Дефицит эмпатии как национальная проблема

«Народ может потерять очень многое, претерпевать всевозможные

катастрофы и быть еще в состоянии подняться. Но им все потеряно,

и ему уже никогда не подняться, если он потерял свою душу».

Гюстав Лебон

«Психология народов и масс»

Илюня катится в коляске по Кэпитол Хилл в Вашингтоне. Ему 3 года, он сосредоточенно обозревает окрестности - изумрудно-зеленые, ровные, как ковер лужайки, красивые дома, розовые кусты, раскидистые деревья. Часто радуют пробегающие мимо белки. В коляску периодически сует нос какая-нибудь огромная собака, вызывая восторг у Илюни, и падение сердца у родителей. Аккурат напротив Библиотеки Конгресса Илюне приходит в голову запеть песню – а что, душа запросила, - и он с непередаваемой экспрессией, нет, не затягивает – рубит: «Есть пули в нагане, и надо успеть сразиться с врагами, и песню допеть! И нет нам покоя – гори, но живи! Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови!». Проходившая мимо группа вполне «по-американски» выглядевших граждан, до того несших на своих лицах и телах чувство глубокого удовлетворения, а может даже счастья, резко меняется в этих самых лицах и даже телах – я никогда не мог бы предположить, что это возможно - столько неприязни и, пожалуй, раздражения во всем – во взглядах, в движениях людей в отношении трехлетнего светловолосого сероглазого бутуза. Глаза – заледенели от неудовольствия, тела - непроизвольно отпрянули в сторону. У всех разом! Группа, бурча и шипя, минует нас, и тут до нас доходит – они бурчат и шипят на русском! Они – русские?!

С того момента реакция русских на русских в Штатах была, как правило, предсказуема, чаще всего – полнейшее равнодушие, часто – неприязнь, редко – скупой контакт с коротким рассказом о себе и своем счастливом прибытии «сюда», и полным отсутствием интереса к тебе. Самые симпатичные соотечественники – это мои коллеги – ученые. И ещё один русский, встреченный в музее современного искусства – открытый, дружелюбный, улыбчивый, познакомившийся тут же со всеми членами семьи, познакомивший тут же со своей невестой из Екатеринбурга (перепуганной, с вымученной улыбкой на суровом русском лице), но... оказавшийся за океаном в возрасте четырех лет.

Что с нами не так? Почему мы шарахаемся от соотечественников как черт от ладана? Почему одним из значимых критериев выбора места отдыха за рубежом стал – «и чтобы было поменьше русских»? За что мы так друг друга?

________________________

Социальная солидарность формируется двумя векторами – от правящей группы к обществу и обратно (вертикаль), и между другими группами общества (горизонталь) – через те связи и отношения, которые соединяют нас в первичные сообщества - семьи, соседства, профессиональные, территориальные, и этнические группы. Понятно, что важны оба вектора, но «вес» их, тем не менее, не равнозначен. Зададимся вопросом – может ли существовать макросоциальная солидарность без солидарности на микроуровне? Ответ, очевидно, должен быть дан отрицательный. Ни в социуме, ни в живой природе нет примеров того, чтобы целое могло существовать без согласия составляющих его частей. Тогда – может ли существовать микросоциальная солидарность без солидарности на макроуровне? Похоже, ответ в этом случае должен быть положительным. История предоставляет сколько угодно примеров, когда повседневные практики и связи людей не только не ослабевали в условиях отсутствия солидарности на макроуровне, но и крепли. К такого рода казусам могут быть отнесены случаи оккупации, или одиозных диктатур, не поддерживаемых большей частью населения, или, другими словами, любые ситуации, в которых традиционное отчуждение власти и народа приобретает свой наиболее абсурдный характер.

