Образы одиночества в современности

Владислав Лебедько. Евгений Кустов

«Образы одиночества в современности».

«Любое знание, любые методы, любая работа должны опираться на как можно более полное, целостное и многофакторное видение - переживание мира в максимально доступных масштабах с учетом актуальной на текущий момент времени ситуации.»

              В. Агеев, В. Лебедько. «Мастерство. Осознание. Психотерапия.»

Прежде чем продолжить исследование феномена одиночества, отражаемое в творчестве, я предложил бы задаться вопросом: «А, собственно, зачем человеку создавать образы одиночества — литературных персонажей,  сюжеты живописи, скульптуры? Не проще ли его (одиночество) рассматривать непосредственно?».

О, конечно, проще! Только мы с вами ещё ой как не просты для непосредственного переживания любого проявления жизни, а проживание одиночества для каждого из нас и многолико и всегда неповторимо. Никакая воля, никакая изощрённая умственная практика или тренировка личных возможностей не избавляет человека от неотвратимости воздействия состояния одиночества в его обнажённой динамичной полноте.  

«Каждый человек рождается в точке А и начинает своё развёртывание оттуда, двигаясь от архаической к магической и мифической стадиям, и, возможно, выше, и если бы мифологии мира не являлись хранилищем убеждений, свойственных этим ранним уровням, каждому человеку приходилось бы изобретать их заново» (25).

Наши предшественники так же любили, страдали, искали, умирали и воскресали, а передать свой опыт они могли в основном через иносказание. И не нужно забывать, что в этом мире мы не единственные жители. Известные и безвестные его сущности каким-то образом соседствуют с нами и соответственно своим качествам взаимодействуют. И, как всякие соседи, мы оказываем друг на друга влияние. Многомерность и многообразие мироздания трудно выражать без образа, без обличения понимания в нечто, что можно передавать с максимальным отображением подлинного смысла.

«Часто мы не осознаем до какой степени наш внутренний мир состоит из людей и отношений к ним. Внутри нас – проекции родных, близких, друзей, одноклассников, учителей, случайных знакомых, незнакомых, киногероев и героев книг, исторических личностей и рок звезд, продавцов, милиционеров, проституток, водителей, партий, сект, религий, бандитов и домохозяек… И ко всем из них у нас есть тончайшие эмоциональные отношения, от их образов и проекций исходят наши оценки себя, наше восприятие себя через Другого. Среди миллионов образов есть несколько десятков тех, которые наиболее жестко обуславливают наше поведение, наши переживания…» (1).

Образы являются основным содержанием нашей психологической деятельности. В своей работе под образом я подразумеваю не только и не столько зрительную форму, но скорее суть, сущностные холоны (4) ощущения, чувства и смысла, в том числе имеющие уловимую творческим воображением зримую форму. В идеале же они воспринимаются и зрительно и осязательно и на слух и даже на запах, созерцает ли человек картину, воспринимает мелодию или сопереживает герою книги. «Имеют они (образы) и свою каждому образу присущую атмосферу. Они и являются выразителями воли той глубинной сути, из которой мы происходим и которой являемся, сущностью того, чем мы живём» (1).

Стоит так же напомнить об особенностях человеческого восприятия. Оно практически целиком зависит от Матрицы Восприятия (см. Главы 1 и 2). Нас с вами будет интересовать её культурно-информационный слой - сформированная в течении жизни система отношений. Она определяет наши взамооотношения с миром, со всеми его сторонами.

У этой структуры есть статический и динамический аспекты. Статический — обеспечивает стабильность человеческого мировоззрения, его устойчивость. А динамический аспект — позволяет нам вносит необходимые коррективы в процессе взаимодействия (контакта) с миром для обеспечения естественной эволюции или инволюции развития.

Иногда статический аспект культурно-информационного слоя становится слишком жёстким - процесс кристаллизации (2) становится преобладающим. Сам процесс кристаллизации это результат установившейся линии поведения, в процессе которой формируются постоянные черты мышления, поведения и целого комплекса реакций при взаимодействии с миром (внутренними и внешними его составляющими). «Именно жесткие связи в полученной схеме представляют нам картину культурно-информационного мира» (1).

На феноменологичном языке физиологии нервные окончания связаны друг с другом и эти связи могут быть временными или постоянными в зависимости от повторяемости или однократности процессов нашего поведения. Наши привычки — есть стойкий монтаж мотонейронной системы (конгруэнты), которые так же подкрепляются химическими реакциями с непосредственным участием пептидов, источником коих в свою очередь является уникальный производственный комплекс под названием гипоталамус.

Кристаллизация это вполне обычный процесс, но и он может протекать на ошибочном основании. Например фанатичная вера в ту или иную идею или «своеобразное» понятие греховности у человека с линейным, дуальным (см. Фрагменты 1 и 2) восприятием объёмности миропорядка приводит к конфликту с его действительным раскладом и, если «я» продолжаю упорствовать в своём заблуждении, то, сообразно этому, «у меня» произойдёт кристаллизация по патологическому типу с соответствующей ригидностью восприятия, а в психологическом плане к диктатуре личного мнения. Такой человек к дальнейшему развитию способностей адекватного восприятия и гармоничному взаимодействию с миром уже не способен. Дабы вернуть естественное состояние эволюции, такому бедолаге придётся пройти через болезненные процессы реинтеграции мотонейронной сети с демонтажом привычных, ошибочных связей. Иными словами: «...переход к новому жизненному сюжету, картине мира, излечение от болезни или освобождение от проблематики без выхода человека из привычного ему культурно-информационного мира - невозможно. Внутренне этот выход сопровождается преображением личности, внешне следствием будет изменение поведения, изменение круга знакомых людей и отношений к близким людям. Выход в другой культурно-информационный мир крайне сложен, так как старый мир необычайно крепко «держит» человека большим количеством взаимосвязей и отношений.» (1)

Культурно-информационный слой Матрицы Восприятия личности является неотъемлемой составляющей культурно-информационной матрицы семьи, рода, этноса, человечества и отражают те обстоятельства и предпосылки, по которым развиваются общечеловеческие сюжеты данной эпохи. То есть, личностный расклад каждого человека это одна из проекций общечеловеческого сюжета, и как личный сюжет опирается на базис той этнической культуры, в которой данный человек живет.

Разнообразные варианты сюжетов переживания одиночества отражены в произведениях человеческого творчества. Более древние из них составляют основу мифов и сказок — мы их разбирали в первой и второй частях Фрагмента 5, однако времена меняются и «с каждым новым поколением общечеловеческие сюжеты усложняются и обогащаются. В кристаллизованном виде они представлены в тех произведениях культуры, которые признаны классическими (они потому и признаны классическими, что в них угадывается некая общечеловеческая проблематика). Понятно, что, с одной стороны, такой культуральный пласт в сознании является как бы дополнительной (и все возрастающей с течением времени) преградой на пути движения осознания к своим глубинам (архетипам и чистому «я»)... С другой стороны, именно наличие этого пласта дает возможность каждому человеку пройти все более уникальную и неповторимую траекторию развития, так как вариаций и развилок все больше и больше с течением времени. И каждый человек, проходящий действительно уникальным путем (читай - Путём индивидуации), тем самым вносит свой вклад в общечеловеческую копилку, создавая еще больший спектр возможностей для последующих поколений» (1).

Нам это особенно важно отметить перед тем, как перейти к исследованию современных литературных образов, в которых отражаются архетипические процессы, связанные с феноменом одиночества. Среди существующих подходов психотерапии появились новые тенденции, когда преобладает не столько жёсткий детерминизм в устранении того же переживания одиночества, сколько общение с этим состоянием. Джеймс Хиллман неоднократно подчёркивал, что современный «метод состоит не в интерпретации образа, а в беседе с ним. При этом ставится вопрос, что нужно образу, а не что он означает». При этом необходимо понять, что за послание несёт в себе возникшее состояние, а не просто его нивелировать, как нежелательное и, по возможности, предупредить сам факт подобного проявления, если оно несёт откровенно деструктивный характер.

«Неполноценный орган способен говорить, поскольку существует то, что Адлер называет «диалектом органа», «жаргоном органа», с помощью которого этот орган расскажет нам о нас самих, когда мы изучим его язык» (3).

