Сказка «Клад большой – семейный покой»

Дед Захар много чего в жизни повидал, троих детей без жены вырастил. Померла жена еще молодая, а Захар так больше и не женился. Двух девок замуж выдал, а лет 12 назад сына – надежду схоронил. Тот по осени подстыл, долго хворал, а потом и Богу душу отдал. Остался дед в доме один.

Старшая его дочь, Параска, через два дома от отца своей семьей жила, но к деду в дом редко-редко заходила. А Дашутка, младшая дочь, в дальней деревне проживала. Та отца почаще навещала, только деду Захару и того было мало. Хоть и понимал он: у каждой дочери – свой дом, дети, муж. Его, старого, когда навещать уж?

Дед Захар здоровьишком не больно крепок стал, на поле работать не мог. Зато вечерами мастерил он из чурбачков да из досок для внуков своих игрушки. Бывало, режет-режет, ладит-ладит. То лошадочку с колясочкой, то медвежонка, то зайчонка. Бывало, что на одну-то игрушку вечеров пять уходило. Зато радостно было, когда параскины ребятишки деда встречали, игрушки разбирали, в них потом играли.

А через недельку-другую заглянет дед Захар к Параске во двор, а там сметен в угол старый хлам да сор, а среди этого сора – его деревянные поделочки валяются. Навер­но, на растопку самовара Параска припасла дедовы-то игрушечки. А ежели и войдет дед к Параске в дом, чует: чужой он в нем. У порога потолчется, словечком перемол­вится и восвояси уйдет. Дочь родного отца даже никогда за стол не приглашала.

Дашутка была пожальчее: та все отца к себе в дом жить звала. Мол, старый он, ему нужен покой да уход. Да только дед Захар не привык сам кому-никому навязываться. Может, лишний он, а сказать стесняются. Вот и жил один в своей избушке. А прошлую зиму еле пережил. Видать, шибко часто печку топил, вот дрова рано и извел. А к Параске пошел поленицу в долг попросить, так та и давай плакать-голосить: что, мол, детей обездолить хошь? Топи не дровами, а хворостом. Чай, не помрешь!.. Так и вернулся дед домой ни с чем.

А уж этой весной ясно понял он, что силушки нет ого­род копать да картошку сажать. Ну, у кого ж ему подмоги просить? Стал Параске говорить: мол, заберите и мою землицу себе под огород. А та: нам свою бы обиходить! Нам чужой земли не надо! Так, когда же родная земля стала ей чужой? Вернулся дед к себе домой, сел на скамейку во дворе и... заплакал.

– Ты чего, дед, опечалился? – услыхал дед Захар. Глаза поднял, а стоит перед ним небольшой мужичок. Как он войти во двор мог, калитка-то заперта была? Ну, дед и сказал тогда:

– Да понял я: не земля моя ей не нужна. А сам я! Вот и вся недолга!

– Тебе огород, что ли, помочь посадить? – мужичок этот деду говорит. Землю вскопать да огород наладить – конечно, можно! Только платить-то тебе, мил человек, мне нечем. Нету меня ни гроша...

– А землица у тебя хороша!.. – Говорит мужичок и уж лопату в руку берет... И копнул-то он раза два-три, а потом деда и кричит:

– Ну-ка, дед Захар, глянь! Что это у тебя тут в земле? Клад, что ли?

– Ну, уж и клад!.. Небось, железяка старая али дырявый горшок... – засомневался дед, к мужичку и подошел. А у того в руке – шкатулочка!

– Небось, с деньгами! – хохотнул помощник.

Взял дед шкатулку в руки, а те дрожат. Откинул крышку – а там, и вправду, деньги лежат: монеты золотом горят. Да много как! Загреб дед пригоршню да помощнику и про­тянул: это тебе! Оглянулся – а мужичка нет нигде... А ведь они посередь огорода вдвоем стояли. Куда же тот подевался? Дед позвал – покричал: «Эй! Мил человек!» Именито мужичка не знал дед – не спросил...

Шкатулочку в печку схоронил, а сам с радостью к дочке заспешил. Велел Параске лошадь запрягать да мужа свое­го к Дашутке посылать: радость у них! Нашелся клад! Параска мужа в путь враз наладила, ребятишек своих свекрови поручила, а сама к отцу в избу заспешила. А как сама золото увидала – чуть от радости разум не потеряла... Да­шутке да Параске отец по целой горсти золотых монет по­дарил. И все радовался: счастье-то какое! Дашутка его в этот раз опять к себе в дом жить позвала. Но тут уж и Параска свое слово сказала: зачем отцу в такую даль уезжать, коль может он и у нее проживать? Как барин станет в своей комнатке спать. Не в такой же лачуге богачу проживать?

Дашутка поблагодарила отца за богатый дар и домой уехала. И Параска свои деньги сгребла да домой унесла. У деда от таких забот чуть не разболелся живот. Он дверь запер на крючок и отдохнуть прилег. Не успел и глаз сомкнуть – мужичок тот с реденькой бородкой опять тут! Деду улыбается и говорит:

– Ну, с деньгами-то сразу всем нужен стал?.. Ты, вот что, не спеши! Лучше меня выслушай. Я тебе плохого не присоветую...

Уж о чем он деду говорил – тот один слушал. А как му­жичок все обсказал, так дед Захар и сделал. С постели встал, шкатулочку из печи достал, да все деньги, окромя двух монет, в тряпицу чистую и сложил. Узелок схоронил, а шкатулку обратно в печь поставил. Потом отпер свою дверь, а сам улегся обратно в постель и притих...

Вскоре слышит: вроде, половица скрипит. Заслонкой кто-то глухо стукнул... А потом и ахнул... Дед на постели сел, ноги свесил и глаза себе трет. Тут как в избе Параска заорет:

– Проспал!.. Проспал, дед!.. Тебя, дед, обобрали, ограбили, украли! Деньги-то где?! Где клад?!

Дед сам начал ахать да стонать. Хорошо еще, две денежки все же не взяли... Хоть это – спасибо! А Параска на родного отца кричит:

– Дурак! Старый дурак – вот ты кто! Зачем спать лег, а дверь не запер? Ни дверь, ни окно?!

– Тут уж чего ж теперь! – сокрушался Захар. – Дело сделано! Так мне когда к тебе в избу-то перебираться?

Как услыхала это Параска, да как начала ругаться! Изо всех грубых слов дед одно понять смог: без денег, без богатства – отец может и у себя в избе оставаться! А ей он, голый – босый, не надобен!

Дед обиду проглотил, а к Дашутке снарядил соседско­го мальчонку. Тот верхом-то скоро доскакал. А уж следом и Дашутка к отцу явилася. Он ей пустую шкатулку кажет, сам чуть не плачет, а та успокаивает: «Как пришли, – говорит, – так и ушли...» И зовет отца к себе жить. Дед у нее и спроси:

– А куда эти две денежки деть? Ведь, небось, дорогие, раз золотые?

– Да отдай хоть Параске! Она вечно плачется. «Крик души» – а не баба. А теперь нам торопиться надо, чтобы до темна до дому добраться. Ну давай, отец, собираться!