Слоны в моей посудной лавке

«Помогите!!!! Когда меня утешают, у меня непроизвольно текут слёзы и их очень сложно унять! даже более! я сама себе становлюсь противна и не могу, чтобы кто-то смотрел на меня, когда я плачу! Считаю себя очень жалкой, ничтожной, некрасивой в этот момент… Объясните! из-за чего это может быть, как это преодолеть? Человек просто говорит: всё будет хорошо…, а у меня сразу - слёзы, ком в горле и хочется убежать, спрятаться подальше!!!!»

Плачут дети. Зачем они плачут? Чтобы мама услышала, пришла, спасла и защитила, ведь я – мала, слаба, и значит – беззащитна. И ещё, чтобы я осталась живой.

Но, почему плачут взрослые…?

Размышления «взрослого ребёнка».

«Я – слишком уязвима. Меня легко ранить. Я беззащитна перед хамством, перед неблагодарностью, несправедливостью и ещё много перед чем по отношению ко мне. Я не умею защищаться сразу, я немею, теряюсь. Я могу лишь чувствовать ком в горле, в одиночестве переживать и проговаривать «несказанное» вовремя, пытаться сдерживать подступающие слёзы, потому что сразу плакать мне нельзя – не поможет, а плакать «в пустоту» можно…  А нужные слова я нахожу слишком поздно, когда они уже не имеют силы и не могут «отстоять» меня и, значит, спасти от этой боли!

Наверное, я постоянно нахожусь в состоянии «ожидания боли»? О, эта боль знакома мне давно! Иногда мне кажется, что внутри меня – незаживающая рана. Она болит, а я не знаю, как её вылечить, потому что я не понимаю причину этой своей «слабости» - так я её воспринимаю.

Когда я «научилась» этой уязвимости? Как давно я её усвоила? Почему эта боль так «накрывает» меня? Почему она подступает каждый раз, когда меня «делают плохой» и не замечают моей «хорошести»?

В мою посудную лавку слишком часто заходят слоны! И каждый раз мой мир, состоящий из «хрупкого и тонкого», с ужасом наблюдает за телесными разворотами этих, не задумывающихся и не заботящихся о последствиях, гигантов! Моя «посудная лавка» беззащитна перед ними, она обречена, обречена на внутреннее разрушение, а, может быть, даже на уничтожение?

Почему в мою посудную лавку так часто «заходят слоны»? Может быть, я их впускаю сама? Стоп! А с чего я взяла, что хозяйка посудной лавки - это я? Получается, что настоящие хозяева в ней – «слоны»: большие, сильные, всемогущие…. А, я? Я, почему-то, не могу им запретить входить и разрушать, потому что для этого хозяйкой посудной лавки должна стать я сама! И сама решать, кого и когда впускать, а кого оставлять «за дверью».

Есть ещё кое-что! Я впускаю «их», потому что вошедшие могут быть не только «слонами», но и являются моими близкими людьми, которые, как я была убеждена, должны были заботиться обо мне и беречь меня от разрушений и боли. Но, ведь, «защищённость» ощущается ребёнком тогда, когда родители «заботятся» не о собственном спокойствии и благополучии, а когда интересуются мыслями и чувствами маленького человека, признают существование и ценность его внутреннего мира. А моих чувств никто не видел, не разрешалось мне чувствовать «свои чувства» и проявлять их. И, когда я от них отказывалась, я становилась для них послушной, удобной, нужной и хорошей. Однако же, проникаться чувствами стыда и вины – приветствовалось. Другой я им была не нужна.

Я, оказывается, никогда не задумывалась над тем, что родители могут быть для меня и «плохими», и «хорошими» одновременно! И, что я просто не научилась заботиться о безопасности своей души сама, потому что они мне этого не позволяли. Моё тело становилось «нужным», когда я безмолвствовала, а, значит, соглашалась на внутренние разрушения. Знали бы они, как мне тогда было больно?!

Выбора у меня не было – я не имела права «защищаться сама», я не научилась этому, но я научилась «впускать всех подряд». А те, кто должен был меня защищать, пользовались моей беспомощностью и, не замечая моего ужаса, лишали меня права защищаться, приучая к обречённости на «безмолвное проглатывание боли», на «непротиводействие» любым «слонам».

Разве могла я выдворить «значимого слона» вон, за дверь!? Ой, как не привычно-то! Я же, ведь, измучаюсь от чувства собственной вины перед ними, стыда за содеянное и от страха, что они БРОСЯТ МЕНЯ навсегда.

Бросят меня? Значит, я терплю эту боль ради того, чтобы меня не бросили? А, если бросят, что будет? Я останусь одна, никому не нужной… Страшно? Страшно! Но сейчас не так страшно, как было страшно когда-то мне – маленькой девочке? Чего я боюсь, взрослая женщина? Я «боюсь» так же, как боялась я, когда была маленькой девочкой, испытывающей страх потери родителей, без которых окружающий мир становился враждебным. Одна эта мысль была непереносимой и «пахла смертью». Плачь, девочка, плачь! Может быть, кто-то услышит?

Той девочки давно нет – она выросла, а страх есть, всё тот же, противостоять которому невозможно, потому что в детстве его невозможно было ни принять, ни прожить, ни, тем более, справиться с ним.

Я выживу, конечно же, выживу, потому что я самостоятельный, прошедший через многие трудности человек. Я позабочусь о себе сама, потому что поняла «природу своей слабости», и теперь я знаю, что сама могу быть хозяйкой своих собственных чувств. Хрупкий мир может быть не только уязвимым, но и красивым, деликатным, признающим свои и чужие границы.  А «хрупкость» души может говорить о её особой чувствительности, и не только - к боли…

А «слон», что греха таить, иногда проявляется и во мне. Но способность чувствовать свою боль позволяет «понимать» боль другого человека и, значит, всё больше становиться человеком, а не «слоном» в любой: и в «чужой», и в «родной» Душе.»