Поэтому предлагаю посмотреть, что же несут в себе герои нашего времени, времени когда личность подчас просто не способна идти с ним в ногу и уже не успевает за потоком общественного развития. Своей врачебной практикой я могу засвидетельствовать слова психотерапевта Арнольда Бейссера: «Область интереса в психиатрии сейчас распространилась за пределы отдельной личности, так как становится очевидным то, что большинство критических проблем произрастают не из нас как отдельных индивидов, а из общества, которое удерживает личность в её обособленности» (5).

Тот же Джеймс Хиллман в своей книге «Исцеляющий вымысел» отмечает весьма интересную особенность: «Писателям известно, что они не могут познавать свои персонажи с помощью интроспекции. Их сцены возникают самостоятельно, герои говорят, приходят и уходят. Существует мало людей, с которыми писатель бывает более откровенен, чем со своими героями, и тем не менее они продолжают удивлять его своей независимостью» (3).

Ещё я бы отметил связь слов с внеязыковой действительностью, которая осуществляются не прямо, а через посредство речи. Сами по себе, вне речи, слова не отображают целостных явлений и событий действительности, они являются лишь необходимыми предпосылками их отображения посредством речи. Язык анатомирует объективные факты, расчленяет их на части, искусственно обособляя то, что в реальном мире дано в живой и неразрывной связи. Здесь как нельзя кстати вспомнить, ставшую крылатой, фразу Хайдеггера: «Не человек говорит, а язык проговаривает себя через человека».

«В реальности не существует предметов отдельно от их свойств и происходящих с ними процессов. Все обособленные в формах языка предметы, количественные и качественные признаки, процессы, состояния и действия в самой реальности даны лишь как моменты целостных событий и явлений.» (6).

Действительно, слова, обозначающие один и тот же предмет, на языке разных народов иногда по форме сильно отличаются. Но их внешняя диссоциированность, тем не менее, нисколько не мешает соединяться с обозначаемым объектом. «Я тебя люблю» на албанском языке - «te dua!», по арабски - «Ib'n hebbak!», белорус говорит: «Я цябе кахаю!», грек - «S'ayapo!», отважный зулус восклицает своей возлюбленной: «Mena Tanda Wena!», англичанин, конечно же, - «I love you!», а на японском - это «Kimi o ai shiteru!». И возлюбленная несомненно понимает воздыхателя, если выросла в той же культуре. Но вряд ли испанка, для которой объяснение в любви это «Te quiero, Te amo!», поймёт возлюбленного из Кении с его «Tye-mela'ne!».

Вавилонское разделение! Легенды о первоязыке — едином для всех народов — до сих пор вызывают бурные дискуссии. Для этого есть основания. Достаточно ухватиться за тему полных синонимов. Однако, смею предположить, что на коммуникационных пространствах архетипического уровня лингвистическое понимание едино и по форме и по сути. Ибо здесь слова, как таковые, являют непосредственную суть образов, их интенсиональность (7). И это являет суть процесса обретения целостности через воссоединение с архетипом. «Воссоединяясь с архетипом, человек активизирует свои же (ну а на самом деле – общечеловеческие) ресурсные качества» (8).

У выдающегося философа двадцатого века Людвига Витгенштейна есть замечательная фраза: «Границы моего языка – это границы моего мира». Современная философия, в частности, семиотика, рассматривает мир и человека, и любые явления, как текст. Всё есть текст. Всё наше восприятие построено, как некая совокупность картинок, звуков и ощущений. Эта совокупность – тоже своего рода текст. И сознание, и бессознательное структурировано, таким образом, как язык – это тоже один из основополагающих тезисов современной философии, автором которого является основатель структурализма Жак Лакан (8).

«Выявлять структуру архетипических значений дает возможность исторический подход к формированию мифологических архетипов: древнейших образов, неотделимых от понятий, и изучение глубинной этимологии слов. Изучение древних языков показывает, что первобытные люди жили отнюдь не в хаосе понятий. Напротив, как это ни странно, Вселенная для них представала более упорядоченной, чем для нас. Так, индоевропейский язык дает пример четкой классификации понятий» (12).

То же понятие зеркала на английском языке — mirror или looking glass, по немецки — spiegel, француз обозначает зеркало как miroir или glace, а итальянец — specchio, турок скажет: «ayna gibi», а как элемент Магического Театра Зеркало является основным процессом вводящим во взаимодействие с архетипическим образом(9). При этом человек вводится в сам процесс вне зависимости от многообразия языкового обозначения, если только он не одержим буквализмом (10).

Даже близкие по происхождению диалекты показывают, что по мере развития этноса, объединённого социально-экономическими и территориальными условиями, возникают особенности языкового отображения одних и тех же предметов и явлений. Мокшане о ребёнке — шаба, вятич — робёнок, на рязанском диалекте ребёнок до 12 лет — подтёлок (11). Полагаю, что дело именно в особенностях культурно-информационного слоя Матрицы Восприятия, в котором мы вырастаем и которым пропитывается личность. Сама же феноменологическая основа любого отображаемого нашим восприятием объекта единая. И дискуссия о существования единого для всех народов первоязыка мне кажется больше схоластической. Сколько существовало и существует самобытных культур — столько языков и их диалектов.

Разногласия среди исследователей в области лингвистики, культурологии или психологии начинаются, если не берутся в расчёт отличия воспринимаемого в зависимости от точки позиционирования мерности пространства. Для линейной логики интерпретация трёхмерности неизбежно закончится качественными искажениями информации ибо будет дискретной и по сути и по форме более объёмного процесса. То же соотношение трёхмерной интерпретации четырёхмерного явления. Современное стремление к более адекватному восприятию многомерности мира породило постмодернизм с его дискурсионным подходом и развитие ризомального подхода восприятия динамики процессов экзистенциальности Живого. Яркой иллюстрацией возможности передачи многомерной информации являются библейские притчи и дзеновские поэзисы. Заказчик тогда не просто получает возможность передавать многозначную информацию, но и способствует структурированию нашей способности осознавать и воспринимать Многомерные Информационные Тексты без качественных искажений.

Ни один образ литературного персонажа не возникает из ниоткуда. Ибо «даже прыщ в этом мире не вскакивает просто так». Все элементы бытия — суть закономерностей явленных или не явленных процессов. Писатель или художник производит на свет своего героя, исходя из взаимообразного взаимодействия с тематическим процессом Совокупного Заказчика и исполнителя Темы. При этом он может находится в контексте собственной субъективности проживания уникального расклада восприятия раскрываемой темы.

Один и тот же образ оказывает своё неповторимое влияние на воспринимающего его. Тем более, что «Означаемое - это не вещи, уже в первозданном своем состоянии расположенные в порядке, открытом для значения. Значение - это человеческий дискурс, имеющий свойство всегда отсылать к другому значению (16). Печорин или Фауст произведёт на меня и на Вас одним и тем же поступком, отражённой в тексте произведения мыслью, неповторимое, но всё же качественно определённое воздействие — именно в силу некоей опять же предопределённой Темы Совокупным Заказчиком и, если угодно, вполне конкретной эволюционной необходимостью.

Подобный процесс хорошо знаком современному человеку, так как во всех полит-технологиях воздействия через средства массовой информации различными власть имущими группами используется именно этот феномен — доносить до существующего «электората» необходимые им (власть имущим группам) свойства и качества, «втюхивать» в сознание каждого элемента «электората» соответствующий контекст Темы Управляемости и направляемости. В контексте данного исследования «власть имущие группы» являются совокупным заказчиком. Не лишним будет отметить, что и они в свою очередь являются отражением некоего архетипического процесса.

Воплощение разных проявлений феномена одиночества в искусстве и литературе посредством создаваемых образов на мой взгляд является естественной реакцией человека, который «слишком многое подавляет в себе, ради приспособления к социальному окружению» (13). Как некогда писал Юнг: «...одностороннее развитие неизбежно должно привести к реакции, потому что подавленные, неполноценные функции не могут до бесконечности устраняться от причастности к жизни и от развития. Неизбежно однажды наступит момент «восстановления целостности человека» для того, чтобы и недоразвившемуся дать возможность причаститься к жизни.»

Социальные долженствования, подавление процесса индивидуации, общественные стереотипы поведения, обесчеловеченная мораль - активно и неизбежно содействуют разделению человека в самом себе и приводят к его интра- и интер- психическому одиночеству и сообразно этому порождают ответные процессы «восстановления целостности человека».

