Аннотация

В эссе рассматривается работа семейных консультантов через призму метафоры перевода. Выделяется ряд особенностей «терапевтического перевода»: его многомерность, сильная эмоциональная, мотивационная и личностная вовлеченность, требования к контакту терапевта с самим собой, а не только с клиентом. Приводится анализ фрагмента консультации в соответствии с выделяемыми характеристиками.

Ключевые слова: семейное консультирование, терапевтический перевод, профессиональное самосознание

Не будет сильным преувеличением сказать, что психотерапия – это искусство перевода: с языка клиента на язык терапевта (и обратно), с языка физической реальности на язык психической реальности, с языка внутренней речи на язык звучащей речи... Если задаться целью привести весь список граней перевода, он окажется весьма внушительным. Возможно поэтому «терапевтический перевод» дается мне сложнее, чем «технический», и даже сложнее, чем синхронный и литературный. У каждой семьи свой язык и чаще всего он - иностранный для нас. Ведь помимо прочего он включает умолчания, иносказания, оговорки, недомолвки. А еще - язык жестов и тела, движений глаз, сомкнутых губ.

«Прошлым воскресеньем поутру часов этак в шесть вечера. Плыву я в своей лодочке над горными вершинами и вижу двух всадников верхом на одной кобыле.

- Скажите, любезные, - спрашиваю, - мертва ли еще та старушка, которую позапрошлой субботой повесили за то, что она утопилась в ливне из перьев?

- Они отвечают, что не могут мне точно сказать.

- Зашел бы ты к сэру Гаммеру Вэнсу. – говорят. – Уж он-то про все это знает.

- А как его найти? – спрашиваю.

- О, это совсем не трудно. У него дом каменный, сложен из бревен, стоит себе одиноко среди сотен таких же домов.

- Нет ничего легче, - говорю.

- Это уж точно, - согласились они…»

Читаем мы в одной из английских сказок, собранных Джозефом Джейкобсом в конце 19 века. Несмотря на кажущуюся бессмыслицу, герою сказки и его собеседникам все понятно. С консультированием все наоборот: семья предоставляет понятный на первый взгляд текст, и терапевт, кажется, прекрасно способен его прочитать, уловить непосредственный смысл, но, поразмыслив немного, оказывается в замешательстве, сознавая, что услышал он только что-то про «каменный дом, сложенный из бревен».

«Терапевтический» перевод предполагает разворачивающийся многомерный процесс в режиме реального времени, в режиме реального взаимодействия с Другим, соприкосновения с его болью, страданием, обидой, проблемой, сложившимися коммуникациями, поддерживающимися коалициями, борьбой и другими особенностями структуры семьи и свойственных ей коммуникаций. Более того, семья всеми силами стремится включить терапевта в эти процессы. С моей точки зрения, основной терапевтический перевод, который совершает консультант – перевод с языка физического события на язык психической реальности, при котором у клиента появляется возможность и мужество соприкоснуться с собой.

Анализ случая

Мне бы хотелось проанализировать на основе метафоры тонкости перевода неудачную консультацию из моей практики, а именно ключевой момент, сделавшей консультацию трудной и определивший ее исход.

На консультации мать и взрослая дочь 20 лет. Семья переживает нормативный кризис: выросший ребенок готовится к покиданию родительского дома. Кризис усугубляется особенностями структуры семьи: размытыми внутренними границами, очень высокой привязанностью, высокой ригидностью и наличием исключенных членов семьи (отца), а также отягощенной семейной историей (сексуальное насилие). Циркулярная последовательность может быть сформулирована следующим образом. Дочь отдаляется, вступает в новые отношения – мать чувствует пустоту, тревогу одиночества – мать начинает обижаться на дочь – дочь, чтобы не обидеть мать, максимально «включает» ее в свои новые отношения (просит советов «в режиме онлайн» так что мать, по ее словам, практически оказывается в постели с молодым человеком дочери, всячески причиняет помощь) – расстояние становится слишком близким, дочь замыкается, огрызается, отдаляется – мать чувствует тревогу… клиенты формулируют запрос как желание выйти на новый уровень близости между матерью и дочерью. Со стороны матери – отпустить дочь, со стороны дочери – «отпуститься» (словами клиента). Мать и дочь жалуются на непонимание, конфликты, выяснения отношений и желание переделать друг друга. В целом работа с семьей была направлена на фасцилитацию сепарационного процесса, простраивание границ, большую автономность членов семьи, восстановление фигуры отца. На данную консультацию мы с ко-терапевтом подготовили ряд методик, направленных на развитие темы сепарации, профессионального и личностного самоопределения дочери и нахождение новых смыслов и целей жизни для матери. Изменение взаимоотношений с «заботы» на «уважение». Однако реальность консультации перевернула эти планы.