На мой взгляд, первой, всё-таки, всегда слабеет вертикаль консолидации, горизонтальный вектор демонстрирует большую живучесть, и последними бастионами солидарности здесь, по общему мнению социальных психологов, выступают те самые первичные сообщества. Эта разница убедительно объясняется в терминах элементарной физики. Какой поток требует для своего проистекания больших усилий – вертикальный или горизонтальный? Ответ очевиден – вертикальный, нуждающийся в серьезных энергозатратах для своего поддержания. Но он же и слабеет первым. Размеренный горизонтальный поток – более устойчив. Самый драматичный вариант – это, разумеется, иссякание как вертикального, так и горизонтального потоков консолидации.

Вертикальный поток может ослабевать в силу крайнего равнодушия правящей группы к остальному обществу (высокого уровня эмансипации первой от второго), её незаинтересованности в действительном политическом и социально-экономическом развитии страны, и отсутствия у властного сообщества иных идей и интересов, кроме тех, которые касаются сохранения данного сообщества во власти. Изжившие себя режимы (монархические, автократические, и пр.), и одиозные диктатуры довольствуются слабым потоком вертикальной консолидации (не иссякающим, тем не менее, вовсе, поскольку в обществе всегда будет обнаруживаться какое-то количество людей, испытывающих пиетет в отношении пусть даже самого бездарного монарха только потому, что это – монарх, и уважение в отношении самой одиозной автократии, только потому, что это – сильная власть). Практически полное отсутствие вертикального консолидационного потока наблюдается только в случае оккупационного режима.

Об оскудении горизонтального консолидационного потока можно говорить тогда, когда слабеют, вплоть до полного исчезновения, межличностные и межгрупповые контакты. Когда слабеет или исчезает вовсе чувство эмпатии по отношению к родственникам, коллегам, землякам и согражданам. В этом случае, мы должны говорить об обществе, которое существует «по инерции», являя миру только внешнюю целостность. Это может произойти в силу разрушения ядра общей культуры, уничтожения исторической памяти, обессмысливания профессиональной деятельности, размывания социальных идентичностей и конструктивных ценностей и норм, крайней степени индивидуализации.

Без вертикальной консолидации общество ещё может существовать, но без горизонтальной консолидации оно просто заканчивается. Сначала становится инерционным - семья может выглядеть и какое-то время существовать как «семья», хотя уже не является таковой, профессиональное сообщество может выглядеть «реальным» в силу простого собственного наличия, но быть неспособным к консолидированному выражению и отстаиванию своих интересов, нация может говорить на одном языке, но её индивиды могут быть абсолютно равнодушны друг к другу. Когда этот горизонтальный поток консолидации начинает иссякать, начинает исчезать само общество, оно становится лишь видимостью такового. Его «кажимость» указывает на мощные «эффекты отсутствия», разрушающие его изнутри. Эффекты отсутствия общего нормативно-ценностного консенсуса, представлений о том, что должно быть поощряемо, и что порицаемо. Эффекты отсутствия высоких социальных смыслов профессиональной деятельности. Эффекты отсутствия символических конденсаторов – событий и явлений, объединяющих народ (по крайней мере – его релевантное большинство). Эффекты отсутствия идеологии, как приемлемого для большинства народа взгляда на мир, на своё прошлое, настоящее, и будущее.

Отсюда понятны и методы «исцеления»: «отсутствие» должно уступить место «присутствию», пустота должна смениться содержанием, а хаос – космосом.

Надежда на то, что не всё ещё потеряно - есть, и она подкрепляется сухой эмпирикой.

