|
|
На "перекрестках" кастрацииАвтор статьи: Драченко Виктория Васильевна
«Сегодня, пожалуй, не тот день, когда надо начать писать этот текст… Необходимо почитать еще Лакана… Почему я опять затянула до последнего дня? Так мне и надо – остаться без выходных! … Как можно писать о кастрации? Слова не идут в голову… Ну, хорошо, сейчас …. Ой, звонят… » – как только этот знакомый монолог зазвучал – вот и уже здесь: на перекрестке кастрации. Это, конечно, не то «судьбоносное», которое «поговорить с начальником» или «родить ребенка», но причина его на том же месте. «Перекресток – это место, где необходимо принимать решение, причем, решение будет затрагивать ваше тело» – так говорит о кастрации Даниэль Руа в своем докладе «Логика кастрации» во введении в чтение семинара V Жака Лакана в Москве [4, с. 6]. Каждый раз, когда субъект сталкивается с вопросом: «Чего ты хочешь?», с риском реализации желания, с воображаемой угрозой утраты – он оказывается на этом перекрестке. И тут субъект рядится в какое-то количество одеяний, аксессуаров, масок, «рыцарских снаряжений», чтобы этот перекресток преодолеть, привлекая весь багаж идентификаций, или, как говорил Жак Лакан, «знаков отличия», которые претендуют на то, чтобы служить пропуском, символическими званиями, связанными с метафорой отца. Станет ли этот перекресток выбором, или, как в фильме Пьера Паоло Пазолини «Царь Эдип», куда бы он не шел – он всегда приходит в Фивы? Таким является нам Человек, каким он предстает сам себе в ходе психоанализа, таким мы видим его в симптоме: человека, восседающего на троне и считающего себя вправе наслаждаться всеми данными ему благами, или «Эдипа-отброса», противопоставляющего себя толпе, погрязшего в заблуждениях, признавшего это заблуждение, и берущего на себя ответственность. Говоря о кастрации, следует сказать об открытии З.Фрейдом Эдипова комплекса как этапа психосексуального развития и восприятия человека. Фрейд ввел Эдипа в поле науки и превратил его мифическую и трагическую историю в мировой порядок, обладающий ценностью для каждого. В 1911г. он считает комплексы «дирижерами, определяющими наше поведение в мире». Именно это он и назвал «Эдиповым комплексом». Конечно, для Фрейда Эдипов комплекс не является, прежде всего, разрешением той или иной психологической проблемы: что такое отец, что такое мать, как с ними обходиться? Комплекс имеет значение лишь благодаря тому, что он выступает конденсатором либидо, фиксатором заполняющего субъект наслаждения, с которым тот не знает, как поступить. Ж.Лакан, исследуя психоаналитическое открытие З.Фрейда, идет дальше психосексуального развития. Он говорит о внутренней пружине эдипова комплекса – комплексе кастрации и о метафоре отца, позволяющей этот комплекс преодолеть. «Речь идет уже о «заступлении отца в качестве символа, или означающего, на место матери внутри той первоначальной символизации, которая в отношениях между матерью и ребенком успела выстроиться. Перед нами поворотный пункт, нерв, суть того продвижения вперед, которое знаменует собой у субъекта эдипов комплекс [Том 5, с.207]. «Нет Эдипа без кастрации» – таково его утверждение! В главах 11-12 Семинара V Лакан акцентирует наше внимание на том, что логика кастрации определяется законами означающего и вызывает эффект потери и приобретения, вынуждая субъекта взять на себя ответственность за свое наслаждение. «Чем ты наслаждаешься? В чем твое наслаждение? Куда оно тебя ведет?» – эти вопросы непременно будут поставлены, если человек действительно осмелился действовать согласно своему желанию, если он решился распознать желание на своем месте, а не подменить его воображаемым, если он пришел в анализ и обратил свой взор к Другому, который «не разоблачает и не скрывает, но уведомляет». «Я утверждаю, что все вопросы, связанные со свойственными Эдипову комплексу тупиками, могут быть разрешены, если рассматривать вмешательство отца как замену одного означающего на другое означающее» [2, с.176]. Тут речь идет уже о символической функции мышления, о законе символического, который не зависит витально от объекта, не зависит от Материнского желания, не от «биения жизни», но от именования, означающих, всегда отсылке к другому значению, к другой вещи. «Существование символического, воплощенного Именем Отца как означающим, создает в означаемом абсолютное значение, называемое «кастрацией» [2, с.208]. И это «абсолютное значение» подразумевает отсутствие референта, отсутствие самой вещи. Есть только отношение «означающее / означаемое», гарантируемое разве лишь самим высказыванием и ничем другим. То есть то, что с нами происходит в