Консультант (К): Как вы прожили это время, прошедшее со времени нашей прошлой консультации.

Мать (М.): Прекрасно. Мы живем, душа в душу. Все конфликты позади. Я поддерживаю дочь, но не лезу в ее жизнь. Я всем довольна.

Консультант (обращаясь к дочери): А как бы ты ответила на этот вопрос?

Дочь: Да, у нас все хорошо. Все нормально.

Консультант: Как вам удалось добиться такого согласия?

Мать: можно я скажу?

Дочь (скрывая смущение смехом): пожалуйста

Мать: она рассталась со своим молодым человеком.

Оба консультанта напряглись. На прошлой встрече в ролевой диаграмме как раз обсуждалась диаграмма будущего, в которой место сектора «личная жизнь» занял сектор «семья». «Дочь возвращается к матери, поэтому и проблема решается. Действует закон гомеостаза», - говорят впоследствии супервизоры. Казалось бы, терапевтический ход очевиден и диктуется принятыми целями и задачами. Но терапевты оказались в ловушке роли «послушного и хорошего объекта» и не способны к терапевтическому переводу с языка события, физического факта на язык психической реальности… «Послушные» терапевты отправляются на небеса, а плохие – куда захотят, - можно было бы перефразировать название известной книги.

Одной из особенностей терапевтического перевода, проявившейся в этой ситуации, является эмоциональная и мотивационная вовлеченность в душевное переживание клиента. Если литературный текст и «говорит» с нами, то только фигурально. Он ничего от нас не хочет, ни к чему не призывает, не стремится перетянуть на свою сторону или сделать из нас удобный и послушный объект. В консультировании терапевт сразу оказывается в сложном мотивационном поле. Даже скорее не поле, а океане. И в этом океане сложно ориентироваться. Одна из сторон нейтральности позиции психолога, с моей точки зрения, как раз и заключается в возможности такой ориентировки, позволяющей выбирать и твердо держаться терапевтического курса. Итак, садясь за терапевтический перевод, оказываешься не за письменным столом, один на один со статичным текстом, но в мотивационном океане, где порой сложно удерживать понимания, кто ты там: шлюпка на гребне девятого вала, берег, подлодка, Титаник, волна, рыба или кто-то еще.

Вместо конфронтации семьи и обсуждения события с точки зрения закона гомеостаза, интерпретации, вопросов о смысле данного события, обесцениваемого обеими женщинами, мы с ко-терапевтом выбрали роль послушного объекта, не ставящего семью в «неловкое положение», плавающего на поверхности в согласии с клиентом. Словами М.А. Бебчук, «священная корова должна быть зарезана», однако в консультации мы на нее не покусились. Невольно вспомнились цветаевские строчки: «Как мы вероломны, то есть - Как сами себе верны». Невербально транслируемое требование согласия и неприкосновенности глубин оказалось принято консультантами следствием чего явился добровольный отказ от перевода с языка физической реальности факта на язык психической реальности жизни семьи.

