Слон в терапии

Творческий акт всегда есть освобождение и преодоление. В нем есть переживание силы.

Н. Бердяев.

Молодая женщина назвалась Аней, мы коротко обменялись приветствиями и расположились в креслах. Вместо ответа на вопрос «Что привело вас ко мне?» между нами повисло молчание. Минута, две, пять… Напряжение, волнами, растекается по кабинету, заполняя пространство. В глазах сидящего напротив человека – мука и слезы, руки сжаты до белизны и… молчание.

Я меняю позу, кладу планшет для пометок на столик. Еще через минуту начинаю двигать по нему фигурку деревянного слона, поднявшего хобот. Разворачиваю его «лицом» к собеседнице и спрашиваю: «Смешной слон? Трубит за нас двоих!» Уже на последних звуках моего голоса слезы ручьем стекают к подбородку, и на симпатичном лице разливается улыбка, тут же сменяющаяся заливистым смехом, а затем и рыдающим хохотом.

Теперь слон путешествует по столу, подчиняясь аниным рукам. Она устроилась в кресле посвободнее и осторожно осматривается, задерживая взгляд на картинах и фарфоровых фигурках, стоящих на подоконнике. Я вижу, «первый нерв» прошел, и понимаю, что мы можем продолжить. Поводом для визита оказалось то, с чего началось наше общение –  молчание и страх. Постепенно она разговорилась, (надо сказать, что это был почти молчаливый разговор), и поделилась тем, что я в ее жизни – пятый психолог. С предыдущими четырьмя она рассталась из-за ее «пограничности». 

История диагноза длилась к моменту нашей встречи более десятка лет. События, когда-то послужившие причиной, завершились неотложкой и доставкой в ПНД. По завершении лечения, Аня была выписана с соответствующей записью в истории болезни и словами лечащего врача, которым, на фоне молодости и приподнятого настроения, она не придала значения: "У вас пограничное расстройство, с этим можно жить, если не впадать в депрессию".

С тех пор прошло несколько лет. Жизнь продолжалась, однако воспоминания о тяжелом событии ее не покидали. Все чаще они всплывали в памяти и  даже оплакивались, но боль от этого не уменьшалась. Она будто бы каменела, превращаясь в тяжелую ношу, плотно заполняя грудь и перехватывая горло. Мир иногда делался прозрачным, и Ане казалось, что на всем белом свете, кроме нее, никого не осталось.  С близкими людьми поговорить об этом не получалось, стоило ей открыть рот, горло тут же перехватывало и все слова оставались внутри. Несколько раз она обращалась к специалистам, жалуясь на спазм, на кашель, на панические атаки... Собиралась с силами и, преодолев страх, начинала рассказ о боли. Но, стоило ей приблизиться к событиям далекого прошлого, как слова заканчивались, а напряжение росло. Тогда-то и прозвучали уже знакомые слова, в рекомендациях обратиться к тем, кто специализируется на пограничных расстройствах.

«Терапевт не хочет со мной работать, потому что я ему не интересна»… Чувства были очень похожи на те, что возникали из-за родственников, отвергавших ее попытки поговорить, и Аня решила справляться с проблемой самостоятельно. Она искала в интернете похожие истории и штудировала тематическую литературу, продираясь сквозь специальную терминологию. Она даже запретила своим глазам плакать, и глаза послушались. Слезы сменились тихими стонами, а затем и молчанием.

Несколько раз женщина делала попытки вернуться к своему терапевту с просьбой помочь ей забыть тот самый, подростковый эпизод, «потянувший» на признаки диагноза. Но сценарий повторялся, и Аня замолкала к очередному, уже не скрываемому, разочарованию. На фоне нарастающей усталости доверие таяло, нагружая ее чувством вины за «неправильность и никчемность». Женщина свела общение к обмену короткими репликами с коллегами по работе и готова была погрузиться, по ее словам, в тотальное молчание…

…если бы на моем журнальном столе не протрубил деревянный слон. Фото этого слона сейчас висит над рабочим столом Ани. В ходе продолжительной, длиной в три с половиной года, работы со своими чувствами она вернулась к полноценному общению и с удовольствием передает слону привет, присылая поздравления к Новому году.