День, когда Слон попал в посудную лавку, стал одним из самым трудных, самых неприятных в его жизни: в лавке было тесно, душно и страшно, а вокруг царили несъедобные, блестящие и при близком знакомстве очень шумные, да ещё и в большинстве своём колюще-режущие предметы.
Началась эта история с того, что Слон умилился чудной безделушке, и на следующий же день все его близкие – решительно все, кому Слон привык доверять, – утверждали, что именно сейчас для него самое время выйти из зоны комфорта и стать своим в той посудной лавке, которую они с такой любовью и заботой для него нашли. По их словам, лавка давно буквально жаждала этого визита. «Тебя там так любят!..» – мечтательно и словно бы даже с завистью восклицали близкие, любовно подталкивая Слона к заветному крылечку.
Слону-то, конечно, в лавку заходить не хотелось: его бы воля, он всю жизнь так и пасся бы на своих пастбищах и купался в родных тёплых озёрах.
Но его близкие… Да, там был и Попугай, видевший, кому, что и когда откуда видней, и опытный в этих делах Жираф, и даже Крокодил, принимавший непосредственное участие в давнем превращении слона в Слона, и Чудовище, когда-то обернувшееся прекрасным принцем на радость своей Возлюбленной, этой мымре, – ну, кто ж знал, что так выйдет, да и объективно же красивая пара!.. – Так вот, все они в один голос убеждали Слона в категорической необходимости оказаться своим в посудной лавке. «Главное не победа, главное – участие, – говорили они. – Дерзай, дружище!.. ты наш герой, ты сможешь».
Слон ещё какое-то время сопротивлялся и ныл – мол, я там чужой, да и не моё это, – на что ему резонно возразили, что он же там никогда не был, значит, и знать, что это не его, никак не может, и останавливает его простой страх, который пора научиться преодолевать, если он хочет... или если не хочет… в общем, там было какое-то «если», которое стало для Слона решающим: не вынеся града уговоров и угроз близких, Слон вошёл в лавку.
В свою очередь, лавочник, увидев такого крупного покупателя и по своему опыту сочтя, что тому нужно побыть в одиночестве, отдохнуть, так сказать, душой, быстро сориентировался, и предоставил Слону полную свободу действий...
Непростое воспоминание, конечно. Вконец растерявшегося, его выставляли из посудной лавки с таким негодованием, даже брезгливостью, словно он… хотя не буду утомлять вас долгими описаниями, лишь скажу для полноты понимания, что все близкие от Слона после того случая отвернулись. «Как ты мог!.. – говорили они. – И не надо выдумывать, будто это была наша идея – реально поместить тебя, ничтожную и даже не помытую муху в посудную лавку!.. Ты себя видел вообще?!»
Слон видел: теперь он часами стоял перед зеркалом, рассматривал свой вытянутый когда-то кем-то близким хоботок и пытался понять, как это его угораздило так нарушить своё мирное существование.
Годы психотерапии и литры слёз ушли на восстановление отношений с собой: труднее всего было признать и простить себе – нет, не собственный биологический вид, а – невиновность. Оказалось, что, несмотря на такие очевидные страдания близких, настоящей вины на нём нет, потому что, хоть он и поддался тогда на уговоры, но был неопытен, соблазнен и обманут…
Постепенно, маленькими, совсем не слоновыми шагами он теперь учился рассматривать свою жизнь, выбирать друзей и доверять собственному чутью: ведь оно ещё тогда говорило, что идти в посудную лавку не стоит, а стоит жить своей жизнью.