« - А ты, Франсуаза,
кем ты хочешь стать,
когда вырастешь?
- Врачом – воспитателем
- Что это значит?
- Это значит таким врачом, который знает,
что дети иногда болеют от того,
как их воспитывают »
Франсуаза Дольто
«Сколько поколений в ХХ веке были
убаюканы сказочкой о долгой ночи, в которую погружен новорожденный. Педиатры и
психологи, специалисты по раннему возрасту, установили правила на все – на
первую улыбку, на первое узнавание собственного отражения в зеркале. И на
подражание жестам воспитателя.
Рене Заззо, продолжатель дела А. Валлона, уделял больше внимания экспериментаторской работе. Однажды он сообщил своим коллегам о том, что заметил, наблюдая за собственным внуком: представьте, в возрасте трех недель тот показал ему язык. Померещилось? Вольная интерпретация
случайной мимики? Чтобы удостовериться, Рене Заззо провоцирует реакцию. Он показывает младенцу язык. Тот отвечает тем же.
На протяжении двадцати лет
руководители психологической службы во Франции не желали принимать в расчет этого жеста у младенцев, хотя он повторялся постоянно.
Двадцать лет голос Рене Заззо был
гласом вопиющего в пустыне. Ему возражали, что этого не может быть, потому что ребенок не может видеть того, кто строит ему гримасы, даже если лицо наблюдателя находится совсем близко от его лица».[1]
Этот небольшой пример-отступление понадобился для того, чтобы подчеркнуть
насколько порой деятели какой-либо науки, предметом исследования которой
является человек во всем его субъективно-объективном
многообразии, озадачены «вписыванием» человека, субъекта в рамки строго
определенные, рамки, делающие исследователей порой просто слепцами, упускающими из виду самое главное.
Наука, занимающаяся изучением ребенка и вопросов, связанных с детством
позаимствовала инструментарий из естественных и гуманитарных наук, в частности таких как: биология, экономика, статистика, экспериментальная психология и пр.
Говорит ли это о том, что наука состоит на службе у ребенка? К сожалению не
всегда… Пример приведенный выше это в какой-то степени подтверждает. Конечно на
сегодняшний день ситуация несколько изменилась, но изменилась она лишь с тем различием, что теперь родители имеют перед собой множество литературы,
посвященной вопросам детства. И во многом подобная литература напоминает своеобразную инструкцию, порой абсолютно не учитывающую того факта, что ритм жизни и режим у каждого ребенка свой.
Воспитание необходимо ребенку - это неоспоримый факт и важно, чтобы
воспитание раскрывало потенциал ребенка, а не ограничивало его травмирующими
рамками, необходимыми только взрослому для того, чтобы справиться с собственной тревогой перед незнанием. Но незнание может принести свои плоды, оно может
научить тонкому чувствованию, оно может научить чувствовать и следовать желанию
ребенка. Зачастую родители пренебрегают этим ценным опытом, их нельзя винить,
они боятся навредить и доверяются литературе, в которой есть веское слово
науки, веское слово докторов и педиатров, знающих толк в детях, остается лишь
следовать их советам и рекомендациям, дрессируя младенца и заставляя справлять
свои нужды в положенный час и в положенных условиях. Складывается впечатление, что человек все
меньше доверяет себе и собственной интуиции, тем самым значительно сужая
область поиска возможных вариантов ответов, вариантов, быть может, заключенных
в чувственном сосуществовании с другим.
Основную часть своей теоретической и практической работы Дольто посвятила
изучению вопросов детства – времени, когда ребенок так нуждается в том, чтобы
быть услышанным другим, способным откликнуться на этот «молчаливый призыв».
Почему молчаливый, да потому что, пребывая в состоянии детства субъект, еще не умея высказать свою боль, манифестирует ее телом, симптомом. Зачастую, даже
крайне внимательные и «достаточно чувствительные» матери относятся к своим
детям как к объектам, а не субъектам. Получается так, что ребенок- это тот, «о
котором говорят много, а с ним самим не разговаривают»[2]. Благодаря своей проницательности и умению
тонко чувствовать всю глубину переживаний, охватывающих ребенка на протяжении непростого времени, именуемого детством, Дольто обрела репутацию исключительного клинициста, многократно подтвердив правомерность данного
статуса своими теоретическими и практическими трудами. Теория бессознательного
образа тела заставила многих детских психоаналитиков иначе отнестись к проблеме желания ребенка, желания, раскрывающегося именно в поле речи.
Итак, что же происходит, когда ребенок, так
нуждающийся в присутствии другого, внезапно закрывается в своем фантазийном
мире, в который другому доступ запрещен? Кто
или что воздвигает эту стену между младенцем и его окружением?