Я задумалась, почему в данном случае перевод с языка психической реальности клиента на язык системной терапии оказался невозможным для меня, чем объясняется до такой степени сильная вовлеченность, потеря нейтральности и терапевтической позиции. Р. Хабер предлагает способ прояснения позиции терапевта с помощью обращения к генограмме семьи и ответа на ряд вопросов: поколением), какова моя роль в этой позиции (замещающий родитель, любимый ребенок, исключенный родственник), когда во время консультации я оказываюсь в этой позиции и почему я включаюсь в эту позицию (играет ли роль мой опыт в собственной семье, чувствую ли я давление принять роль в силу представлений о профессиональной позиции, стремлюсь ли всеми силами удержать семью в терапии и пр.), как я чувствую себя в этой роли (бодро, свободно, напряженно и пр.). Ответ на эти вопросы может помочь выявить и осознать неявную мотивацию и понять те возможности, которые у нас есть в терапии, а также те пути, которые мы выбираем (Haber 1994). И, конечно, помимо чувств и мотивов клиента, в терапевтическом переводе сталкиваешься с живым многообразием собственных чувств и мотивов, откликающихся на ситуацию консультации, а также на клиентские психические проявления, особенности поведения и личности. Таким образом, я задумалась над двумя генограммами – клиентской семьи и собственной – над тем, что создало слепое пятно невозможности перевода и превратило консультацию в «разговорчик», не тревожащий ни сердца, ни души.

Переводчик литературного текста остается переводчиком вне зависимости от того, каково содержание и специфика материала. Кем оказались мы с ко-терапевтом в данной консультации? Куда мы попали в самом ее начале и не смогли выбраться до самого конца? Из-за чего перевод не состоялся? Построив генограмму семьи и проанализировав ее вместе со своей генограммой, а также с особенностями собственной семейной истории, мне удалось выявить свою семейную позицию, оказавшуюся черной дырой для профессиональной роли, столкнуться с уже не раз подводившим в ходе консультативного процесса избеганием открытой конфронтации при простраивании границ в семейных отношениях, а также вовлеченностью в систему скрытых конфликтов. Эта важная проблема явилась предметом обсуждения уже не на супервизии, но на личной терапии.

Ведь язык поля консультации: силовые поля напряжения, доверия, чаще недоверия, подводные течения, язык страстей, тщательно скрываемых, утаиваемых. Перевод, раскрывающий психическую реальность, осуществляется языком простоты и правды, ясности и честности. И этим языком еще предстоит овладеть.

***

Когда обычный перевод не клеится, всегда можно отложить текст и вернуться к нему позже. Даже если переведено пока только три строчки. Терапевтический перевод должен проходить «на одном дыхании». Целостность этого дыхания и способности его поддержания – отдельное искусство. Возможно, этим еще терапевтический перевод так схож с самой жизнью. Его нельзя отложить, он происходит здесь-и-сейчас. Но, если дыхание сбилось, надо притормозить и восстановить его. Поскольку перевод порой - это марафон, требующий распределения сил и дыхания. В данном случае восстановление дыхания происходит уже после консультации, после несостоявшегося перевода. Ради того, чтобы в следующий раз дыхания хватило, и перевод получился.

Таким образом, «терапевтический перевод» характеризуется необыкновенным градусом жизненности и многогранности. Он предполагает глубинный контакт с собой и другим, до-верие, верность себе. Как и любой перевод, он требует подлинного искусства слова. И, как ни один из переводов, побуждает нас, терапевтов, к работе над собой.

Я благодарю Бебчук М.А. и Черникова А.В. за супервизию, Мусаеву Ф.Ц. за помощь в осмыслении темы, а также рецензента статьи за плодотворные замечания.

Difficulties of translation

Abstract. In the essay a metaphor of “therapeutic translation” is introduced as a means to analyze the specificity of family counseling. Emotional, motivational and personal engagement are listed among the key characteristics of therapeutic translation. These features are illustrated by the fragment of consultation.

Keywords: family counseling, therapeutic translation, professional self-consciousness

Литература

1. Демурова Н. Льюис Кэрролл. Москва. ЖЗЛ. 2013
2. Haber R. Response-ability: therapist’s ‘I’ and role // Journal of Family Thеrapу, 1994, 16: 269-284.