Конечно сила воздействия воплощённых в литературе образов напрямую зависит от способностей писателей «быть в контакте» с экзистенциальностью происходящего и умения отображать их семантическую основу. Л. Выготский по этому поводу следующим образом: «Гений писателей глубоко проник в суть безмолвного послания богов и нашёл мастерское выражение воспринятого из недр коллективного мифа при помощи слов. Тысячи лет герои и образы классической литературы будоражат умы и питают души людей разных времён и народов. Способствуют проявлению в обществе сил богов и архетипов и воспитывают души, помогая вырастить такие качества, как истинные мораль и нравственность идущие от души (которые в данном контексте не следует путать с нормативными запретами). И способствуя объединению людей».

В результате контакта с литературным героем (от эмпатического синхронирования до эмоционального отождествления с ним) происходит попадание читателя в истоковое пространство, узнавание чего-то очень важного, близкого и знакомого, выражающего основную суть внутренней задачи или внутреннего конфликта читателя.

«Классическая литература личностна по авторству, но безличностна по сути именно потому, что отражает общечеловеческий слой взаимодействия с реальностью, и собственно «руки богов» проходящие через конкретных литературных персонажей. Личность писателя растворяется, поскольку он видит большее, чем личностное и общее для всех или для многих людей. Очень тонко, часто необъяснимо себе самому, писатель улавливает эти игры богов, происходящие в жизни и, осеняемый вдохновением, которое древние справедливо считали посланием богов, отображает увиденное и воспринятое в канве литературного шедевра. Шедевра понятного и близкого многим поколениям людей, на протяжении сотен и тысяч лет вызывающего к жизни яркие узнаваемые чувства и приводящего внимательного, открытого читателя к постижению очередной грани этого мира» (14).

Во время взаимодействия с образом литературного героя так же как и при взаимодействии со сказочным персонажем происходит их проживание «как потока состояний сознания, со всеми душевными и телесными особенностями и проявлениями, а не как культурную ментальную надстройку прошедшую сито конвенционной морали и нравственности» (15).

Стоит так же добавить к вышесказанному, что «мир архетипов — это уже мир богов. Именно боги стоят за большинством образов наших видений и состояний. Причём — любых состояний. Каждое состояние является архетипическим, если раскрыть его. Именно боги являются заказчиками видений, несущих нам послания из их мира» (1).

Предлагаю рассмотреть одно из таких посланий на примере очень яркого образа героя нашего времени — Виктора Зилова — главного действующего персонажа пьесы Александра Вампилова «Утиная охота». Я ознакомился с большим количеством рецензий на это произведение, на спектакли и, конечно, на фильм «Отпуск в сентябре», где образ Зилова замечательно воплотил Олег Даль.

Понятно, что большинство авторов рецензий грешат всякого рода смысловыми штампами — вроде: «Зилов - «лишний человек» нашей эпохи, не нашедший своего места в раскладе соц. реализма» или «Зилов пытается сделать экзистенциальный выбор», «Зилов — продукт своего времени, времени застоя и творческой деградации «потерянного поколения», или «Зилов бездуховный и безнравственный вырожденец». Но всё же как выглядит образ этого героя, если его раскрывать как архетипическое послание?

Если вовлекаться в линейную систему оценок поведения Зилова, персонажа «явно отрицательного», ибо он обманывает свою жену, манипулирует людьми ради достижения своих бездуховных целей, он безответственный работник и циничен в отношениях с приятелями и сослуживцами, то при феноменологическом анализе происходящего мы можем оказаться в тупике суждений. Попробуйте в избранном дискурсе обнаружить в окружении Зилова хотя бы одного «явно положительного» персонажа. Даже «святая» Ирина — девушка с наивными взглядами на жизнь, которая мгновенно привлекла внимание Виктора «чистотой и неиспорченностью», в дальнейшем ходе пьесы проявляет свою легкомысленность и «душевную близорукость», переживая за обман влюблённого в неё попутчика, она тут же капитулирует перед нехитрым арсеналом ловушек «внезапного ловеласа» и всю «серьёзность» своей непосредственности теперь начинает дарить ему (Зилову). Жена Галина? Но мы с вами видим апофеоз её конфликта с «не любящим» мужем, а, как известно, в семейных конфликтах безгрешных не бывает — у каждого в нём своя мера ответственности, верней, безответственности. От своего одиночества Галина спасается в «гарантированной» любви её друга детства.

Если же начать принимать происходящее по сюжету пьесы без зашоренности напрашивающихся оценок, то можно обнаружить «живых» людей с их неповторимым укладом личности, странностями, непонятностями поступков и их мотивов. Откуда что растёт?

Кен Уилбер (17) вполне обоснованно полагает, что рассматривать какие либо явления жизни посредством дискретного алгоритма восприятия это обрекать себя на заведомое заблуждение в сопоставлении фактов и путанице причин  и следствий. Он предложил практическую схему квадранта секторов (см. схему 2 приложения): Я, Мы, Это, Эти, которая позволяет видеть где находится определяющая доминанта поведения у человека — в каком квадранте — и строить работу с его проблемами, прежде всего, через те квадранты, которые в дефиците. Однако при этом, что является определяющим в системе подхода по мнению специалистов ИЦ Кембриджского университета (17), вИдеть ситуацию в её интегративной целостности возможно только в совокупности всех четырёх секторов квадранта (схема 1 приложения). И таким способом становится доступным соединение нашей неизбежной субъективности суждений с объективной составляющей мироздания.

Уилбер в своей «Краткой истории всего» так определяет природу всякого страдания: «Истина, в самом широком смысле, означает гармонию с реальностью. Подлинное соприкосновение с истинным, правильным и прекрасным. Не так ли?

И это означает, что мы также можем не иметь гармонии с реальностью. Мы можем потеряться, запутаться, ошибаться, быть не правыми в наших оценках. Мы можем не понимать истину и не иметь с ней контакта, не осознавать правильное и не чувствовать красоту» (24).

Покамест в поведении человека доминирует один из секторов (см. схему 2 приложения) — к примеру сектор Я — да ещё и с основной чертой эгоцентризма — исключительностью в отношении всего с обозначением качеств Другой (значит иной и не вполне реальный) — заблуждения и страдания заведомы и предсказуемы.

Не сложно понять атмосферу, в которой существовал Зилов — это великий и могучий Советский (к)Рай в отдельно выстроенной империи. Гениальные экспериментаторы от большивизма упорно навязывали народам СССР мифос героический однако с ценностями этноцентрическими (24) - двойных, а иногда и тройных стандартов. И, понятное дело, что эти народы, пребывая «в своём дремучем невежестве», так и не приняли их благих намерений, в массе своей находясь под влиянием мифоса мистического, а в индивидуальном раскладе ещё и драматического.

Архетипический образ Зилова — предтеча подобных образов «потерянного поколения»: Сергея Макарова из «Полётов во сне и наяву», отчасти героев Шукшина, Довлатова и Анчарова (31). Его драма — это экзистенциальный конфликт нереализованности души в прокрустовом ложе социального идеализма, рабства от обстоятельственной обусловленности и доминанты вульгарного материализма.

Для тех, кто только-только начал знакомится с темой архетипических исследований будет интересно — как происходит определение заказчиков (19) того или иного образа. За подробностями могу отослать вас к трудам К.Г. Юнга, его ученика Дж. Хиллмана и непосредственно прочесть книгу с описанием практической части данного дискурса - «Магический театр. Методология становления души» В. Лебедько в соавторстве с Е. Найдёновым.

Если рассматривать заказчиков ситуации Зилова из богов античного пантеона, то это вероятно Гера — богиня — хранительница семьи и домашнего очага. А Зилов — злостный нарушитель семейных устоев! Он приносит в жертву своей тёмной аниме все основы семьи, начиная с верности и до полного отсутствия желания «участвовать в продолжении рода».

Правда, стоит отметить, что нежелание иметь детей — это ещё не факт подтверждающий безответственность Зилова или его стремление сохранять некий статус кво свободного мужчины.

«Но ответь мне: Таков ли уже ты, чтобы иметь право желать ребёнка?

Победитель ли ты, преодолел ли самого себя, повелитель ли ты своих чувств, господин ли своих добродетелей? Об этом спрашиваю я тебя.» (26)

Зилов не слепое орудие на арене игр богов. Его мятущаяся натура жива и, может он хочет сохранить свой статус кво советского бонвивана, но и за счёт заложников своих трудностей Зилов не решает. Не случайно из всего своего окружения «аликов» беспутная Вера выделяет именно Виктора, и это при всём его непостоянстве и порочности. Зилов безусловно харизматичен и неординарен. Поэтому его образ является центральной и исполненной смыслом фигурой всего действа «Утиной охоты».