анализе – это выстраивание отношения к отношению, или же к отсутствию отношения. Это в корне изменяет и сам статус фаллоса, «всегда прячущегося», «всегда скрытого», который, будучи в начале этой операции воображаемым органом, становится символическим инструментом, означающим суть понятия кастрации. Это путь от некого воображаемого «не иметь» – к «не иметь символическому», и путь этот ведет к построению «нового» субъекта, «снабженного «Идеалом Я» [2, с. 288]. Вхождение в собственно человеческий регистр связано с Эдипом, Законом, Другим, Кастрацией, Отцом, Именем Отца. Открытие символического порядка, по Лакану, как раз и составляет главное открытие Фрейда. С проблемой кастрации мы встречаемся не только в психоаналитическом лечении, но и в различных сферах мыследеятельности человека: искусстве, философии, религии, психологии, и, конечно же в обыденной жизни. Рассмотрим практически вышесказанный теоретический материал на примере художественного фильма Франсуа Озона «Франц» (2016 года), который есть творческим переосмыслением сюжета «Недопетой колыбельной» Эрнста Любича. События фильма разворачиваются попеременно в Германии и Франции по окончании Первой мировой. В немецкий городок приезжает тонкий, меланхоличный молодой парижанин и кладет цветы на могилу некоего Франца, погибшего солдата, воевавшего на стороне проигравшего противника. Француз приходит в дом убитого немца и представляется его университетским другом, но в последствии мы узнаем о том, что именно он убил молодого Франца. Увидеть кастрацию в ее художественном исполнении здесь можно на примере двух главных героев – француза Адриена и молодой девушки, Анны, бывшей невесты погибшего Франца. У Адриена, не прошедшего кастрацию, мы видим невроз, о котором свидетельствуют его обмороки, навязчивые воспоминания, видения. В связи с тревогой утраченого обьекта его тревога смещается на все объекты, которые могут быть утрачены. Показательна его ложь, которую, благодаря мастерству режиссера, мы видим глазами самого героя, «склеенную» с верой в собственный фантазм и страдания по поводу обмана, в котором он живет. И, конечно, об отсутствии кастрации свидетельствует его брак по желанию матери, его невозможность совершить выбор собственного желания: «Мама хочет нас поженить – так спокойней». Обманываясь, стать счастливым куда легче и проще. Анна же – единственная из всех персонажей фильма, кто повсеместно сталкивается с горькой правдой и пытается найти свое место и путь в условиях реальности. Анна проходит кастрацию. Она живет в доме бывшего жениха, помогая его родителям перенести утрату единственного сына, называет их родителями, оправдывает перед ними молодого человека, скрывая правду об убийстве их сына. Она любит и идет до конца, прощая убийство жениха, прощая «последнее письмо», которое на самом деле также оказалось ложью Адриена, она решается отыскать свою любовь и отказывается от нее, прощая предательство любимого. В конце фильма, поддерживая надежды возродившихся к жизни стариков, Анна пишет письмо о «счастливой жизни с Адриеном». Она действительно осмелилась действовать согласно своему желанию. Меткой, которая свидетельствует о выстраивании ее отношения к отношению есть картина Эдуарда Мане. О ней в первой части фильма Андриен рассказывает в вымышленной истории о посещении Лувра вместе с Францом. Он описывает эту работу как «изображающую бледного юношу с запрокинутой головой», но в итоге картина оказывается полотном под названием «Самоубийца». Суицид как таковой – узел и перекресток, решение и отказ от решения, проблема личная и общественная. Анна, разочаровавшись, попадает в ситуацию, которая кажется ей тупиковой, она идет в акт самоубийства, но оказывается спасена. В конце фильма режиссер раскрывает перед нами Анну как созерцающую в зале Лувра картину «Самоубийца» и произносящую в речи: «Она дает мне силы жить». На место смерти приходит символ смерти. Это символическое отношение, этот «Аcting-out» подчеркнут, как значимость выбора сочетанием музыки, цвета, кадра, крупного плана – фактически всеми средствами выразительности языка кино-искусства. Тема смерти здесь звучит не случайно. Именно перед «лицом смерти» происходит настоящий выбор, связанный с кастрацией. Да и сама кастрация – это смерть символическая. Каждый выбор – маленькая смерть, перекресток. Как говорит поэт: Перекресток семи дорог – вот и я, Перекресток семи дорог – жизнь моя. Пусть загнал я судьбу свою, но в каком бы не пел краю, Все мне кажется, я опять на тебе стою.
Литература:
Категория: СТАТЬИ » Статьи по психологии Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|