил, совершил предательство, тем са­мым консервирует свою нерешенную в сознании мо-тивационную дилемму. Такое вытеснение может быть частичным (вытесняется наиболее конфликтная часть поступка либо его эмоциональная окраска — ср. за­щитный механизм изоляции [115]), относительным (человек может вспомнить, если ему напомнить, но сам не делает этого) или абсолютным (поступок «за­быт» начисто). Вытеснение, однако, является «наи­более примитивным и малоэффективным средством защиты» [115, 31], поскольку нерешенная дилемма так или иначе прорывается в сознание, заставляя лич­ность увеличивать «слепое пятно» в своем внутреннем зрении.

В общении, людей, прибегающих к практике вытеснения, можно спутать с откровенными лицемера­ми. Совершив подлость, такой человек может как ни в чем не бывало подойти к жертве своего поступка, однако это не лицемерие — поступок действительно забыт, вытеснен из сознания.

Виды осмышления своего «Я», попавшие в левую сторону таблицы, в целом имеют принципиальное от­личие от видов осмышления, обозначаемых в правой колонке. Подытожим эти отличия.

Самосознание, основанное на признании поступка, допускает негативное эмоционально-ценностное отно­шение к себе (допускает констатацию «Я—плох»). Самосознание, основанное на непризнании поступка, не допускает осознания негативного отношения к се­бе (не допускает констатации «Я — плох»).

При первом типе самосознания установление пози­тивного отношения к себе не является самоцелью, это отношение (конфликтный смысл) служит индикато­ром необходимости поиска новой информации о себе и решения проблемы  собственной мотивационной структуры личности. При втором типе самосознания поддержание позитивного отношения к себе является самоцелью, конфликтный смысл служит сигналом для начала работы сознания по защите «Я» от новой информации о себе.

При первом типе  самосознания конфликтный смысл инициирует новые поступки, с помощью кото­рых снимается конфликтность «Я-образа». При вто­ром типе конфликтный смысл не инициирует новые поступки, но лишь запускает внутренние защитные механизмы. При первом типе самосознания личность с помощью поступков, реализующих признаваемую ею мотивационную структуру (идеальное «Я»), ста­рается заслужить у самой себя позитивное отношение к себе. При втором типе самосознания личность удер­живает положительное отношение к себе путем изо­ляции себя от собственных поступков.

Итак, единицами самосознания личности являют­ся не образы сами по себе, и не самооценки в когни­тивной или эмоциональной форме, и не образы + самооценки. Единицей самосознания личности явля­ется конфликтный смысл «Я», отражающий столкно­вение различных жизненных отношений субъекта, столкновение его мотивов и деятельностей. Это столк­новение осуществляется путем поступков, которые, таким образом, являются пусковым моментом обра­зования противоречивого отношения к себе. В свою очередь, смысл «Я» запускает дальнейшую работу самосознания, проходящую в когнитивной и эмоцио­нальной сферах. Таким образом, единица самосозна­ния (конфликтный смысл «Я») — это не просто часть содержания самосознания, это процесс, внутреннее движение, внутренняя работа.

Человек с развитым самосознанием, однако, дале­ко не всегда должен совершить реальный поступок для того, чтобы осознать самого себя. Обладая спо­собностью к предвосхищению событий, человек обла­дает способностью и к предвосхищению смыслов «Я», открывающихся в результате поступков. Но такое предвосхищение требует от человека особого знания себя—знания своей личности со стороны тех струк­тур, которые лежат в основе образования конфликт­ных смыслов.

Анализу этих структур личности, их двойной функ­ции—не только побудительной, но и запретитель­ной—посвящена следующая глава монографии.