Дольто многократно подчеркивала, что данное «явление» не является
врожденным. В своих книгах Дольто часто писала о том, что не верит в
фатальность психотических состояний. Считается, что дети с аутизмом страдают
из-за отсутствия адаптации, они блокированы, потому что брошены или чувствуют себя отвергнутыми. В работе «Бессознательный образ тела» она пишет в связи с аутизмом, что не было произведено акта-слова, в котором бы этим детям были проговорены те сложности, через которые прошли их тела, физическая оболочка, в то время как духовная впала в заблуждение, что мать их отвергла.
По ее мнению аутизм является своеобразной
реакцией ребенка, подвергшегося в процессе самоидентификации какому-то
болезненному испытанию, повлекшему за собой подобные изменения. Таким событием может быть травма или же какое-то другое важное для ребенка событие, которое не было проговорено матерью, в результате чего аффективная и символическая связь
между ними была потеряна. Часто это случается именно впервые дни жизни ребенка, либо первые несколько месяцев. Какое-то событие внезапно врывается в жизнь младенца, это может быть разлука с матерью, ее неожиданный отъезд, либо другие причины, вследствие которых ребенок теряет значимого другого на неопределенный срок. Малыш ничего не знает об этом, он
не предупрежден. Да и сама возможность вербального информирования ребенка о своих чувствах и планах родителями как-то упускается из виду. Для взрослого
события, вызывающие у ребенка подобные болезненные изменения, кажутся чем-то заурядным и не стоящим внимания, младенец же напротив, чувствует их остро. Он теряет тонкую нить, связующую его с другим, нить речевую, акустическую и не может выразить в
полной мере свое отчаяние. «Он как марсианин в лоне своей семьи».[3] И
мать может помочь ребенку отыскать пути возврата к реальности, найдя для этого нужный момент и нужные слова, которые помогут ему восстановить прежний ритм жизни. Роль психоаналитика в данной ситуации заключается в том, чтобы вернуть этого ребенка, вернуть посредством рассказа истории жизни малыша, истории потерь и разлук, которые причинили ему много боли. Психоаналитик, таким образом, помогает ребенку обрести утраченное бытие в слове. Вступая в аналитические отношения с ребенком, психоаналитик имеет возможность наблюдать как у ребенка происходит регрессивный перенос - «то, что осталось в них здорового, вновь
цепляется за материнскую образующую, что - нет - погружается в безумие».[4]
Сначала они вступают в отношения переноса с врачом-психотерапевтом, подменяя этим их прерванную связь с матерью, и от этого переноса их надо потом
освобождать, для того, чтобы они могли войти в общение и не привязаться
"задним числом" к кому-нибудь, кто может служить им нянькой, но
никогда - ни архаическим отцом, ни архаической матерью (именно они -
архаические мать и отец - интегрируют его собственное тело). Именно поэтому
нужно, чтобы психотерапевт действовал исключительно словом и не прикасался к
больному. Перенос в общении таким образом символизируется. Говоря о теории
Дольто, мы видим, что она делает огромный акцент на истинной речи: «Напрасно мы взрослые полагаем, что ребенок не может понять языка, пока не овладел устной грамматической техникой выражения. В действительности он интуитивно улавливает суть того, что ему говорят».[5]
Важно называть малыша по имени, рассказывая ему его историю, историю его появления на
свет, наделяя смыслом то волнение, которое мать испытывала во время
беременности, таким образом ребенок обретает целительную идентичность. Рассказывая ему его историю рождения, она помогает ему обрести собственное место в символическом, уцепиться подобно литере за белоснежный край листа. Подхваченный символическим, он сможет постепенно встраиваться в сложный мир различий, где
первым подобным континуумом будет его собственное имя. Язык подобно
авторитарной системе овладевает всем существом субъекта, его телом, его жизненной системой координат. Дальше него не
высказаться, из его уз не высвободиться. В этом и заключается основное правило
культуры - «Хочешь быть услышанным, облеки свой призыв в слова». Особый ребенок оказывается будто вынесен за рамки языка, он продолжает пребывать в своем фантазийном мире сокрытом от посторонних.
«На радио у меня была возможность связаться с еще молодыми матерями детей в возрасте до трех лет, страдающих аутизмом. Я посоветовала им рассказать ребенку, почему они
исчезли, когда детям было от четырех до девяти месяцев, и сказать, что они не
знали, что он от этого так страдал. Десяток из этих детей, те, кому было меньше
трех лет, смогли вновь восстановить контакт со своими матерями, как это было до того события, после которого они впали в аутизм».[1]
[1] На стороне ребенка Франсуаза
Дольто; Екатеринбург: Рама Паблишинг, 2010. – 153 с.
[2] На стороне ребенка/ Ф. Дольто; Екатеринбург: Рама
Паблишинг,2010.-717 с.
[3] На стороне ребенка/ Ф. Дольто; Екатеринбург: Рама
Паблишинг,2010.-717 с.
[4] Т.: ХVI. Бессознательный
образ тела/ Пер. с фр. И. Б. Ворожцовой. – 2006. – ХVI+376 c/
[5]На стороне ребенка/ Ф. Дольто; Екатеринбург: Рама Паблишинг,2010.-717 с.