Конечно, ведущим заказчиком можно назвать Люцифера, ибо изгойство и одиночество Зилова носит характер отчаянный, вплоть до попытки самоубийства (смотри соответствующее влияние Гадеса). Создаётся впечатление, что неприятие существующего расклада собственной жизни, тотально. В последней попытке Виктора Александровича удержаться в синергизме с миром, он в красках живописует жене прелести утиной охоты, светлая анима ещё расплёскивается своим тёплым светом по его пульсирующему сознанию: «Ты увидишь, какой там туман - мы поплывем, как во сне, неизвестно  куда.  А  когда  подымается солнце? О! Это как в церкви и даже почище, чем в церкви... А ночь? Боже мой! Знаешь, какая это тишина?»

Но в этот момент хочется особо отметить страстную приверженность Зилова к авантюрам, читай участие Меркурия — покровителя всех рискованных предприятий. Зилов своим безрассудным авантюризмом всякий раз ставит себя на грань возможной психологической и социальной катастрофы. Зачем же?

Зилов: - Друзья? Нет у меня никаких друзей... Женщины?..  Да,  они  были, но зачем? Они мне не нужны, поверь мне... А что еще? Работа моя, что ли! Боже мой! Да пойми ты меня, разве можно все это принимать близко к сердцу! Я один, один, ничего у меня в жизни нет, кроме тебя. Помоги мне! Без тебя  мне крышка...

Канва пьесы подводит к тому, что Виктор не столько убегает от самого себя, сколько провоцирует мир, чтобы довести до предела и обострить противоречия внутреннего договора с архетипическими сущностями (19) и вывести его к развитию нового жизненного сюжета (18). Не поэтому ли он так цепляется за любую возможность сохранения связей с источником оживляющих начал — своей светлой анимой, богиней Герой — хранительницей стабильности семейных ценностей, но при этом не порывает со всем, что истощает его связи с душой и наполняет повседневность интригой яростных чувств и других амбивалентных переживаний — см. порочная связь с любовницей Верой или совращение Ирины.

Довольно часто я встречал в опубликованных рецензиях сравнения Зилова с Печориным. И, пожалуй, воспользуюсь архетипическим способом исследования литературного образа для их сравнительной характеристики. Причём, предложил бы архетипический образ Печорина раскрыть посредством богов славянского пантеона. Бо Печорин — русский по происхождению, а, следовательно, его судьба это жить под сенью мифоса мистического.

Если принимать во внимание поведенческий аспект «героя нашего времени», то он находится в явном конфликте своей личностной природы, выраженной в культурологическом конфликте мифоса европейского этноса и славянского. За первым стоит доминанта «христианских» ценностей «цивилизованного» общества и в пику им проявление интересов таких архетипических фигур как Русский Дух, Чернобог, Сварог, Матерь Лада и другие.

Дело, конечно, не в том, что Виктор Зилов вызывает антипатию, как человек совершающий гадостные проступки - «В благоприятных условиях, когда ничего не мешает, - легко быть хорошим, добрым, любящим. А когда условия неблагоприятные — это гораздо трудней» (20). Моё или Ваше негодование к теме исследования не пришьёшь. Вопрос в том, как наш герой проживает одиночество, может быть, — для чего и во что все переживания выливаются.

Через людей практически все ценности подлинного из первооснов сознающей части мироздания — мира богов — претерпевают качественные искажения. Так христианская любовь переродилась в костры инквизиции для инакомыслящих, а всеобъемлющее приятие мира Буддой Бодхисатвой — в догматы основных заповедей «пути освобождения от оков сансары». «Не оборачивайся к статуе Будды спиной — за это святотатство блюстители его храма могут нечестивца и пришибить».

Печорин плоть от плоти выкормыш светского общества, с его тотальным преобладанием аристократизма эксплицитного, но соответствующего лицемерному жлобству на уровне имплицитном. Может поэтому с такой методичной настойчивостью Печорин убивал своего внутреннего жлоба, при этом убивая самого себя. Экзистенциальное негодование, неприятие себя и общества как такового, привело Печорина на путь постоянной игры в «русскую рулетку» с жизнью и смертью. Это предопределило неизбежность драматической развязки. Чернобог заявляет: «Моё состояние — это состояние фатальности!» (21).

Да, у Печорина присутствует авантюрное манкирование обстоятельствами жизни, но это не мелкопакостное разменивание своих чувств на потакание «страстишкам» как у Зилова, нет-нет, он ведёт игру «по крупному» — фатальный азарт, который венчается дуэлью, вероятно, «глупой» и нелепой, однако, в сопоставлении с неудачной попыткой самоубийства «деморализованного совка» (это про Зилова), вполне внятной.

Как натура «страстная и чувствительная», с ещё незрелой внутренней культурой мировосприятия, но всё же пробужденный в духе мифоса русского этноса, Печорин маялся, так как «...до указанного мной срока тоже можно пробудиться, пожалуйста. Только, что ты будешь делать, пробужденный? Если не найдешь себе занятия, то будешь мучиться, а если найдешь занятие - то это будет битвой с чем-то. Ты, как пробужденный, не сможешь удержаться, чтобы не вступить в битву с какой-нибудь тьмой. А результат этой борьбы непредсказуем» (20).

Не случайно Печорин был «чужим» для светского общества, но принимаем «за своего» Максимом Максимычем, явным выразителем Русского Духа в произведении М. Лермонтова, с его искренним состраданием и простой помощью словом и делом в потоке повседневности кавказкой войны.

Как некогда моим коллегам (21) оказал содействие в ёмкой формулировке закона возмездия Чернобог: «...человек сделал нечто, и мир ему отвечает» (там же) - Зилов одержим одиночеством именно потому, что сам обрекся на него безответственным отношением к себе подобным. Он - истинный потребитель некогда накопленной гармонии жизни, отвернувшийся от творческого начала своего духа. И, скорей, это творческое начало своим рассветом его бесит более, чем тьма вселенского потопа, которая с неизбежностью воздаяния богини Ананке накроет всю накопленную мерзость поступков эгоцентрика.

Зилов - «Всё. Потоп, ковчег и Арарат. Всё для того, чтобы начинать сначала. Ты знаешь, мне это подходит. (Поднялся, подошел к окну.) Пусть льет сорок дней. Я не против».

Но при этом Зилов любит «простор, широту, волю» (21). Драма образа такого человека — это тотальная несовместимость принятия трудностей настоящего с присущей ему неполноценностью. Вот где одиночество является подлинным даром для осознания и принятия.

«Подняться  к небу — вот работа!

  Подняться к небу — вот это труд!

   Подняться  к небу — вот работа!

            Подняться к небу — вот это труд!» (23)

Позволю себе небольшую ремарку по поводу литературного образа вообще. Я (и любой из нас) могу общаться с образом или персонажем пьесы как мне заблагорассудится. То есть, в отличие от конкретного человека, с которым особенно не забалуешь своими личными интерпретациями, мои впечатления от образа не только не умаляют творческое право автора, но, наоборот, обогащают этот образ моими субъективными впечатлениями, делают его более живым, многогранным. А если добавить внимание многих сотен и тысяч читателей и зрителей, привлечённых талантом воплощения режиссёром и актёром, то литературный персонаж с лёгкой руки архетипических заказчиков, обретает воистину масштаб культового содержания. И чем образ универсальней в своей смыслообразующей основе, тем мощней резонанс его социально-психологического влияния.

Этот феномен нам с вами хорошо известен. Наиболее выдающиеся персонажи пережили века и эпохи, несмотря (а может быть именно поэтому) на то, что феноменологически были прописаны лишь лёгкими, характеризующими мазками в обозначении некоторых, присущих им качеств. 

Ну, скажем, что Вы помните об Одиссее? Из описания его Гомером я могу привнести следующее: Одиссей - хитроумный муж, царь, «...Много и горя терпевший на морях, о спасенье заботясь... (27), скорей расчётливый, чем отважный, увлекающийся до самозабвения, чем навлёк на себя гнев Посейдона, любящий супруг, «построивший свой мир вокруг итакийского дерева». Одиссей совершал подвиги при осаде Трои и, пожалуй, благодаря его креативности, греки смогли окончить многолетнюю войну исторической победой. Но основными всё же являются поступки Одиссея не на поле брани, а в период скитаний, то, как он проявлялся в период противостояния богам, то есть в быту повседневности, наполненной испытаниями и лишениями.