Конструктивные нормы общественных отношений по-прежнему являются фактом сознания наших сограждан, но – парадоксальным образом – не получают подтверждения в окружающей социальной реальности. В ходе одного исследования спрашиваем соотечественников: «Какие отношения между людьми в обществе являются, с Вашей точки зрения, нормальными?». Для выбора предлагаем пару: «взаимопомощь / каждый сам за себя» (авторская «методика равновероятных трюизмов»). Получаем результат – для 86% опрошенных нормальным в отношениях является готовность к взаимной помощи. Задаем следующий вопрос: «С учетом данного Вами ответа, являются ли отношения между людьми в сегодняшнем российском обществе нормальными?». Из числа респондентов, определивших в качестве нормы «взаимопомощь», считают отношения между людьми в сегодняшней России нормальными только 14%. То есть, взаимопомощь всё ещё является нормой отношений между людьми для большинства наших сограждан, но, одновременно, люди признают, что в реальных отношениях доминирует антитеза - принцип «каждый сам за себя». Спрашиваем: «Какие отношения между народом и властью являются, с Вашей точки зрения, нормальными?». Предлагаем пару: «взаимная ответственность и уважение / власть - должна управлять, народ - обязан подчиняться». Первую норму выбрало 87% респондентов. На последовавший вопрос: «Являются ли отношения между народом и властью в сегодняшнем российском обществе нормальными?» дали отрицательный ответ 88% опрошенных нами соотечественников.

Та же – диссонансная, разорванная картина и по другим обследованным системам общественных отношений – между нациями, между мужчиной и женщиной, между работником и работодателем, между поколениями, между государством и обществом. Получается, что доминирующие в социальной фактичности сегодняшнего российского общества отношения, в целом, не санкционируются существующими в коллективных представлениях нормами! Другими словами, люди знают – «как правильно», но не видят эту «правильность» вокруг себя.

Диссонанс обнаруживается и в сфере профессиональной деятельности, социальные смыслы которой заключаются в значимости, статусе и престиже, присваиваемых профессиональной группе обществом. В постсоветской России общественная значимость и реальный статус профессии пережили чудовищную инверсию, когда действительно значимый труд перестал быть престижным, и целые социально-профессиональные сообщества были задвинуты на периферию общественного внимания и поощрения – в социальную тень. Отсутствие социального смысла в твоей деятельности рождает состояние социального бессмыслия всей твоей жизни, и это привело к множественным личностным драмам. Вместе с тем, социально-профессиональная группа очень часто отказывается нести каинову печать «непрестижности», создавая собственный групповой пафос деятельности – последнее прибежище профессионалов, преданных своему делу. Пафос есть своеобразная теодицея группы-аутсайдера, оправдание ее объективного положения в социуме через субъективные представления группы о самой себе. Мы фиксировали групповой пафос и в исследовании 2000 года, и десять лет спустя. Этот ресурс социального воспроизводства всё ещё имеется у нашей страны. Одновременно, самовосприятие всегда обусловлено содержанием общественного дискурса, в котором и расставляются оценки и, присваиваются те или иные смыслы. Никакой общественный прогресс не состоится без возвращения социально-профессиональным группам их экзистенциального значения, смысла деятельности, их важности для общества.

Известно, что этнические русские за рубежом практически не создают диаспор, а изо всех сил стараются ассимилироваться. Хотя первые волны русской эмиграции характеризовались как раз стремлением сохранить свою «русскость», сберечь культуру, язык. Что с нами случилось с тех пор? Почему мы так невзлюбили друг друга? Ответы, похоже, в области именно того, что называется «душой», причем – «раненной». Мы как человек с глубокой душевной травмой, как будто стремимся забыть о её источнике, и избегаем всего и всех, кто нам о ней напоминает. Причем, вряд ли мы «стыдимся» нашего прошлого советского мира, скорее, душевные переживания рождает в нас его крушение. И это вовсе не Веймарский синдром, как бы ни хотелось того некоторым группам лиц, «профессионально занимающихся умственным трудом». Здесь сложнее. Мы как будто все вместе поучаствовали в чем-то постыдном, или даже преступном, и теперь делаем всё, чтобы не встречаться с нашими соучастниками. Но осознание совершенного злодеяния никуда не исчезает, оно продолжает переживаться, и даже передается генетически. (Трагедией и катастрофой назвали «перестройку» 52% опрошенных нами вузовских преподавателей и больше 40% студентов, включая первокурсников, которые о том периоде вообще ничего не должны были знать!).

