Эдипов комплекс «наоборот»

Моему Клиенту 14 лет. Назовем его Иван (имя, конечно, вымышленное, как и некоторые детали).

Когда мои Клиенты - подростки, то перед началом работы непосредственно с ними я провожу консультацию с их родителями (или кем-то из родителей, чаще всего – с мамой). Такая консультация нужна, чтобы сформировать запрос, так как родители являются лицами, ответственными за своих несовершеннолетних детей. Они регулируют (не всегда, но довольно часто) посещение подростками консультаций. Они оплачивают консультации. От их поведения и взаимоотношений в семье зависит, будет ли эффект от работы, и насколько он будет длительным. Поэтому начинать работу с подростком, не установив контакт с его родителями – значит, обречь эту работу на неуспех с самого начала.

Мама Ивана на предварительной консультации говорит, что у её сына – отчим, с которым Ваня живёт примерно с трех лет. Он называет его «папа» и мама уверена, что Иван не догадывается, что это не его родной отец.

Мамина уверенность совершенно не убеждает меня в том, что она права. Я сомневаюсь, и не без оснований: опыт моей многолетней практики говорит об обратном. Продолжаю слушать.

Мама Ивана жалуется, что с началом подросткового возраста (примерно лет с десяти) сын ведет себя всё более и более вызывающе - как в школе, так и дома.  И никакие уговоры-разговоры не действуют, так как он утверждает при этом, что таким образом «борется за справедливость».

Подростки вообще-то склонны «восстанавливать «справедливость». Это и понятно. Как раз в подростковом возрасте им становятся доступны такие сложные категории, как «добро» и «зло», «жизнь» и «смерть», «справедливость» и «несправедливость». Доступны – это значит, что подростки впервые могут воспринимать данные понятия так же, как и взрослые. И в силу своей «новизны» они их очень интересуют и привлекают.

Но здесь слово «справедливость» я взяла в кавычки, потому что у подростков довольно «плоское» и эгоцентричное понимание этой сложной категории. Часто, по мнению подростка, справедливо то, что кажется таковым конкретно ему, без учета мнений, интересов и потребностей других участников ситуации.

Так что поведение Вани не кажется удивительным. Но Иван "борется за справедливость" сверх всякой меры. Выступает в защиту всех и вся, причем и перед сверстниками, и перед учителями. Дома то же самое...

Первые встречи с Иваном были посвящены, в основном, формированию доверительной коммуникации и сбору информации. Попутно, конечно, решали разные «мелкие» вопросы.

Иван как будто сразу стал общаться со мной очень доверительно и прямо. Охотно рассказывал о себе, мог возразить, если был с чем-то не согласен. Открытый, коммуникабельный и умный парень. Интересный собеседник.

Но его доверие – только маскировка, умелая коммуникация. В глубине души чувствовались настороженность и обида на мир, в том числе на мир «взрослых». Я – профессиональный психолог, и разумеется, это почувствовала. И не спешила. Парню требовалось время, чтобы доверие действительно стало характеристикой наших с ним отношений.

Примерно через пару месяцев я предложила Ване нарисовать рисунок на одну из обсуждаемых в ходе консультации ситуаций. Это была, конечно, проективная рисуночная техника на заданную тему. Говорили, в который раз, о справедливости – точнее, об её отсутствии (в представлении Клиента).

Иван нарисовал лес, в лесу – лесных жителей. И стал описывать странную интригу.

Оказалось, что у главного персонажа (лесного жителя) есть сверхцель: найти своего отца, бывшего Короля лесных жителей, которого его соперники спрятали в темницу, объявив всем, что он умер. Но он-то (главный персонаж - то есть Ванина проекция) знает, что Король (его отец) - жив! Ему нужно во что бы то ни стало найти его и спасти! И тогда всё будет хорошо. Справедливость восторжествует! А для этого нужно обмануть хитрых врагов, собрать армию помощников и пройти трудный путь освобождения.

Я назвала эту статью «Эдипов комплекс наоборот» потому что сам «Эдипов комплекс» в классическом психоаналитическом понимании предполагает совершенно противоположное бессознательное желание: желание сына избавиться от Отца и безраздельно завладеть матерью (в его максимально упрощённом описании). А в нашем случае у моего Клиента было желание найти и «спасти» Отца.

Мать, кстати, совершенно не упоминалась во всей этой истории. Скорее всего, её образ был вытеснен сознанием Клиента из-за обиды: ведь это она "скрывала" и продолжает “прятать” настоящего отца.

Что получается?

Родители, повинуясь собственным страхам или стереотипам, слушая советы некомпетентных специалистов или «заботливых» друзей и родственников, считают, что лучше знают, какую «правду» сказать ребенку. Решают, в каком выдуманном мире он будет жить. Наивно полагают, что таким образом защищают его. От чего? От жизни? Но разве это возможно?

А ребенок всегда – ВСЕГДА!!! – чувствует, что его обманывают. У детей особое восприятие мира. Эгоцентризм (не эгоизм) – одна из основных характеристик детства. Это значит, что всё - и плохое, и хорошее, - всё, что происходит вокруг них или в связи с ними, они воспринимают личностно-отнесённо. Так, как будто причина всего происходящего – в них, или связана с ними.

И этот случай - не исключение. Если ребенка обманывают, он считает, что не достоин «хорошего» отношения. А это несправедливо!

Сказать родителям прямо, что он догадывается об их лжи (даже если родители считают её «во спасение») – почти невозможно. Ему страшно. Ему неприятно. Он еще маленький и зависимый. Он не может.

 И ему ничего не остается, как восстанавливать справедливость доступными способами.

P.S. История Ивана на этом отрезке его жизни завершилась благополучно. Мама, конечно, не сразу поверила мне – слишком уж неочевидные взаимосвязи между семейной тайной и поведением взрослеющего ребенка. Но постепенно она увидела то же, что и я. И даже сама стала приводить подтверждающие примеры, которые ранее просто не замечала.

Далее нам с мамой Ивана нужно было выбрать способ, как рассказать сыну правду, минимально травмировав его (потому что травма в этом случае неизбежна) и не потеряв окончательно его доверия. Однако, это уже совершенно другой запрос, и с ним мы работали отдельно. Уже без сына.