Одиссей — это моя проективная эмпатия почти всех его переживаний. Взаимодействуя с его образом, я обогатился внешним и внутренним событийным рядом психологических качеств Одиссея и, в свою очередь, привнёс собственную субъективность в его архетипический образ. Я несомненно обогатил свой культурно-информационный слой Матрицы Восприятия новыми проживаниями и через это сам стал СОтворцом новых переживаний посредством литературного образа Одиссея в коллективном культурно-информационный слое Матрицы Восприятия.

Посмотрите другие не менее яркие образы литературного наследия человечества. Эффект от проживания каждого из них будет тот же. Популярность какого либо образа может характеризоваться тем, что литературные образы становятся героями анекдотов и притч. Это, конечно, Гаутама Будда, через образ которого мы соприкасаемся с трансцендентными сферами своей сущности; Герострат, через образ которого мы проживаем бездну тщеславия в яви повседневности; Иуда Искариот дарит нам реалии неоднозначности предательства или безусловной преданности Богу в себе и себя в Боге; Дон Кихот, помимо всего прочего событийного многообразия, помогает прикоснуться к проживанию феномена безрассудного идеализма; образы Чапаева и его ординарца Петьки — к тому, какой я вот какой есть на войне; Агасфер - к тому, что можно назвать обречённостью на тотальное одиночество; Родион Раскольников помогает прожить помрачение миром и возможность воскрешения в мире, а образ короля Лира позволяет прожить через страдания восхождение от человеческого эгоцентризма к его мироцентризму — «не истина во мне, но я в истине». А что происходит при взаимодействии с образом Штирлица (М.М. Исаева)? Чацкого? Дон Гуана?

На всякий случай я напомню, что из восприятия литературных образов я выделил лишь некие перфекциональные качества, которые актуальны лично для меня. Возможно эти обозначенные качества совпадут с Вашими переживаниями, но и в этом случае они вряд ли будут идентичными моим, ибо являются субъективными.

Я реагирую лишь на то, что актуально для меня, но только из свойств недостающего. Если я наполнен неким свойством — я среагирую индифферентным непринятием, поскольку налить вино в полный им кувшин не получится по определению. И мы исполняемся от образов только тем, что нами востребовано в той или иной степени. Поэтому вымысел является исцеляющим. Мы либо достраиваемся до полноты, либо избавляемся от излишков, контактируя с литературным персонажем.

Вопрос — чего хотят боги, являясь заказчиками рождения литературных образов? Практика архетипотерапии даёт вполне определённый ответ - «воссоединение с архетипами ведёт к целостности. Воссоединяясь с архетипом, человек активизирует свои же (ну, а на самом деле — общечеловеческие) ресурсные качества» (1). К этому необходимо добавить, что сам «Дух человека нацелен на выполнение «договора» с Совокупным Заказчиком и именно он является той силой, которая неуклонно влечет человека к исполнению условий «договора» (как бы они не воспринимались эго человека – радостными или жестокими). Можно сказать, что этот «договор» – предназначение. (28). То есть  выстраивая полноценность своей души мы исцеляем Мировую Душу. Не в этом ли подлинный интерес представителей архетипического уровня?

Одним из первых моих опытов контакта с архетипом Мировой Души был ответ на вопрос: «А почему, собственно, Ты нуждаешься в исцелении? Ведь Ты же по определению совершенна?!».

«И Да и Нет... Я развиваюсь вечно. И, будучи совершенной, Я имею аспекты несовершенности, которые и приводят к необходимости деятельности Развития, Обновления, Совершенствования, Творчества. Любое проникновение на уровень материальной плотности изначально приводит к дефектам материи Души. Это порождает процессы необходимости Её исцеления...».

Пришло время когда субъективность или субъективное восприятие явлений мира перестаёт быть неким вторичным, не заслуживающим должного внимания феноменом. Субъект стал частью мира (24), который наносился на карту его процессов не прекращающегося эволюционирования. Тенденции развития современной философии, социологии, культурологии и даже консервативной медицины не только перестают субъективное умалять в угоду объективному, но даже всё связанное с субъективным в наше время принимается как закономерная целокупность факторов причинно-следственного развития человека. Так в гештальт-терапии уважительное отношение к субъективности клиента является необходимым условием для содействия в расширении возможностей его континуума осознавания и создание устойчивого фундамента адекватной самодостаточности.

Конечно же не следует относиться к Зилову как живому человеку — он — образ - со всеми вытекающими свойствами, присущих именно образу. На мой взгляд это важно помнить, так как структуры отображения живого человека и образа человека — это качественно разные тексты бытия и читаются они соответственно, хотя корреляции и контекстная взаимосвязанность безусловно присутствует. То есть, Тень Зилова-живого и Тень Зилова-образа — исходят из архетипического образа Тени, но семантика и их смыслообразующие пространства воздействия на наше бытие иные. Живущему приходится не только существовать на планах души и духа, но и пребывать в необходимости проживания их соотносительности с материальными аспектами, а это включает неразрывный комплекс выбора, ответственности и осознания, всего многообразия когнитивной экзистенциальности. Если посредством литературных персонажей нам адресуются «прямые» послания представителей архетипического мира, то непосредственно в собственном бытии мы имеем дело с индивидуальными и коллективными, типа родовых, договорными взаимообусловленностями.

Как это может выглядеть с точки зрения самих богов:

Вопрос к Персефоне (19) — При каких обстоятельствах люди набирают долгов у тебя — пользуются твоей силой в обмен на частицы своих душ?

Персефона - Один из наиболее распространенных контекстов - это страх взросления и старения. Тут обращаются ко мне и Кроносу, здесь часто мы с ним в связке работаем. Мы предоставляем эту возможность, но человек платит душой, а значит невротическими симптомами и защитами. Еще человек влезает в долги мне, когда тормозит или стопорит, опять же из-за страха или нежелания меняться процессы трансформации. Любые сопротивления изменениям, цепляние за старое - это долг мне.

А вот иллюстрация общения с Кроносом (19):

Вопрос Кроносу - В долгу мы у тебя все, каждый по-своему. А есть какие-то способы - как человек может отдать тебе часть долга бессознательно, как-то соприкасаясь с тобой?

Кронос - О нем твердят на страницах книг многие, кто знает и не знает: проживание здесь и сейчас, проживание мгновения как длящейся вечности. Если человек попадает в такую струю - считай, он отдает мне часть долгов.

Вопрос Кроносу — То есть - житие в потоке?

Кронос - В потоке настоящего. Много путаницы у людей. Настоящее - это не только восприятие физических органов чувств, это также мир воображения, мир души, который тоже может проживаться в настоящем. Настоящее имеет значение как настоящее то есть ценное, максимально ценное, важное, действительное, действительно существующее. Воображение - это действительно существующее, это душевный мир, игнорировать его невозможно и сводить  к функциям физического восприятия.

Литературный образ — это аналог метафоры, с её ризомальными свойствами и возможностью субъективного общения на всех доступных нам этажах яви и нави. Гегель считал, что мы должны воспринимать мысль не просто как отражение действительности, но как внутреннее движение этой самой действительности. Мысль — это действие того, кто стремится познать, и поэтому не может быть простым отражением чего-то, не связанного с «я». Александр Вампилов так выстроил сюжет своей повести, что очень часто предоставляет читателю возможность прямого и косвенного участия в сотворчестве своих литературных образов. Вот Зилов «всё» потерял: семью, приятелей, надежды и, похоже, в своём одиночестве он близок к отчаянию, ибо единственная отдушина — охота на уток — утратила для него своё смыслообразующее начало. Куда он вернётся после охоты? С чем? То, что называется внутренними пространствами гармонии Зилов растратил на игры с Тенью и заложил нижним богам подлинные основы своей жизни. Потому финальное решение уехать на охоту воспринимается мною как «дорога на эшафот» или покупка билета «в один конец».