А что же со способностью к эмпатии? Учитывая всё вышеизложенное, логично было бы предположить, что люди наши – обозлены вконец, и ни о каком взаимном «со-участии» уже и речи быть не может. Реальность, однако, гораздо сложнее и загадочнее наших построений относительно неё. В научный оборот термин «эмпатическое присоединение» (empathic joining) был введен американским социальным психологом Эрвином Штаубом, понимавшим под ним особый вид внутригруппового взаимодействия, своеобразную форму эмпатии, возникающую в группе, при которой «эмоциональное заражение выступает как средством для взаимного влияния, так и источником удовлетворения для членов группы» [Staub, 1992: 238]. В современной психологии «эмпатическое присоединение» может означать одновременно одну из форм познания человека человеком, один из способов эмоционального реагирования субъекта (реакцию сочувствия), детерминанту поведения человека в системе социального взаимодействия, а также метод психотерапии. См.: [Hoffman, 1987; Barlow, 2008].

При диагностике обследованной выборки (1170 человек) на предмет уровня личностной эмпатии с использованием методики Альберта Меграбяна и Нормана Эпштейна (Balanced Emotional Empathy Scale — BEES), было установлено, что очень высоким уровнем эмпатии в обследованной аудитории обладают всего 8% опрошенных, из них - 17% мужчин и 83% женщин. Высокий уровень личностной эмпатии продемонстрировали 66% наших респондентов, из них – 22% мужского пола, и 78% женского. Средний, или «нормальный» уровень эмпатии обнаружили всего 26% респондентов, из них – 60% мужчин, и 40% женщин. Низкий уровень эмпатии не был зафиксирован нами совсем!

Таким образом, в целом, большинство респондентов демонстрируют высокий уровень личностной эмпатии. Обращает на себя внимание очевидный половой диспаритет в обладании данным качеством – по сравнению с мужчинами, женщины в большей степени склонны к очень высокому и высокому уровню эмпатии (что, наверное, естественно).

При корреляции с упомянутой выше нормой отношений между людьми (взаимопомощь / каждый сам за себя) выяснилось, что часть опрошенных, выбравших конструктивную норму взаимной помощи, включила в себя 100% респондентов с очень высоким уровнем эмпатии, 96% - с высоким уровнем, и 75% - со средним уровнем. (Замер осуществлен по подгруппам). Соответственно, индивидуалистическая норма «каждый сам за себя» свойственна, преимущественно, респондентам со средним («нормальным») уровнем эмпатии – 25% от числа респондентов данной подгруппы.

О чем это говорит? О том, что мы, как минимум – не безнадежны, но полное выздоровление невозможно без преодоления этой порочной двойственности, или абсурдной дополнительности, формирующей наше коллективное и индивидуальное сознание из противоречащих друг другу оппозиций.

__________________

В машине висит георгиевская ленточка. Илюша, которому уже шесть лет, вдруг замечает, что в двигающемся рядом авто висит такая же. «Смотри, у них такая же! Это – наши?» – Что тут ему ответишь? – «Наши». Спустя время, понаблюдав за потоком, удовлетворенно замечает: «Наших – много!».

Литература

Barlow, D.H. (ed.) Clinical Handbook of Psychological Disorders: A Step-by-Step Treatment Manual. New York: The Guilford Press, 2008.

Hoffman, M.L. The Contribution of Empathy to Justice and Moral Judgment // Empathy and its Development. Cambridge: Cambridge University Press, 1987.

Staub, E. The Roots of Evil: The Origins of Genocide and Other Group Violence. - Cambridge: Cambridge University Press, 1992.

Mehrabian, A., Epstein, N. A measure of emotional empathy // Journal of Personality. 1972. Vol. 40. N. 4.