Страница 7 - Феномен философской мысли - Ильина Светлана - Философия как наука

Я бы могла написать к данному параграфу обстоятельное вступление, необходимое для обозначения перехода средневековой познающей мысли к мысли классического периода (минуя Возрождение, так как философия данного «подросткового периода» в истории человеческой мысли, является для нас важным лишь как этап послесредневековый и предклассический, но не самодостаточный), но я решила не заниматься разговорами о том, что само говорит за себя. Поэтому привожу цитату Декарта: «...в раннем возрасте душа наша была столь тесно связана с телом, что особенное внимание уделяла лишь тому, что вызывало в ней некоторое впечатление; она при этом не задавалась вопросом, вызывались ли эти впечатления чем-либо, находящимся вне ее, а только чувствовала»... «С возрастом же, когда наше тело, произвольно направляясь в ту или иную сторону благодаря устройству своих органов, встречало что-либо приятное и избегало неприятного, душа, тесно связанная с ним, размышляя о встречавшихся вещах, полезных и вредных, отметила прежде всего, что они существуют вне ее, и приписала им не только величены, фигуры, движения и прочие свойства, действительно присущие телам и вполне справедливо воспринимающиеся ею как вещи или модусы вещей, но также и вкусы, запахи и все остальные понятия такого рода, которые она также замечала».

Таким образом, боюсь, что я здесь скажу мало что нового, кроме того, что когда-то сказал Декарт о своем времени из своего времени, и того, что сказал М.Фуко об эпохе Декарта из своего времени. Мне придется только лишь включить все это в контекст исследования.

Классическая эпоха во многом парадоксальна: с одной стороны, именно эта эпоха, наконец-то осознала себя (в отличие от средневековья) вне мира, вне Божественного, но, с другой стороны, (и здесь мы видим повторение сущности желанного и желающего средневековья), с потерей вещей и потерей мира, эпоха нового времени всеми силами пытается «ухватить», удержать, оставить эти вещи, этот мир у себя. И Декарт понимал это не меньше, чем многие современные философы (В.Подорога, Ж. Батай и прочие), которые пытаются его «критиковать». Критиковать (или быть неудовлетворенным) прошлым из настоящего все равно, что говорить летом, почему зимой холодно: «Переход от «я мыслю» к «я есмь» осуществляется в свете очевидности, внутри дискурсии, область действия которой и заключалась в сочленении того, что себе представляет, и того, что существует. Этот переход нельзя опровергать ни тем, что бытие, как таковое, не является содержанием мысли, ни тем, что особое бытие, обозначенное как «я есмь», еще не было подвергнуто отдельному исследованию и разбору. Точнее, все эти возражения, вполне правомерно могли бы возникнуть лишь в плане уже совсем другой дискурсии, в основе которой не лежит связь представления с бытием». Поэтому нужно выбрать другую стратегию по отношению не только к классической эпохи, но и всей истории философии: ни не удовлетворяться познанным, а удовлетворяться познанным неудовлетворением в настоящем (потому как всякому времени – свое удовлетворение в полном смысле этого слова).

Пусть классическая эпоха – это для нас Миф об Онане, где удовлетворение относится «не к бытию самих вещей, а к тому способу, каким они могут познаваться», пусть для нас эпоха Нового времени – это еще одна попытка познать – совершить акт «соития» с Бытием в его первозданности, которую мы сейчас сможем определить как «связь, установленную между идеей одной вещи и идеей другой вещи», но для самой классической эпохи это было единственным способом существования (и вполне достаточным для нее).

Другое дело, что мы можем лишь извлекать уроки из прошлого, но, одновременно, повторять неудовлетворение неудовлетворенных эпох для следующего поколения, которое, вполне вероятно, но не определенно, останется неудовлетворенным.

Как бы мы по этому поводу не рассуждали, И.Кант открывает нам декартово неудовлетворение в протяженности времени: «...первоначальное представление о времени должно быть дано как неограниченное»... «А так как наше созерцание всегда чувственное, то в опыте нам никогда не может быть дан предмет, не подчиненный условию времени. Наоборот, когда мы оспариваем у времени всякое притязание на абсолютную реальность, так как оно при этом было бы абсолютным присуще вещам как условие или свойство их даже независимо от формы нашего чувственного созерцания».

Таким образом, «Время, следует считать действительным не как объект, а как способ представлять меня как объект». «Так что, - можно продолжить все это пояснением Ж.Делеза, - спонтанность, которую я осознаю в Я мыслю, не может быть понята как атрибут субстанционального и спонтанного существа, а только как переживания пассивного мыслящего субъекта, чувствующего, что его собственное мышление, его собственный рассудок, то, чем, он говорит Я, производится в нем и на нем, но не им самим». «Активность мышления относится к воспринимающему существу, пассивному субъекту, скорее представляющему себе эту деятельность, а не действующему; скорее чувствующему ее результат, а не обладающему инициативой».

Когда условия, определяющие общезначимую форму декартовой связи: «Я мыслю, следовательно существую», были подвергнуты тщательному пересмотру, Канту ничего не оставалось как заявить: «Мыслить себе предмет и познавать предмет не есть... одно и то же». Мыслить мы можем какой угодно, в том числе и нигде не существующий, предмет. Для мышления достаточно понятия о предмете. Мышление довольно свободно в своем конструировании предмета. Познание же, по Канту, тоже оперирует понятиями, но оно всегда ограничено данностями, многообразием представлений, относящихся к наличному, данному предмету. И здесь, пожалуй, мы можем наблюдать апогей кантовского удовлетворения мгновением. Появился момент, когда возможно было «зацепить» бытие. Но невозможность этого заключалась уже в самой предпосылке: «ограничение данностями». Увы, познание осталось лишь только словом – «познание»: «Однако эти источники априорного познания (пространство и время) как раз благодаря этому обстоятельству (благодаря тому, что они лишь условие чувственности) определяют свои границы, а именно, касаются предметов лишь поскольку они рассматриваются как явления, а не показывают вещей в себе».

Пожалуй, немного грубо и не совсем справедливо со стороны А.Ф.Лосева, было обозвать Канта «галлюцинирующим невротиком», но, действительно, разберемся: и Декарт, и Кант испытывали мгновение удовлетворения не от видения самой действительности (экстаз при слиянии с Бытием), а от очередного акта познания Бытия, то есть, от потенции к Бытию в действительности, удовлетворенной на миг фантазией понятий о Бытии.