Одиночество Зилова это яркая иллюстрация конфликта когда «уже хочется», но «ещё не можется». Человеческий мироцентризм в нём спит, разделённый на фрагменты зарождающейся целостности, а природные начала уже созидают чувства, желания, толкают на поступки, безумства и творение нового мира через катарсис, страдания и овладение пониманием происходящего. Это процесс рождения и постижения внутреннего и Аид один из заказчиков явления таких процессов (19). Человеческое рождается в нас не только из внешне «нарядных вещей» - «без ощущения тела человек – это не человек. Как шокирующее не прозвучит для некоторых духовных искателей, человек – это прежде всего тело, никакого духа они не найдут, пока не переживут себя через тело, некоторых приходится через боль, болезни возвращать в тело. А то все бегут к духу, а телесное, человеческое предают, чтобы боль не испытывать.» (29).

В подобном становлении не «обойтись» без участия Посейдона, ибо Зилов — это образ человека склонного «к проживанию ярких, глубоких страстей и эмоций» (29). Он не боится контакта с миром, верней, с его явлениями проживания боли, ужаса, экстаза, любви, гнева...

«Такие качества свои как жадность, скупость, мстительность, стремление к разрушению - не нужно вытеснять и делать вид, что ты «хороший мальчик или девочка». Жаден - признайся хотя бы самому себе, не гони это осознание, проживи его, даже насладись им - оно же нужно тебе было когда-то, так не обманывай себя, возможно, если проживешь и осознаешь - сможешь отпустить - это и будет диалог со мной, момент истины — отпускание (…) Для многих людей, как это не покажется странным, для осознания и принятия жизни часто полезны даже болезни - хотя бы через них происходит и осознание тела через боль и переоценка ценностей, как бы неприятно это не звучало.» (29).

Кого не коробило от мысли, что Виктор Зилов «такой вот весь чувственный, ранимый», а назавтра накушается водки и поедет убивать уточек? Причём не от голода, а для удовлетворения своей страсти. И в промежутках этой неоправданной жестокости, называемой утиной охотой, он будет любоваться восходом солнца и дивной красотой утреннего тумана. Как говорится: «Картина маслом!».

«Помню, что во время, — писал Достоевский о своей каторге, — несмотря на сотни товарищей, я был в страшном уединении, и я полюбил, наконец, это уединение. Одинокий душевно, я пересматривал всю прошлую жизнь, перебирал всё до последних мелочей, вдумывался в моё прошлое, судил себя неумолимо и строго и даже в иной час благословлял судьбу за то, что она послала мне это уединение, без которого не состоялся ни этот суд над собой, ни этот суд над самим собой, ни этот строгий пересмотр прежней жизни. И какими надеждами забилось тогда моё сердце! Я думал, я решил, я клялся себе, что уже не будет в моей будущей жизни тех ошибок, ни тех падений, которые были прежде… Я ждал, я звал поскорее свободу, я хотел испробовать себя вновь на новой борьбе… Свобода, новая жизнь, воскресенье из мёртвых. Экая славная минута!»

Мало кто из писателей способен полновесно передавать свои впечатления от переживаемого. Именно передавать, а не провоцировать или амплифицировать переживания самого читателя. Слова и фразы те же. Но как глубоко проникает смысл литературных образов Достоевского! Я не просто вчитываюсь в яркие события, описываемые Фёдором Михайловичем, а полностью проникаюсь их канвой. Настолько полно, что становится страшно от тождества переживаниям страданий Дмитрия Карамазова или самого Достоевского на каторге: «Это был ад, тьма кромешная!». На мой взгляд, секрет Достоевского «прост». Его литературные образы пропитаны вибрациями собственной прожитости явленных бытием испытаний. От этого все персонажи Фёдора Михайловича живы, выразительны, объёмны и влиятельны. Нисколько не сомневаюсь, что архетипических заказчиков создания произведений Достоевского мы отыщем во всех культуральных пантеонах мира. Но это достойная тема отдельного исследования.

Ампилов же использует иной приём при создании литературного образа. Он несколькими обозначениями непосредственно поступка своего героя направляет внимание читателя на создание глубоко личного сотворения портрета столь же глубоко личного героя. Да, мой Зилов — это мой Зилов, а Ваш — только Ваш. Это креативный приём подобен игре в четыре руки на одном инструменте - инструменте нашего психологического пространства.

И моя неприязнь к поступкам Зилова, его поведению - это очевидный отклик моих собственных несовершенств, зовущих к исцелению. Однако странные игры у богов. Но как упрекнуть их в таком воздействии на нашу жизнь, если литературные образы столь влиятельны и столь целительны!?

Примечательны слова Аида (29):  «Дорогое человечество, все будет хорошо, мы вас любим!»... Любим конечно, но особою любовью, настоящей божественной любовью, предполагающей нанесение боли, страданий, смерти, всего прочего. Нам самим важно, чтобы человек прошел нашу школу и освободился от нас, а мы освободились от него. Люди нас проявили в своём мире, и мы теперь играем ими. Играя, учим их, как освободиться обратно. Хитрый процесс – эволюция».

Так же стоит отметить что литературный образ и его влияние важнО в общем контексте произведения. То есть литературный образ это фигура, а действо произведения — фон. Динамичное взаимодействие фигуры-фона — протагониста и развитие драмы, скажем в процессе разворачивания сюжета, всегда является неотъемлемыми друг от друга. Попробуйте рассматривать Мастера или Маргариту в отрыве от остального текста романа. Любая форма редукционизма литературного образа приводит к невозможности его предопределённого влияния и его адекватного исследования. Так фон может сам становиться фигурой - фигурой исследования, - когда текст произведения показывает истоки определённого влияния на героя, его культурный (см. левый нижний квадрат приложения 2) и социальный (см. правый нижний квадрат приложения 2) контексты.

Модные писатели способны очень ярко живоописать некоего литературного героя, но текст романа, даже с весьма захватывающим сюжетом, всколыхнёт внимание читательской массы на три-четыре года и погрузится в полнейшую безвестность со всеми своими изощрёнными схемами воздействия на восприятие читателя, а «Гамлет» Шекспира или  «Иллюзии» Ричарда Баха будут одинаково волновать несколько поколений людей совершенно разных эпох. Здесь мы затрагиваем тему критериев истинности (см. приложение 1). По ним и Зилов Александра Вампилова, и Макаров Виктора Мережко несут сакральную семантику тех переживаний, которые во всех смыслах настолько точно отражают экзистенциальность литературного героя, что его парадигма с нашими реальными переживаниями не только совпадает, но и порождает новые направления развития личности и души. Любое сбалансированное отображение субъективного и объективного в их интегрированном взаимодействии даёт нам единое жизненное пространство или общий контекст, по отношению к которому мы можем делать точные интерпретации.    

Очень хочется завершить третью часть статьи словами Кена Уилбера, которые полагаю выражением образца субъективности, но, тем не менее, исполненными сродственным моим размышлениям смыслом: «Сколькими дорогами должен спускаться каждый из нас? На этот вопрос мог бы, в конце концов, быть найден ответ, потому что удивление продолжает нарастать, и прорывается радость, чувствуя освобождение и полное пробуждение личности. И все мы знаем, как удивляться, а удивление говорит на языке Бога, который находится внутри нас и указывает нам путь домой» (24).

Предварительные выводы Главы Пятой, части 3:

1. К явлениям, связанным с субъективными проявлениями и проблематикой личной жизни, то есть левой стороной по модели «Условий истинности», предложенной Кеном Уилбером (см. приложения 1 и 2), доступ можно получить при помощи коммуникации и интерпретации, «диалога» и «диалогического» подхода, которые не обращают внимание на внешнее, а проникают во внутреннее. Не объективность, а интер-субъективность. Не поверхность, а глубина во взаимоотношениях с литературными образами. Другими словами целостность достижима лишь при эйкуменическом (экуменическом) эффекте субъективного и объективного, одним из феноменов которого является переживание посредством литературного образа взаимодействия с собственной и коллективной архетипической глубиной.

2. Литературные образы — ЛО — являются неотъемлемой частью «исцеляющего вымысла» (3), позволяющие человеку получить доступ к процессам трансмутации на уровне личности, исцелению дефектов души и соответственно этому «одушевление мира и сознательное соединение своей души с Мировой душой» (28). Явления литературного текста анатомируют объективные факты, расчленяют их на части, искусственно обособляя то, что в реальном мире дано в живой и неразрывной связи. Сам процесс интерпретации ЛО помогает обретать адекватность во взаимоотношениях с самим собой и миром, ибо интерпретация это основной способ достижения психологических глубин человеческого существа. Интерпретация это проживание внутреннего диалога как контакта с самим собой (30) и соответствующее преобразование бессознательных заблуждений в осознанность - «попытка найти более адекватную интерпретацию внутренней глубины» (24).

3. Все литературные образы являются прямой связью с воздействием архетипа или совокупного заказчика (28) архетипов. Это воздействие носит конструктивный характер (1), так как «...воссоединяясь с архетипом, человек активизирует свои же (ну а на самом деле – общечеловеческие) ресурсные качества» (8).

   Ссылки на использованные литературные источники, пояснения и ремарки, определения Главы пятой, части 3:

 (1) В. Лебедько, Е. Найденов. «Архетипотерапия». Изд. «Золотое сечение» 2010 г.: «Так, например, родители, которых человек видит ежедневно по несколько часов, могут не иметь для него большой значимости и находиться на периферии его внимания, в центре же внимания, к примеру, находится некая иная фигура, иногда даже не осознанная с которой человек этот реально контактирует лишь несколько минут в неделю или же контактирует исключительно в своем внутренним мире, в то время как эта фигура реально не присутствует (умер, находится далеко, является историческим или литературным персонажем).»

      (2) П.Д. Успенский «В поисках чудесного», глава 2. Из лекции Г.И. Гурджиева: «Кристаллизация возможна на любом основании: возьмите, например, разбойника, настоящего, истинного разбойника. Я знал на Кавказе таких разбойников. Он будет не шевелясь стоять восемь часов за, камнем у дороги с винтовкой в руках. Смогли бы вы сделать это? Обратите внимание - внутри него всё время идёт борьба: ему жарко, хочется пить, его кусают мухи; но он стоит неподвижно. Другой пример - монах. Он страшится дьявола - и в течение всей ночи бьёт лбом о пол и молится. Так достигается кристаллизация. Подобными способами люди способны создать в себе огромную внутреннюю силу, перенести мучения, получить всё. чего желают. Это означает, что в них появилось нечто твёрдое, нечто постоянное.»

      (3) Дж. Хиллман. «Исцеляющий вымысел».

     (4) Артур Кестлер ввел термин «холон» для описания целого, которое полно само по себе, и в то же время является частью другого целого.

      (5) Арнольд Бейссер «Парадоксальная теория изменений». Перевод А. Гронского.

      (6) Кацнельсон С. Д. «Общее и типологическое языкознание». Л., 1986. стр. 146. 

  (7) Интенсиональность - совокупность понятий и обозначающие их слова выстраиваются в обширные семантические поля  признаков с логической точки зрения и идентифицируется собственно с понятием - сие называется содержанием понятия или И..

     (8) В. Лебедько, Ев. Найдёнов, М. Михайлов «Боги и эпохи. Беседы с богами по взрослому». Снкт. Пт. 2007. Изд. Весь.

     (9) В. Лебедько, Ев. НайдёновВ. «Магический театр. Методология становления души». Изд. БахраХ-М. 2008 г. стр. 32.: «...за годы внутренней практики у меня появилась возможность входить в состояние, которое я условно назвал «Зеркало», и не только входить самому, но и передавать его (часа два-три после передачи оно устойчиво держится) тем людям, кого главный герой выберет на роли персонажей своего внутреннего мира. «Зеркало» обеспечивает экологичность – у «актёра» не останется в конце Театра то состояние, которое на время действия передает ему главный герой. «Зеркало» убирает на время действия личность «актера», хотя бы он и не имел никакой предварительной подготовки. «Зеркало» приводит к тому, что после ритуала его передачи, а затем передачи роли, «актеру» не нужно ничего объяснять – с этого момента любое, даже малейшее его действие удивительно точно передает то, что происходит во внутреннем мире главного героя. С момента передачи роли, безо всяких объяснений все действующие лица представляют единый организм. На сцене с потрясающей точностью разворачивается механика жизни главного героя. Задача ведущего – драматизация происходящего и фокусировка на основных механизмах затронутого сюжета. Затем, когда драматизация достигает предела, иногда после мучительного тупикового состояния, обостренные противоречия удается сфокусировать в работу души. В этот момент «субличности» тоже внезапно преображаются. Ранее непослушные и неуправляемые, они после ключевого преображения противоречий в работу души, начинают переформировываться, работать согласованно и интегрироваться. Существенно изменяется сама атмосфера действия. В момент интеграции на уровне переживаний идут порой столь интенсивные энергетические процессы, что восприятие участников выходит на качественно новый уровень. Проявляются трансперсональные переживания. Магический Театр завершается, когда у всех участников возникает переживание какого-то нового качества и чувство Целого. Все эти «остановки внутреннего диалога», переживания «длящейся вечности» и т.п…».

  (10) Буквализм - формальное следование чему-либо, строгое соблюдение внешней стороны дела. Викисловарь.

  (11) К диалектам финно-угорского языка можно отнести: мещёрский (нынешняя территория востока Московской, севера и центра Рязанской и юга Владимирской областей), муромский (нынешняя территория востока Владимирской и юго-запада Нижегородской областей), а также современный мокша-мордовский язык (нынешняя территория сопредельных c Рязанщиной районов Мордовии и Пензенской области).

     (12) Щепановская Е.М. «Генезис архетипов как ключ к созданию систем пред-понимания». Альманах МУФО, №1 со ссылкой на книгу Гамкрелидзе Т. В., Иванова В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы» в 2-х томах. Тбилиси, 1984 г.: «Например, в нём (индо-европейском языке. прм авт.) различаются понятия существования для одушевленных (корень es, откуда «есть») и неодушевленных предметов (bei, откуда “быть”, причем растения относитлись к неодушевленным: наше «былинка»). Одушевленные делились на диких (c корнем gver: наше «зверь» или лат. «terion» и «feros»: дикий) и домашних (peku): к последней категории принадлежал и человек, и она в свою очередь, подразделялась на говорящих и неговорящих. К говорящим, кроме человека, относились и боги, от которых его отличала смертность (корень man, откуда произошли слова «человек» в романских языках или наши «мысль» и «мудрость», содержит и семантику смерти). Боги же не умирали, а исчезали: это значение присутствует в и.е. названии главного бога небес (откуда лат. «deus»: бог, и скажем уже от него позднее возникает англ. слово «death»: смерть как исчезновение) и т. д.».

     (13) А. Шеленков. «Punktum Ролана Барта и архетипы». Альманах МУФО №1. www.kafedramtai.ru

     (14) А. Швейцер. «Культура и этика». Изд. Прогресс. М. 1973 год.

   (15) В.Лебедько. «Культурно Информационная Матрица Личности в контексте Западной Тадиции». 2001 год, www.sannyasa.ru

    (16) Жак Лаккан «О бессмыслице и структуре Бога».

    (17) Кен Уилбер «Код AQAL: Экскурсия по внутренней территории». Перевод О. Линецкого. Альманах МУФО №3: «Работа над проектом «Код AQAL» началась с совместных усилий буквально сотен ученых – представителей социальных дисциплин со всего мира. По-другому он назывался «Проект человеческого сознания» (ПЧС). Примерно также как Проект генома человека, который описал все гены человеческой ДНК, ПЧС был нацелен на описание человеческого сознания – все его уровни, линии, состояния и типы, упомянутые за последние тысячелетия. В проекте участвовали сотни культурологов, духовных учителей, психологов, психиатров, социологов, а десятки суперкомпьютеров «Крэй» параллельно обрабатывали эту информацию, поступающую со всего мира. Они анализировали ее по чрезвычайно сложным алгоритмам в попытке обнаружить повторяющиеся модели. Считалось, что в результате мы впервые в истории получим описание всего спектра сознания.»

  (18) В. Лебедько, Е. Найденов. «Архетипотерапия». Изд. «Золотое сечение» 2010 г. стр. 17: «...каждый человек, проходящий действительно уникальным путём (читай — Путём индивидуации), тем самым вносит свой вклад в общечеловеческую копилку, создавая ещё больший спектр возможностей для последующих поколений».

    (19) В. Лебедько, Е. Найденов, М. Михайлов «Архетипические путешествия», С.Петербург 2007 г., стр. 11: «Допустим, что некое существо готовится воплотиться (происходит процесс зачатия, например, человека). Образовавшееся пространство можно увидеть, образно говоря, как «выемку» – недостаток сразу множества качеств в определенной пропорции. К этой «выемке» тотчас «устремляется внимание» множества «заказчиков» - сил, которые обладают данными качествами. Это боги, даймоны, гении, музы, существа верхних и нижних миров, природные духи, родовые силы, которым важно передать в новые поколения те или иные задачи... Встретившись у нашей «выемки», они образуют пространство Совокупного Заказчика, который соединяется с духом человека, находящегося у врат воплощения. «Заключается» многосторонний «договор» с учетом интересов Совокупного Заказчика и духа, согласно которому дух воплощается в определенных обстоятельствах (страна, семья с ее многочисленными особенностями – психологическими, «медицинскими», социальными, энергетическими, генетическими, родовыми и т.п.).»

   (20) В. Лебедько, Е. Найденов, М. Михайлов «Боги и Эпохи. Беседы с богами по взрослому» СнПт. Весь 2007. Беседа шестая: Русский Дух.

    (21) В. Лебедько, Е. Найденов, М. Михайлов «Архетипические путешествия». Изд. «Золотое сечение» 2010 г. Беседа с Чернобогом.

    (22) Александр Вампилов. Избранное. «Утиная охота». М., Согласие, 1999 г.

    (23) Григорий Израилевич Горин. Изд: М., "Стоок", 1997.

    (24) Кен Уилбер. «Краткая история всего», пер. с англ. С. В. Зубкова. М.: АСТ: Астрель, 2006.М.

    (25) Кен Уилбер. «Конвейерная лента», перевод О. Линецкого. Альманах МУФО №3.

    (26) Ф. Ницше. «Так говорил Заратустра». О ребёнке и браке.

    (27) Гомер. «Одиссея».

    (28) В.Лебедько. «Феноменология души». Изд. «Золотое сечение» 2010 г., стр. 17.: «...но это будет упрощенный взгляд, ибо существует не только монистически ориентированный дух (направленная стрела), но и политеистически настроенная душа, что дает, в зависимости от развития души, разнообразие и многовариантность развилок в первоначально однозначном движении духа к цели.

Душа же представляет собой пространство живых каналов, связывающих  посредством чувств и образов эго и дух человека с каждым из «заказчиков» входящих в состав Совокупного Заказчика, а также с душами других людей и (при развитой душе) с их «заказчиками». Активизация тех или иных каналов, осознание их, дает возможность вносить поправки в первоначальный «договор» (иногда не только свой, но и другого человека, что имеет место в психотерапии или магии). Компасом, указывающим на то, является ли то или иное действие души адекватным планетарному Целому, является тело, которое реагирует напряжением (ситуативным или хроническим, переходящим в соматическое заболевание) на неадекватные шаги. Обнаруженные неадекватности можно разрядить (если научиться их замечать и «слушать») путем активизации тех или иных каналов души (проявлении осознанных чувств или созданием образов).»

    (29) В. Лебедько, Е. Найденов, М. Михайлов «Архетипические путешествия», С.Петербург 2007 г., Вторая беседа с Аидом, стр 241: ...«Ах, мне больно, ах Аид, помоги мне себя не чувствовать» - это, конечно звучит по-другому, потому что все в полубессознательных потоках мыслей и чувств  происходит. Человек думает, что обращается к богу или к какому-то богу, или просто внутренне взывает о помощи, а обращение попадает ко мне, потому, что он переживает боль. Обезболь меня, - ладно. Обратился – получай обезболивающее – частично ты больше не в теле. Тебе будет легче, но ты станешь невротиком или психотиком. У невротиков проблем гораздо меньше, чем у здорового человека, он прячется от жизни в четырех стенах своего невроза. Говоря это, я чувствую некоторое раздражение, потому что, мы – нижние боги, готовы идти на контакт, а люди все больше бегут от него».

       (30) З. Фрейд. «Толкование сновидений».

     (31) Конечно, если иметь ввиду не хронологическую последовательность выхода в свет соответствующих произведений, а их общественный резонанс, так как герои Шукшина или Анчарова становятся по настоящему востребованными обществом только сейчас - в наше время и они уже не воспринимаются нами какими-то «чудаками», они - пришельцы из нашего времени.

Приложения:

Схема 1.  Условия истинности. (24)

Первое лицо означает «того, кто говорит», и включает такие местоимения, как я, меня, мое (в единственном числе) и мы, нас, наше (в множественном числе). Второе лицо означает «того, к кому обращаются», что включает местоимения ты, твое и вы, ваше. Третье лицо означает «человека или предмет, о котором идет речь»; это может быть он, его, она, ее, они, их, оно, это или эти.

Так, если я говорю вам о моей новой машине, «я» – первое лицо, «вы» – второе лицо, а новая машина (или «она») – третье лицо. Далее, если между мной и вами завязывается беседа, то есть начинается общение, на это будет указывать употребление слова «мы», в таких фразах, например, как «мы понимаем друг друга». С формальной точки зрения «мы» – множественное число первого лица, но если вы и я общаемся, ваше второе лицо и мое первое лицо оказываются частью этого удивительного «мы». Таким образом, второе лицо иногда обозначается как «вы/мы», или «ты/мы», а иногда просто как «мы».

Внутренние

(левосторонний путь)

Внешние

(правосторонний путь)

Субъективные

Объективные

Индивидуальный

Правдивость

Искренность

Доверие

Целостность

Я

Истина

Соответствие

Представление

Истинное высказывание

Эти

Коллективный

Мы

Справедливость

Культурное соответствие Взаимопонимание

Правота

Это

Функциональное соответствие

Сеть теории систем

Структурный функционализм

Соответствие социальной системе

Интерсубъективные

Интеробъективные

Схема 2. Четыре угла космоса (24)

Так, в Верхнем Левом секторе (внутренней стороне индивидуального) вы встречаетесь со своими непосредственными мыслями, чувствами, ощущениями и т.д. (все они описываются от первого лица). Однако если вы посмотрите на себя, как индивидуальное существо, со стороны, – не с субъективной, непосредственно сознаваемой, а с объективной, научной точки зрения, – то обнаружите нейромедиаторы, лимбическую систему, новую кору, сложные молекулярные структуры, клетки, системы органов, ДНК и т.п.; все это описывается в терминах третьего лица («это» и «эти»). Таким образом, Верхний Правый сектор – это то, как любое событие выглядит снаружи. Сюда входит главным образом его внешнее поведение, его физические составляющие, его вещество, его энергия и его плотное тело – ибо все это предметы, о которых так или иначе можно говорить, как об объекте, то есть, как о третьем лице, как об «это».

Это то, как вы или ваш организм выглядите снаружи в качестве «этого»-объекта, состоящего из вещества, энергии и других объектов; между тем, взглянув на себя изнутри, вы находите не нейромедиаторы, а чувства, не лимбическую систему, а сильные желания, не новую кору, а внутренние видéния, не вещество-энергию, а сознание, – причем все это описывается непосредственно от первого лица. Которая из картин верна? Согласно интегральному подходу, обе. Это два разных взгляда на одно и то же событие, а именно, на вас. Проблемы начинаются тогда, когда вы пытаетесь отвергать или отрицать какую-то из этих точек зрения. Любой интегральный, целостный подход требует учета всех четырех секторов.

Культурное развитие в Нижнем Левом секторе развертывается нередко в форме волн, проходит ряд стадий, которые Жан Гебсер назвал архаической, магической, мифической, ментальной, интегральной и т.д. В Нижнем Правом секторе теория систем изучает развивающиеся коллективные общественные системы; последние, если говорить о людях, также проходят ряд стадий от кормодобывающей до огородной, землепашеской, промышленной и информационной. (…) Важно усвоить общее представление о том, что всем четырем секторам свойственно развертываться, что сферы сознания, заботы, культуры и природы могут расширяться. Короче говоря, «я», «мы» и «это» способны эволюционировать. И личность, и культура, и природа – все они способны развиваться и эволюционировать.

 Верно, что и правый, и левый нижние секторы имеют дело с «системами» в широком смысле этого слова, потому что нижняя половина связана с коллективным измерением. Но нижний левый сектор описывает эти системы изнутри, с внутренней стороны. В него включаются сознание, ценности, мировоззрение, этика, коллективные личности. А нижний правый сектор описывает систему в объективных, или внешних, терминах извне. Для него не важно, как коллективные ценности интерсубъективно передаются во взаимном понимании. Скорее в нем требуется знать, как объективные выражения этих ценностей функционально согласованы в общей социальной системе, имеющей простое и однозначное положение в пространстве.